Меня притягивала окружавшая ее аура загадочности и превосходства. Чувство одиночества и меланхолия, которые она излучала, отличали ее от всех других детей. Я не сомневалась, что у нас с ней, у меня с Росселлой, много общего, пусть наши жизни и отличались так сильно. Ее судьба, например, тоже была предначертана. Она уже начала помогать родителям с магазином. Когда она не сидела на табуреточке и не писала в тетрадь, она, насупившись, расставляла по полкам товар и даже обслуживала за кассой самых терпеливых покупателей, не извиняясь, если у нее проскакивала какая-нибудь ошибка. Мне просто нужно было дождаться подходящего случая, чтобы заговорить с ней, а потом все пошло бы само.
В своей голове я прокручивала эту сцену сотни раз: мой отец забывает что-то в «Панде» и оставляет меня в магазине одну – хотя бы разочек. Я подхожу к холодильной витрине и как бы невзначай говорю Росселле, что у нее красивая тетрадка и что мне тоже нравится Сейлор Меркурий, потому что она добрая, независимая и мечтает стать врачом.
Я бы спросила у нее, знает ли она, что замок Сейлор Меркурий называется Замком Маринер в честь «Маринера-10», первого космического аппарата, приблизившегося к Меркурию на минимальное расстояние. Что Меркурий оказался похож на блестящий камешек, испещренный кратерами, как лицо моряка[46] морщинами: они рассказывали историю его столкновений с астероидами. Все мы в своей жизни сталкиваемся с астероидами, и Меркурий не пытается этого скрыть. Отсутствие атмосферы делает его небо черным даже днем, а Солнце с его поверхности выглядит в три раза больше.
Рассказав ей все это, я бы спросила, сколько ей лет, чтобы затем удивиться, что мы ровесницы. На самом деле я уже это знала: как-то слышала, что она кому-то говорит свой возраст. Я бы спросила, любит ли она школу. Росселла бы удивилась, что я живу в лесу, на границе цивилизации. Она бы заинтересовалась мной так же, как я заинтересовалась ею, и мы бы завели с ней дружбу по переписке, делились бы друг с другом своим взглядом на мир. Я была уверена, что рано или поздно так и случится, и даже начала ей писать. Одно из моих писем выглядело так.
Дорогая Росселла!
Почему мне на самом деле так нравится Меркурий, так это потому, что его очень сложно исследовать. Малое расстояние от Солнца делает приближение к нему практически невозможным и требует от космических аппаратов сложной системы терморегулирования. Именно поэтому к Меркурию не организуют экспедиции, в которых аппараты садились бы на его поверхность. Он одинок и загадочен, прямо как ты и я.
Ты знала, что первые ДВА МИЛЛИАРДА лет после Большого взрыва на Венере была жизнь? А потом планета стала слишком жаркой и все сгорело. Это рассказал мне отец. Он считает, что такой же конец вскоре может ожидать и Землю.
Я знаю, что не очень хорошо сообщать плохие новости, но с тобой я хочу быть искренней. Ты моя лучшая подруга. Ты не боишься?
С любовью,
Сидя на полу, я открываю папку с письмами, которые когда-то написала Росселле. Они одни из тех немногих вещей, что я положила в свой рюкзак, когда бежала из Крепости. Я берусь их перечитывать и наконец понимаю, почему мне так нужно было взять их с собой: они были неотъемлемой частью меня, частью, которой я хотела поделиться с другими. Что случилось бы, если бы я действительно отправила их в продуктовый магазин, адрес которого старательно записала в своем тайном дневнике? Чувствовал ли отец мое стремление общаться с людьми? Отчаянное желание завести друзей?
Единственное, о чем я могла думать, когда бежала из Крепости, – это то, что за всю мою жизнь у меня не было ни одного друга и что, возможно, так никогда и не будет. Все, что было у других людей, оставалось для меня загадкой, а то, что происходило в моей душе, знала только я. Не имея возможности этим поделиться, я даже не верила, что все это по-настоящему.
42
– Вынесем диван на улицу? – предлагает Беатриче, которая не то что не передумала, как я опасалась, но даже помогает нам. – Или это к дождю?
Я инстинктивно поднимаю глаза к небу, но облаков не нахожу.
– Да, давайте вынесем, – отвечает Присцилла, не обращая внимания на шутку. – И я бы еще поставила рядом стул, кресло и, наверное, журнальный столик. Вроде вот этого, который, кстати, я решила купить.
С сегодняшнего дня Присцилла стала одной из наших самых верных и щедрых сторонниц. Благодаря вещам, которые она приобретет в «Новом мире», говорит она, ее квартира станет наконец ее домом. Некоторые из тех вещей, которые мы спасли, спасут ее, помогут приблизиться к обретению себя. Вот он, ответ на вопрос, почему я сражаюсь за это место. Я уже два дня и две ночи без устали чиню и привожу здесь в порядок каждую вещицу, от пепельницы двадцатых годов до старинной шахматной доски, от табличек и сервировочных салфеток до украшений, канделябров и картин, от снаряжения для гольфа до светильников всевозможных разновидностей.
Но выставлено на продажу будет не все. Некоторые вещи останутся магазину в наследство. Например, мини-гостиная, в которой Дороти собиралась с подругами, чайный сервиз, ее глиняный гусь, рояль. Мы все сошлись на том, что если магазину все-таки суждено будет открыться вновь, то эти вещи должны будут остаться с ним. Они его душа.
– Пирожные и печенье Анджелины можно расставить на рояле, – предлагает Аделаида. – Что думаете?
Уже почти время обеда, вот-вот нужно будет открываться. Присцилла, самая организованная из нас, раздает каждой по заданию: мы с Аделаидой отодвинем с середины магазина всю оставшуюся там громоздкую мебель, Беатриче займется расстановкой небольших предметов, а Арья будет отвечать за детали и кассовый уголок.
– Как много у вас дочек, маркиза Ляля, – весело запевает Арья, вытирая пыль. – Как много чудных дочек!
– Себе я оставлю дочек, гонец короля, – подхватывает ее мама, – себе я оставлю… – Проверив свой телефон, она вдруг замолкает. – О боже!
– Вам что, пришло анонимное пожертвование в миллион евро? – острит Беатриче.
Аделаида поднимает испуганный взгляд сначала на Беатриче, а затем и на всех остальных. Снова опускает его в экран и поднимает на нас. И наконец передает мне свой телефон – так, будто это бомба, которая сейчас взорвется. Вряд ли там хорошие новости.
На экране открыт чат со страницы нашего краудфандинга, и кто-то прислал туда следующее сообщение:
Ну давайте, курицы, попытайтесь. Только попробуйте устроить сегодня этот ваш идиотский спектакль. Советую вам вывезти весь хлам по-тихому и не совать нос в дела, которые вас не касаются. И не говорите потом, что я вас не предупреждал.
Неужели это происходит на самом деле? Сообщение анонимное, сайт этого не запрещает. Я поднимаю глаза на остальных – они хотят знать. Я бы хотела прочитать это сообщение вслух, чтобы все тоже были в курсе, хотела бы сделать это непринужденно или, по крайней мере, уверенно, но контуры вещей вокруг начинают расплываться. Я передаю телефон Аделаиде, а сама падаю в кресло. Я слушаю, как она в ярости зачитывает полученные нами угрозы.
Какое-то время все сидят молча. Опускается напряженная тишина, которую прерывает внезапно ворвавшаяся Анджелина:
– Вуаля! – Она весело ставит на кассовый столик два еще не успевших остыть противня, внося с собой запах выпечки и духов. – Так. Что тут у вас происходит?
Аделаида передает ей телефон, чтобы она увидела сообщение своими глазами.
– Может, пока расскажете вкратце? – говорит она, пытаясь нащупать в сумке очки. Но никто из нас не решается проронить ни слова.
Затем она берет телефон, и с каждым новым прочитанным предложением выражение ее лица становится все серьезнее.
– Матерь божья! – наконец восклицает она в негодовании. – Кто это мог написать?
Не сговариваясь, мы снова рассаживаемся вокруг того же столика. Беатриче, оставшись стоять, прислоняется к спинке моего кресла и скрещивает руки на груди.
– Наверное, это табачник… – предполагаю я.
– Почти наверняка он, – вздыхает Аделаида.
– Если только это не мой муж, – вставляет Анджелина, утирая лоб платочком.
Присцилла смеется, приняв это за шутку, но вскоре осекается.
– Ему не нравится, что я отнимаю время у нашего бизнеса, – говорит Анджелина, чувствуя, что ей нужно объясниться. – У его бизнеса – по бумагам. И не нравится эта ерундистика, как он называет нашу затею. – Она пожимает плечами. – Но все-таки я не думаю, что он что-то сделает. Хотя бы просто потому, что он даже не знает, что такое краудфандинг.
В этот раз она сама не удерживается от короткого смешка.
– А может, это Я-На-Вас-В-Суд-Подам? – спрашиваю я скорее себя, чем остальных.
– Кто? – переспрашивают хором они.
– Да так, муж одной соседки, адвокат, который разъезжает на роскошной машине. По-моему, он меня ненавидит.
– А, тот, который воображает себя шерифом, – произносит Присцилла. – Не думаю, что он до такого опустится.
– Да, – соглашаюсь я. – Вряд ли это он. И вряд ли твой муж, Анджелина. И уж тем более не бюрократ из фастфуда. Будем объективны… Скорее всего, это написал наш сосед.
Анджелина наклоняется вперед.
– Что же он может нам сделать?
Я пожимаю плечами.
– Да все что угодно. Магазин беззащитен, мы беззащитны…
– Этого-то он и добивается! Чтобы мы ему поверили! – восклицает Аделаида.
– А можно и мне высказаться, раз уж магазин технически еще принадлежит мне? – вмешивается Беатриче.
Мы все поворачиваемся к ней.
– Табачник боится конкурентов на аукционе, но еще больше он боится, что банк не выдаст ему кредит. Я заметила, что сообщение пришло три часа назад. А где-то час назад он мне позвонил, весь на кураже, и сказал, что получил кредит. Он сможет подать предложение, так что будем верить, что теперь он угомонится. Уверенности, конечно, нет, но все же…