Онджо было немного страшно, но в голосе старика звучало такое отчаяние, что она не могла ему отказать.
– Вы, видимо, очень близко дружите с моим Канто, так что я бы хотел попросить тебя позаботиться о нем. Сейчас Канто больше всех доверяет именно тебе, юная Онджо. А я уже на шаг ближе к смерти, чем к жизни. Перед тем как умереть, я хотел показать внуку свою хорошую сторону, но… Канто нужен человек, который внимательно выслушает все, что он говорит. Я бы хотел, чтобы ты стала для него таким человеком.
Если Канто и доверяет Онджо больше всех, то только из-за анонимности. Она раскрепощает людей, помогает им открыться. Сейчас для Канто Онджо – единственный человек, способный выполнить его просьбу, даже не зная, кто он такой.
– Мне тоже все еще нужно время. Чтобы простить отца Канто. Наверное, для внука это и есть самый тяжелый груз, – продолжал старик.
Онджо совершенно ничего не понимала. Словно перед ней в беспорядке лежали разбросанные детали пазла, а она смотрела на стол и не представляла, как их собрать. В руках у нее были только два фрагмента от всего рисунка – Канто и его дедушка. Ах да, и еще один. Отец Канто. Что же произошло в этой семье?
Принесли еду. Но сегодня старик не был таким жизнерадостным и решительным, как в прошлый раз. Глядя на него, Онджо вспоминала потухшие поленья в костре. Или намокшую одежду, которую забыли повесить на плечики. На этот раз Онджо не была уверена, что сможет съесть свой обед вкусно. Вторая встреча дает человеку возможность больше открыться перед собеседником. Даже если вы постоянно видитесь с одним и тем же человеком, одинаковых встреч не бывает. Измениться может все. Сегодняшние мы назавтра становимся совсем другими, а сколько же переменных может быть во встречах с посторонними людьми?
Онджо было до смерти любопытно, что же случилось, но спрашивать она не стала.
– Ох, испортил все настроение. Извини, юная Онджо, налетай на еду, – засуетился старик.
Перед Онджо поставили тарелку с дымящимися спагетти, а перед дедушкой – жареный рис с морепродуктами. Поднося ко рту последнюю вилку, Онджо все-таки набралась смелости. Она решила соврать, будто не понимает, как помочь Канто, не зная, что же произошло на самом деле.
Пейзаж с озером за окном не особо изменился за два месяца. По его поверхности плавала все та же лодка в виде утки, а люди вокруг прогуливались, сидели на лавочках или лежали на пледах. Отличалось только небо – на этот раз над озером нависала большая темная туча.
– Канто, должно быть, ничего не рассказал тебе, юная Онджо. Хотя это понятно, он бы не стал говорить об этом сам. Слишком уж мерзко все вышло, – вдруг произнес старик.
Онджо навострила уши. Именно этого момента она и ждала. Проглотив последние спагетти, она постаралась призвать на помощь всю свою смелость:
– Я… Так вот, дедушка, я… Вы меня простите, но, чтобы помочь Канто, мне нужно знать, что случилось, и тогда я… А Канто, он ничего не… – выпалила Онджо и резко замолчала, не зная, что сказать дальше.
– Да, мой внучок очень вдумчивый, серьезный. Умнее, чем я и его отец. Понимаю, Канто оказался меж двух огней, но что поделать, если так вышло. Сам он не станет тебе об этом рассказывать. Тем более ты его девушка, перед тобой он хочет красоваться, а не открывать такое. Придется уж мне. Я тоже не хочу об этом говорить, но ради Канто я готов.
Когда Канто пошел в среднюю школу, его семья переехала в США. Отец Канто работал в корейском филиале американской компании, и его перевели в головной офис, а мать Канто в то время как раз собиралась получать в Штатах докторскую степень. Поэтому Канто в раннем возрасте начал учиться за границей.
Примерно в то же время дедушка Канто понял, что устал все время бежать вперед. Он не хотел, чтобы на его надгробии написали: «Здесь лежит человек, который мог бы стать счастливым завтра». Тогда старик отчаянно захотел изменить свою жизнь. Он мечтал передать бизнес своему сыну, но тот был настроен остаться в Америке навсегда. До сих пор дедушка ни разу не отказывал сыну в его желаниях. Ради него он перенес свою компанию в Сеул, чтобы дать ему лучшее образование, и оплатил учебу за границей, как тот и хотел.
Старик поздно начал сожалеть о том, что не может передать свою компанию детям: к тому времени семья Канто уже переехала в Америку.
Некоторое время старик пребывал в сомнениях, но затем решил набраться смелости и осуществить свою мечту о свободной жизни. Он собирался продать компанию и отправиться в путешествие. В тот момент дедушке отчаянно этого хотелось.
Однако бабушка Канто наотрез отказалась ехать с мужем, говоря, что кто-то должен остаться дома и ждать детей, если они решат приехать в Сеул. Она сказала мужу не беспокоиться и спокойно отправляться в путешествие на год. Каждый раз, приезжая в новое место, он отправлял ей открытки без подписи. Из Индии открытку с гхатом – каменным сооружением для обряда кремации на берегу Ганга, из Непала – с горой Мачапучаре в Гималаях, из Турции – с яркой мечетью в Стамбуле. Еще он слал открытки из Германии, Швейцарии и Праги.
Старик редко звонил жене, но каждый раз она ворчала, что о ней волноваться не стоит, и интересовалась здоровьем и делами мужа. Говорила, что беспокоиться надо не о том, кто сидит дома, а о том, кто уехал.
Он был уверен, что с женой все в порядке. Он и представить себе не мог, что ее здоровье внезапно сильно пошатнется. В пустом доме, из которого уехала вся семья, одиночество проникло в каждую клетку организма бабушки Канто и понемногу разрушило его.
К тому времени, как старик вернулся домой, состояние его жены сильно ухудшилось. Ее единственным предсмертным желанием было собраться всей семьей и поужинать вместе. Каждое утро, открывая глаза в больничной палате, бабушка говорила, что мечтает в последний раз коснуться лица внука. Старик звонил сыну, но тот сказал, что сейчас не может приехать домой.
Не зная, как еще убедить сына, старик отправился в Америку, чтобы встретиться с ним лично и уговорить приехать. Он ходил к нему на работу и в университет, где училась невестка, но так и не смог с ними встретиться. Сын уехал в заграничную командировку, а невестка и дочь не отвечали на звонки. У дедушки было такое ощущение, что он превратился в разрядившуюся батарейку, которую выбросили в мусор за ненадобностью. С трудом перебирая ногами, старик блуждал по улицам и попал под машину. Когда он очнулся в больничной палате, ему было так больно, что сознание снова отключилось.
Пока дедушка лежал в больнице, его жена покинула этот мир. Вернувшись домой, он нашел ее в холодильной камере морга.
«Я не могла связаться с вами, а ваш сын ответил, что не может сейчас приехать. Знаете, что он сказал? Ваш сын? Положите маму в морозилку. Сколько на свете живу, а таких негодяев еще не видела. Поэтому я не сдержалась и обругала его последними словами: “Мерзавец! Ты вообще человек? Да пусть у тебя хоть сто докторских степеней, толку-то? Если ты с собственными родителями так обращаешься!” А он просто бросил трубку. Но я была так зла, что позвонила снова. Я никогда в жизни не выкрикивала столько ругательств. Да вы ведь словно только вчера закатывали пир на весь район, потому что ваш сын получил докторскую степень, как же я могла не злиться? Я-то чужой человек, а каково вам? В общем, так больше ничего я от них и не добилась. Я не смогла сделать так, как ваша жена указала в завещании, и поэтому просто оставила ее в морозилке морга, как и велел ваш сын. Уверена, что она меня простит».
Такую возмущенную речь выслушал старик от соседки, вернувшись домой. Согласно завещанию жены, он кремировал ее тело.
В тот день старик подал в суд иск против сына. Он потребовал вернуть все деньги, которые потратил на его учебу за границей, и ту большую сумму, подаренную ему на переезд семьи в США.
– В тот день, когда я получил ее прах, Канто был рядом со мной. Он был единственным, кто грустил после ее смерти. Жена смогла подержать внука за руку, только обратившись белым прахом. Канто сказал, что больше не вернется в Америку, но и со мной жить отказался. Я не смог показать внуку хороший пример. Но благодарен, что он хотя бы не совсем оборвал со мной связь, большего и не смею просить. Ему нужно время. Так же как и мне, Канто просто нужно время.
Огромная темная туча, нависшая над горой за озером, принесла ливень. Люди, прогуливавшиеся вдоль озера, начали разбегаться в разные стороны. Дождь перебрался через гору и приблизился к озеру. Было видно, как он степенно движется вперед. С противоположной стороны гладь воды уже начала подрагивать от падающих капель. Пианист в ресторане играл печальную мелодию «Дождь Кикудзиро». Контраст между тем, что происходило внутри и снаружи «Гриля у озера», был разительным.
– Изначально вся вина лежит на мне. Ведь я всегда говорил им, что нужно просто хорошо учиться. Что нужно смотреть только вперед. Когда я оглядываюсь назад, мне становится понятно: я получил то, что заслужил, – тяжело вздохнув, прошептал старик. Каждое слово давалось ему с трудом. – Дело было, когда сын учился в выпускном классе. Учеба давалась ему легко. Но я все равно не разрешал ему отдыхать по праздникам и даже не взял его на похороны, когда в деревне умерли мои родители. Велел больше учиться. Теперь уже поздно сожалеть. Как бы я ни хотел повернуть время вспять, слишком поздно. Поэтому я ужасно злюсь сам на себя. Но я был так раздосадован поведением сына, что не мог сдержаться.
Старик снова тяжело вздохнул и замолчал на некоторое время. Но затем опять заговорил:
– Мой поступок противоречит здравому смыслу. Но я хотел разрушить их уверенность в том, что родители не предают своих детей. Думал, что я должен бить тревогу и показать им, что к чему. А теперь из-за этого страдает ни в чем не повинный Канто.
У Онджо было такое ощущение, будто это она совершила что-то плохое. Ей не хватало смелости встретиться взглядом с дедушкой. Она была ошеломлена тем, как спокойно Канто переносит такую печаль и боль.