Авт.) больше, чем мускус, ладан и другие драгоценные товары».
Здесь собиралась такая разномастная компания купцов, каждый из которых пользовался правом быть судимым по своим законам, что «Малаккой должен был управлять настоящий Соломон – и она того заслуживала»[145]. Тогдашний же правитель Соломоном вовсе не был. Осада заняла всего шесть недель. Малакка пала в середине августа 1511 года.
Среди осаждавших были Магеллан и Франсишку Серран. Пиреш в каком-то смысле пал жертвой успеха португальцев. Он был избран португальским посланником в Китай – самую богатую и явно самую привлекательную страну из всех, что являлись объектом внимания Албукерке, желавшего после взятия Малакки продолжать двигаться на восток. Однако в Китае расценили захват португальцами бывшего китайского протектората как образчик наглости варваров, подвергли Пиреша и его спутников пыткам и посадили в тюрьму. Домой они так и не вернулись.
Как и в предыдущих случаях, деяния Магеллана оказались недостаточно важны, чтобы привлечь к себе особое внимание. Однако можно сказать, что в Малакке его жизнь вступила в новый этап, заключавшийся в дальнейшем стремлении на восток. Политика Албукерке, как и Алмейды до него, сейчас может показаться чрезвычайно рискованной. Да, захватить Гоа и Малакку оказалось сравнительно просто, но еще проще было бы потерять их, если бы коренные жители предпочли изгнать захватчиков. Он надеялся воплотить эсхатологические фантазии своего короля, повернув на запад, атаковав твердыни ислама и выйдя к Мекке. Захват Малакки он оправдывал не стремлением обогатить Португалию, а желанием задушить мусульманскую торговлю. «Я совершенно уверен, – писал он, – что если отобрать у них торговлю Малакки, то Каир и Мекка сразу же будут потеряны»[146]. Он уже пытался закупорить Персидский залив и Красное море, построив крепости у их выхода в Индийский океан. В 1513 году он вместе с флотом вторгся в Красное море, похваляясь, что сожжет Мекку, похитит мощи пророка и потребует за них выкуп. Он вел безжалостную войну с Каликутом, пока наконец не сумел низложить местного султана, установив полную гегемонию португальцев над западным берегом Индии. Программа казалась даже чрезмерно амбициозной для небольшого количества португальцев (которые ни в один момент не могли выставить более 1000 воинов) и их кораблей, оказавшихся на другом конце света от дома, имевших проблемы с поставками и перевооружением и вынужденных контролировать огромный океан.
Однако Албукерке хорошо понимал и собственные слабости. К востоку от Малакки, где можно было вести выгодную торговлю и заниматься бизнесом, не прибегая к шантажу и бандитизму, он стал искать возможности заключить мирные соглашения и предлагать местным купцам хорошие условия за использование португальских торговых судов и портов. Захват Гоа и Малакки делал такую политику весьма привлекательной. В каком-то смысле нехватка ресурсов у Португалии, чтобы двигаться на восток от Малакки, делала Албукерке безопасным партнером для большинства тамошних стран. Посольство в Китай закончилось провалом, а вот на Суматре и в Индокитае португальских эмиссаров ждал хороший прием.
Наиболее привлекательным направлением для дипломатических усилий губернатора стали Молуккские острова, где было сосредоточено производство самых дорогих специй в мире. В том же 1511 году, скорее всего в ноябре, Албукерке воспользовался поездкой на острова малаккского купца Нехода Исмаэля, загрузившего свою джонку малайскими и яванскими товарами, чтобы обменять их на гвоздику на островах, где она выращивалась, и на мускатный орех и мускатный цвет на островах Банда. Губернатор отправил туда своего представителя с флотилией, одним из кораблей которой командовал Франсишку Серран. Барруш писал, что миссия «будет хорошо принята, поскольку эти люди опасаются нас»[147]. Однако путешествие преследовали неудачи.
Историки потратили много сил и энергии, пытаясь выяснить, какова была роль Магеллана в этой экспедиции, если он вообще в ней участвовал. Первые летописцы, которые родились еще при жизни Магеллана и порой даже знали его лично, знали или предполагали, что он находился на борту[148]. Сам Абреу говорил, что Магеллан «может рассказать об окрестностях этих островов» (fôra testemunha, e tendo certeza onde aquelas ilhas jaziam), то есть был уверен в его участии в экспедиции[149].
Реконструировать события сложно, так как сведения о них противоречивы. Малайские и яванские штурманы провели экспедицию вдоль северо-восточного берега Явы, по дороге сняв с мели корабль Серрана у Сапуди. Погода была так плоха, что пришлось провести зиму в Гулигули, где оставили корабль Серрана, потому что «он был уже старый» – или, возможно, потому что он пострадал при вытаскивании на берег[150]. В Амбоине они приобрели взамен судна Серрана джонку и нагрузили ее таким количеством мускатного ореха и гвоздики с Молуккских островов, что решили возвращаться в Малакку, не окончив предполагаемого пути, тем более что корабли сильно пострадали от непогоды и нуждались в ремонте.
Бурей джонку Серрана отогнало от остальной флотилии и вынесло на берег Лука-Пино – согласно одному из свидетельств, острова в составе архипелага Тартаругас примерно в 33 лигах (несистемная единица измерения, соответствующая где-то 5–6 километрам) от островов Банда. Другой источник утверждает, что путников забросило аж на остров Минданао. Это вряд ли возможно, но стоит об этом упомянуть в свете последующих событий, поскольку так Серран, а стало быть, и его друг и корреспондент Магеллан могли получить достоверные сведения о Филиппинах – островах, которые, как мы увидим, стали играть главную роль в его планах на будущее и куда его действительно привели амбиции в конце жизни[151].
Без еды и воды потерпевшим крушение мало что светило, особенно когда явились пираты, чтобы разграбить злополучный корабль. Но Серран оказался парнем не промах, захватил пиратский корабль и вернулся на Амбоину, где местные жители немедленно наняли его для борьбы с соседями из Веранулы – своими вековечными врагами. Он сделал многое для победы своих нанимателей, и те построили для него деревянный дом, который он украсил гербом Португалии и распятием. Его репутация, наряду с рекомендацией Нехода, привлекла внимание правителя Тернате Баяна Сируллы (португальцы называли его Кашилом Болеифом). Португальские источники утверждали, что в дело вмешалось пророчество. Услышав, что «с самого дальнего конца мира» прибудут железные люди, властелин «воздел руки вверх, воздавая хвалу Богу за то, что тот до его смерти показал ему этих железных людей, во власти которых находилась безопасность его королевства»[152]. Подобные рассказы нередко встречались в литературе конкистадорского периода: они служили обоснованием вторжения в другие страны и их захвата. Но Серран, судя по всему, действительно вошел в фавор при дворе Тернате, открыл торговлю с Малаккой и предложил построить португальский форт.
Серран прибыл в Тернате в 1512 году и оставался там, вероятно, до 1521 года, то есть до своей смерти. Письма, которые он отправлял в Малакку чиновникам и друзьям, включая Магеллана, не сохранились, но, судя по упоминаниям о них и уцелевшим цитатам, он воспевал острова и советовал португальцам активнее участвовать в производстве гвоздики или по меньшей мере закупать ее непосредственно у поставщиков[153]. Хотя его отчеты значительно преувеличивали привлекательность местности, португальцы в Малакке получили по ним лучшее представление о Молуккских островах. Барруш, возможно, руководствовался именно письмами Серрана, когда вносил поправки в «Географию» Птолемея – составленный во II веке н. э. текст, который до сих пор служил жителям Запада основой для представлений о мире. Птолемей, по словам Барруша, мало знал о землях за Суматрой, но «теперь мы знаем благодаря нашим исследованиям, что эти земли разделены на тысячи островов, которые покрывают большую часть окружности мира… и что в центре этого множества островов лежат те, что мы называем Малуко»[154]. Он указывал, что Молуккские острова находятся в окрестностях экватора или даже за ним. К подобным же данным имел доступ и Магеллан. Вопрос о том, как, когда и что именно он узнал о Молуккских островах, имеет чрезвычайную важность: ответ позволяет понять обстоятельства, при которых ему пришла в голову идея организации экспедиции к данному архипелагу. Однако ответить непросто. Барруш, имевший доступ к копиям писем Серрана, недвусмысленно сообщал, что Магеллан, будучи другом автора, эти письма получал, притом едва ли не в первую очередь. Барруш постоянно и настойчиво подчеркивал, как высоко Магеллан ценил дружбу Серрана «с того времени, как они вместе служили в Индии, особенно при захвате Малакки». С точки зрения португальского двора хуже всего было то, что Серран «стремился вызвать большее восхищение своим поступком, преувеличивая его сложность и перенесенные тяготы и вдвое увеличив расстояние до островов». Серран давал понять читателям, что «он открыл новый мир, который был еще обширней, еще более удаленным, еще богаче, чем тот, что обнаружил адмирал Васко да Гама», «подкрепляя свои утверждения множеством слов и загадок, представляя Молуккские острова чрезвычайно удаленными от Малакки, чтобы еще более возвысить себя в глазах короля Мануэла, как если бы он отправлял свои письма от антиподов или из другого Нового Света»[155]. К тому времени, как историк-гуманист Франсиско Лопес де Гомара в 1552 году составил компендиум истории открытий и завоеваний испанцев, представление о том, что Магеллана привлекли именно письма Серрана, уже укоренились у исследователей. Лопес упоминал «письмо от Франсиско Серрано [sic] с Молуккских островов, куда тот и предлагал Магеллану отправиться, чтобы быстро обогатиться»