[283]. Любые возможные испанские поселения стали бы уязвимыми для атаки со стороны португальских баз, расположенных сравнительно близко. Выбирая между несколькими гипотезами в отсутствие решающих доказательств, мы склоняемся в пользу той, что подходит под все факты. То, что конечной целью маршрута Магеллана были Молуккские острова, подтверждается рядом свидетельств, но плохо согласуется с тем фактом, что он не пошел туда, имея такую возможность.
Магеллан знал о другом архипелаге, расположенном за Молуккскими островами, еще не тронутом португальцами и более перспективном с точки зрения быстрого обогащения. Привлекательность Филиппин (как впоследствии стали они называться) была очевидной, особенно грела душу мысль о золоте – товаре, превосходившем в цене все остальные. В Малакке была колония филиппинцев, так что Магеллан, как и другие жители города, знали примерное местонахождение островов и понимали их относительную уязвимость, а также степень богатства. Как мы увидим, одно из самых поразительных решений Магеллана в ходе руководства экспедицией состояло в том, что, добравшись до экватора, где, как он хорошо знал, и находятся Молуккские острова, он предпочел следовать мимо них, к широте Филиппин. Эта смена направления шла вразрез с чаяниями его офицеров и матросов и ставила под угрозу само выживание экспедиции, участники которой к тому времени после пересечения Тихого океана были слабы, больны и умирали от голода[284].
Попав на Филиппины, он понял, что все его ожидания насчет обилия золота полностью оправданны. В судовом журнале одного из штурманов Магеллана, который всегда отличался трезвым взглядом на мир и редко упоминал что-то выходящее за пределы своей профессиональной компетенции, фигурирует неожиданная деталь: «У большого острова… который населен и имеет много золота, мы плыли вдоль берега к юго-западу, где обнаружили другой, небольшой остров, он тоже населен, люди там очень хорошие, и там мы воздвигли крест на вершине холма, а оттуда нам показали еще три острова к западу и юго-западу, сказали, что там много золота, показали, как его собирают, и заявили, что находят самородки размером с турецкий горох – и другие, размером с чечевичное зерно. И этот остров лежит на девяти и двух третях градуса северной широты»[285].
Магеллан принял чрезвычайные меры, чтобы золото не укрылось от его контроля. Он запретил команде обменивать на золото железо, ткани и все другие товары. Свидетельство, которое мятежный лейтенант Магеллана Хуан Себастьян Элькано давал уже после того, как все перипетии экспедиции завершились и он довел единственный корабль с горсткой выживших обратно в Испанию, вряд ли, конечно, могло говорить в пользу Магеллана, но Элькано был на тот момент еще и казначеем экспедиции, что прибавляло его словам веса. «Пусть никто не осмелится, – заявил, по словам Элькано, Магеллан, – под страхом смертной казни выменивать или забирать золото, потому что командир желает, чтобы цена золота оставалась низкой». Все операции, как утверждал Элькано, фиксировались в бухгалтерских книгах, которые он сам и вел в соответствии с должностными обязанностями[286]. Лопес де Гомара десятилетием позже записал слух о том, что Магеллан, по мнению команды, только и искал что «шахты и золотоносные пески». Когда они добрались до Филиппин, то Магеллан сделал заявление, которое запомнил присутствовавший при этом Хинес де Мафра. «Теперь, – объявил он матросам, – я достиг той земли, которой желал» (Ya estaba en la tierra que había deseado)[287].
Договор, который Магеллан заключил с испанским королем перед отправлением, содержал загадочное условие. Впрочем, загадочно оно лишь в том случае, если Молуккские острова действительно были единственной целью Магеллана. Если бы Магеллан открыл более шести островов, то он мог выбрать два из них по собственному вкусу и получать пятнадцатую часть с любой прибыли или товаров, что они могли бы принести в будущем. Традиционно считалось – а книги Пиреша и Вартемы подкрепляли это мнение, – что Молуккских островов было всего пять (хотя сейчас мы относим к этому архипелагу намного большее их количество). Таким образом, Магеллан определенно имел и другие цели помимо Молуккских островов, что бы ни думали по этому поводу король Испании, купцы Бургоса и его команда. И какой могла быть эта цель, если не Филиппины? В головах людей того времени господствовали библейские представления. Карты и географические трактаты были полны обозначений священных земель. Царство Фарсис, отдаленный Офир, копи царя Соломона, родные земли царицы Савской и волхвов, острова, которые вызывают страх Господень, и пределы Земли – все это обозначалось как реально существующие страны, и читатели таких карт и трактатов в этом не сомневались. Колумб искал их на другой стороне Океана. Возможно, они могли лежать чуть дальше.
4Как собрать флот и испортить егоСевилья и вальядолид, 1517–1519
Фарсисские корабли были твоими караванами в твоей торговле, и ты сделался богатым и весьма славным среди морей.
Смерть короля от передозировки афродизиаков – вполне правдоподобная легенда. Фердинанд Арагонский страстно мечтал о наследнике, но 23 января 1516 года по дороге в Гваделупу, что в Эстремадуре, скончался от ужасного приступа. Слабое сердце, истощенное дорожными тяготами и охотой, которой ему не стоило бы заниматься, вероятно, сделалось причиной его тяжелого состояния. Короля спешно устроили в скромном пристанище – вариант единственный, но «неудобный и плохо обставленный» (desguarnecida e indecorosa); там он и скончался[288]. Хотя вместе со своей первой женой Изабеллой Кастильской он имеет репутацию объединителя Испании, на самом деле Фердинанд собирался после своей смерти завещать вновь разделить королевства Кастилии и Арагона, как это делали многие временные объединители иберийских государств до него. Несмотря на все афродизиаки, во втором браке у него детей не было. Единственным его наследником оказался внук; уделом Карлоса I оказалась вся Испания целиком.
Карлос прибыл в Испанию из Нидерландов, где жил прежде, примерно за месяц до того, как Магеллан въехал в страну из Португалии. Любой из тех, кто собирался предложить какой-то план или выступить с прошением, счел бы этот момент чрезвычайно благоприятным. После того как все попытки короля Фердинанда найти западный путь в Азию не увенчались успехом, Магеллан, возможно, решил, что со сменой режима новые проекты будут иметь больше шансов. Однако путь к королевскому вниманию – не говоря уже об одобрении – был долог и тернист даже в лучшие годы. Без помощи изнутри чужакам нечего было и рассчитывать на успех. Королевский двор напоминал лабиринт, по которому нужны были провожатые, способные распутывать переплетенные нити. А чтобы попасть к таким провожатым, требовались личные связи – enchufe, как называют это испанцы.
В случае Магеллана очевидный путь лежал через Каса-де-Контратасьон, где можно было попытаться привлечь внимание какого-либо местного чиновника. Он мог действовать двумя путями: через своего тестя, который находился в тесном профессиональном контакте с руководителями этой организации, и через Кристобаля де Аро. Аро был бургосским купцом, и у него нашелся земляк и коллега, послуживший ключом к попаданию в Каса-де-Контратасьон: Хуан де Аранда. Оба они входили в сеть, опутывавшую бургосскую колонию в Севилье узами брака, кумовства и коммерческих союзов. Аранда некоторое время жил и работал в родном городе Магеллана[289]. Среди его партнеров были другие бургосские купцы, сумевшие выгодно вложиться в индийскую торговлю, в том числе и Кристобаль де Аро. Одним из лиссабонских корреспондентов, сообщивших ему о Магеллане, был брат Кристобаля – Диего де Аро.
Аранда, как уверял Магеллан в своем свидетельстве от ноября 1518 года, был уникальным человеком с точки зрения оказания помощи делу. «Никто другой, – заявил он, – не мог бы так хорошо понять», что именно хотели они с Фалейру[290]. Аранда оценивал свою важность ничуть не менее высоко, но подчеркивал, наряду с собственными достоинствами, и значимость данных, полученных от Диего де Аро. «Я помог им, – заявлял Аранда, имея в виду Магеллана и Фалейру, – пересказав все, что слышал об их способностях и о том, какие чувства вызвал их отъезд в Португалии»[291].
Гавань испанского города Санлукар-де-Баррамеда, откуда флотилия Магеллана отправилась 20 сентября 1519 года, на гравюре Теодора де Бри (1594). Он иллюстрировал немецкий перевод книги Джироламо Бенцони Historia del mondo nuovo («История Нового Света»). Эта работа открыто критиковала Испанскую империю, а следовательно, соответствовала убеждениям самого де Бри, проповедовавшего протестантизм и сопротивление испанцам. Хотя изображение скорее экспрессивное, чем реалистичное, на нем присутствуют многие элементы, которые с легкостью узнал бы сам Магеллан: стены XIII века, шпиль церкви Санта-Мария-де-ла-О; на холме в отдалении виден порт Сантьяго, незадолго до того построенный местным властителем герцогом Медина-Сидонией; башня Торре-дель-Оро на переднем плане; берег, на котором до сих пор ведется погрузка; бурлящий жизнью порт с разнообразными судами; ловцы тунца, чинящие свои сети внизу справа. Из книги де Бри Das sechste Theil Americae (Франкфурт, 1594). Печатается с разрешения Библиотеки Конгресса
Однако Каса-де-Контратасьон являлось настоящим змеиным гнездом. Другие чиновники ненавидели Аранду. Он жаловался королю, что его не допускали к ним на совет