[9].
Во время карьеры Магеллана даже близко не было таких суровых условий или событий, а в первой половине XVI века температура, судя по всему, была более умеренной, чем до или после этого времени. Тем не менее в тех частях мира, для которых доступны количественные данные, весенние и зимние температуры были, как правило, в среднем на 1–2 °C ниже, чем мы считаем нормальным сегодня (судя по средним значениям первой половины XX века)[10]. Как мы увидим, команда Магеллана постоянно жаловалась на холод и по этой причине угрожала мятежом.
Холоду сопутствовали постоянные вспышки смертельных заболеваний[11]. В то время люди называли все такие болезни чумой, объединяя в этом термине болезни, связанные со сложной экологией, блохами (переносчиками патогенов) и грызунами (их хозяевами)[12]. Все эти болезни приносили неисчислимые страдания. С середины XIV до начала XVIII века (то есть в период, соответствующий малому ледниковому) никого в Европе не изображали с той же частотой, как Мрачного Жнеца при исполнении своих смертоносных обязанностей, выбирающего партнера по жуткому танцу без оглядки на возраст, пол или внешность[13]. В 1493 году, незадолго до того, как Магеллан стал пажом при португальском дворе, в «Нюрнбергской хронике» появился примечательный текст под изображением танцующих мертвецов в разной степени гниения. Они радостно демонстрируют разлагающуюся плоть и трясут костями, не обращая внимания на пожирающих их червей и выпадающие внутренности.
Ничто не может помешать их веселью. Так и хочется сказать, что мертвецы показывают joie de vivre – радость жизни. В тексте есть слова песни, под которую трупы поднимаются из могил: «Нет ничего лучше Смерти». Смерть справедлива, поскольку ожидает всех. Смерть милостива, потому что избавляет стариков от горестей. Посещая узников и больных, Смерть соблюдает заповеди Христа. Смерть милосердно освобождает жертв от страданий. Смерть мудро презирает земные блага и тщеславие обладающих властью и богатством.
Когда эпоха чумы отступила, Смерть стала менее знакомой, и оттого, по всей видимости, ее стали меньше бояться. Сейчас смерти стараются избегать. О ней говорят эвфемизмами: «возлюбленный… скончался». Магеллан и его современники были знакомы со смертью не понаслышке, так что нам трудно их понять.
Постоянно возвращающиеся эпидемии в какой-то мере бросают вызов нашим представлениям о том, что их вспышки дают уцелевшим иммунитет. Однако противоречие может разрешить высокий темп микробных мутаций. Причиной многих, если не большинства эпидемий служила бацилла бубонной чумы Yersinia pestis. В бактериях чумы, сохранившихся в ДНК жертв чумы разных эпох, имеются и небольшие, и значительные ее вариации[14]. Однако неизменным оставалось одно: хотя причины, по которым преобладавшие в то или иное время штаммы бактерий так реагировали на изменение температуры, остаются неизвестными, несмотря на большое количество работ на эту тему, связь с похолоданием можно считать установленной. «Черная смерть» 1348–1350 годов последовала за понижением температуры в Северном полушарии. Отступление чумы совпало с возобновлением глобального потепления[15].
Во взрослые годы Магеллана чума никуда не отступала, хотя население в Европе росло. В Англии произошли три вспышки «великой чумы», или «великого мора», только за два первых десятилетия XVI века. Судя по частоте, с которой городской совет Эдинбурга принимал карантинные меры вплоть до того, что мы назвали бы сейчас «локдауном», город с 1498 по 1514 год так и не избавился от чумы[16]. В Лейпциге в 1521 году знахари готовили «первые в истории Германии брендовые лекарства» именно от чумы[17]. В 1520 году в Базеле собралась настоящая международная медицинская конференция по вопросу мер ее предотвращения.
На Пиренейском полуострове во время самой суровой за время жизни Магеллана зимы 1505/06 года чума пришла в Эвору, Лиссабон, Порту и Севилью. В Барселоне эпидемии фиксировались в 1501, 1507, 1510 и 1515 годах. Эпидемии 1507 и 1510 годов распространились по всему восточному побережью Испании вплоть до запада Андалусии. Годы с 1507-го по 1509-й были, по некоторым данным, самыми смертоносными со времен «черной смерти». Вспышка 1507 года убила одну десятую всех каноников Кадисского собора, а андалусский священник и усердный летописец Андрес де Бернальдес утверждал, что только в мае случилось 30 000 смертей. Годом ранее из-за обвинений евреев в распространении чумы произошел погром в Лиссабоне[18]. Пока Магеллан плавал, чума возникла в Вальядолиде и перекинулась на Валенсию, Кордову и Севилью, где собирался его флот. Землетрясение 1519 года в Хативе и последовавший за этим чрезвычайно дождливый год считались современниками предвестниками новой чумы, разразившейся в Лиссабоне, Валенсии, Сарагосе и Барселоне, откуда она не уходила до 1521 года[19]. Чума и холод не затмевали и других традиционных причин страданий и смертей – например, в 1513 году засуха случилась в долине реки Гвадианы, а в 1515 и 1516 годах и на всем полуострове. В 1521–1522 годах всей Португалии угрожали засуха и голод[20].
Впрочем, в одном отношении карьера Магеллана совпала с беспрецедентно агрессивным ростом эпидемических заболеваний в мире: патогены Старого Света распространились на другие континенты наряду с иной биотой в рамках глобального экологического обмена, который спровоцировал Колумб, перевезя товары Старого Света в Новый и наоборот во время своих первых трансатлантических путешествий[21]. Прибытие испанских поселенцев (или, возможно, кого-то из последовавших за ними колонистов) на Эспаньолу в 1493 году принесло на новые территории неизвестные болезни, с которыми не смогла справиться иммунная система туземцев. Последовал резкий рост смертности, и в 1519 году монахи, которым испанская корона поручила контроль за колониями, оставили надежду на то, что аборигены останутся живы[22]. Местные жители практически полностью вымерли. Ко времени путешествия Магеллана испанцы таким образом практически истребили жителей Карибских островов и принесли эпидемии и на сушу Центральной Америки. «Дыхание испанца» разносило болезни так эффективно, что уровень смертности доходил до 90 %[23]. Жизнь ценилась дешево не из-за того, что на Земле в то время жило много людей. Эра Магеллана отличалась от нас не так уж сильно, однако люди меньше ценили жизнь и гораздо больше – смерть. В те времена смерть правила бал.
Так или иначе, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, в различных отдаленных друг от друга уголках мира происходило ускорение экономической активности и территориальных завоеваний. «Век экспансии» действительно начался, но дело было не в европейской экспансии, как утверждают многие историки, а в расширении мира в целом. Мир не ожидал пассивно, пока его мановением волшебной палочки изменят европейцы. Иные общества творили собственную магию, превращая государства в империи, а культуры в цивилизации. Вдали от постоянных эпидемий, приостановивших экономический рост в большей части Евразии, возникали государства, по сравнению с которыми католические страны Европы выглядели карликами. Едва ли не самые динамично и быстро развивающиеся общества XV века сформировались в доколумбовой Америке и Африке южнее Сахары. В плане территориальных завоеваний и военных успехов в сражениях с противником африканские и американские империи превосходили все европейские государства вплоть до установления всемирной испанской монархии в XVI веке.
Даже Испания и Португалия примерно за 30 лет до осуществления проекта Магеллана смотрелись бледно по сравнению с темпами расширения других империй. Ацтеки и инки превосходили испанцев как завоеватели, пока пришельцы из Европы необъяснимым образом не поглотили их империи буквально в один присест – всего за пару десятилетий начиная с 1520 года. Ацтекский правитель, встретивший Кортеса, был самым активным завоевателем в истории своего народа. Он оперировал войсками от устья реки Пануко до залива Соконуско, собирал дань – кукурузой, фасолью, какао, золотом, нефритом и перьями экзотических птиц – с 44 новых покоренных народов. Уайна Капак, умерший незадолго до вторжения испанских конкистадоров в Перу, превратил государство инков в одно из самых быстрорастущих в эпоху Магеллана, расширил его границы во всех направлениях, завоевал каранков на территории современного Эквадора и, как утверждается, утопил 20 000 побежденных воинов в озере Явар-Коча.
Тем временем Россия в 1490-х годах расширяла свое государство к северу, отправляя экспедиции за Северный полярный круг и на восток от Камы и Оби. В то же десятилетие, когда Магеллан отправился в свое путешествие, царь[24] завоевал Смоленск и укрепился на Днепре. Пока Магеллан готовил свой флот, Москву в качестве посла Священной Римской империи посетил Сигизмунд фон Герберштейн. Он слышал пророчества некой непонятной шаманки, известной как Золотая старуха, которая предсказывала России будущее своего рода ледяного Эльдорадо, среди «людей чудовищного вида» и «рыбы с человеческим образом»[25][26]