кнули ряды с «Тринидадом». Баланс сил между сторонниками и противниками Магеллана качнулся в другую сторону. Теперь все шансы были на его стороне.
На следующий день, во вторник 3 апреля, Картахена и Кесада, у которых осталось лишь два корабля, судя по всему, решили, что их лучший шанс – бегство. Однако узкий вход в бухту был блокирован флагманским кораблем. Последовали тщетные попытки убедить Мескиту, остававшегося у них в руках, вступиться за них; затем они решили использовать его в качестве заложника, чтобы он с носа «Сан-Антонио», приближающегося к «Тринидаду», крикнул Магеллану не открывать огонь. Этот план не имел шансов на успех. Той же ночью, сразу после наступления сумерек, пока вожди заговорщиков спали, некоторые члены экипажа подняли якорь и подвели «Сан-Антонио» ближе к флагману – якобы чтобы перейти на сторону капитан-генерала: по крайней мере, так они рассказывали по возвращении в Испанию. Их встретили пушечные выстрелы[507].
На палубу «Сан-Антонио» высадилась абордажная команда, члены которой стали задавать вопросы: «На чьей вы стороне?» (¿Por quién estáis?) Те, кто понимал свою выгоду, отвечали: «За нашего господина короля и за вас».
Кесаду, Коку и других вождей мятежа, находившихся на борту «Сан-Антонио», заковали в железо. На «Консепсьон» сопротивление тоже быстро подавили и посадили под арест Картахену. Мафра вспоминал, что тот сдался сам после того, как понял, что экипаж больше не на его стороне. Магеллан послал спросить, «за кого этот корабль». «За короля, – ответил Картахена, – и за Магеллана во имя его» (впрочем, Мафра испортил патетический эффект от этой явно выдуманной сцены, повторив свою обычную ошибку: он постоянно забывал имя Магеллана и называл того Себастьяном)[508]. Что было на уме у Картахены? Были его слова трусливыми или благородными? Он поставил все на кон и проиграл; козыри были в руках у Магеллана. Толку от бравады не было, но, возможно, имело смысл сохранять достоинство.
4 апреля тело Мендосы выволокли на берег, четвертовали в соответствии с обычным приговором, выносимым предателям, и вывесили на виселице pour encourager les autres[509]. 7 апреля наступила Страстная суббота – день, когда Христос пребывает в могиле и голос молитвы тщетен. Это был отличный день для узаконенного судом убийства. Чтобы избавить Кесаду от повешения, к которому его приговорил Магеллан, слуга отрубил ему голову. Тело четвертовали и подвесили рядом с гниющими останками Мендосы.
В тот же день Магеллан приговорил Хуана де Картахену и Педро Санчеса де Рейну – священника, обвиненного в разжигании мятежа, – к высадке на необитаемом острове[510]. Согласно показаниям самих мятежников, вина священника на самом деле состояла в том, что он отказался выдать тайну исповеди. Стал ли отказ от смертной казни жестом милосердия или у Магеллана сдали нервы? Магеллан освободил от наказания 40 других мятежников, включая Хуана Себастьяна Элькано, который, согласно показаниям своих обвинителей, заслуживал смерти: Мафра утверждал, что этих людей тоже приговорили к повешению, но помиловали по просьбам других моряков[511]. Как Картахену и отца Санчеса, их оставили в цепях и заставили выполнять самые тяжелые работы, пока корабли не отплыли из гавани.
Согласно воспоминаниям, собранным Гаспаром де Корреа в Гоа примерно в 1540-е годы, Магеллан отправил некоторых участников мятежа на рекогносцировку пешком. Они «прошли более 40 лиг и воротились без каких-либо новостей»[512][513].
Их жизнь спасло не милосердие, а необходимость. Люди были нужны, а масштабная бойня ослабила бы экспедицию. Картахену и Санчеса пришлось освободить от виселицы по соображениям собственной безопасности. Казнь священника навлекла бы обвинения в кощунстве. А приговорить к смерти назначенца короля, в особенности без какого-либо юридически серьезного судебного процесса, являлось оскорблением величества[514]. Высадка же на необитаемом острове означала, что конечный приговор должен был вынести Бог. Если бы у жертв были хоть какие-то шансы на спасение, Магеллан бы, разумеется, не предоставил им такую возможность: выжив и попав домой, они смогли бы выдвинуть против него обвинения.
Магеллан держал своих высокопоставленных узников в кандалах до самого исполнения наказания, когда их высадили, снабдив «всего одной галетой и одним мечом каждого» (cum biscocti panis pera, singulisque ensibus)[515]. Согласно официальному реестру смертей, дело было 11 августа – менее чем за две недели до того, как корабли покинули залив Сан-Хулиан. Литература полна рассказов о тех, кто выжил на необитаемом острове благодаря героизму или чудесному спасению. Картахена и Санчес умерли в неизвестности. Интересно, сколько времени прошло после того, как корабли ушли, прежде чем они начали обвинять друг друга? В популярных литературных описаниях, которые берут начало из предположения Эрреры, Санчес отождествляется с другим священником – Бернальдо Кальметой (он же Бернардо Кальметас) из списка уцелевших участников экспедиции. Этот человек был предположительно гасконцем из окружения Антонио де Коки и плыл на «Сан-Антонио»[516]. Но нет никаких оснований смешивать двух совершенно разных людей и выдумывать истории о каких-то увертках Санчеса или сокрытии им своей личности. Хотя другие источники сообщают о нем только в реестре смертей, где он был упомянут, этот человек определенно существовал. Согласно некоторым показаниям свидетелей, он угрожал Магеллану адским пламенем за недобросовестное ведение следствия. Свидетели ничего не говорят о том, был ли он заговорщиком, входил ли вообще во фракцию Картахены. Учитывая все это, принципиальный исповедник и главный заговорщик представляли собой странную парочку. Бежавшие мятежники впоследствии имели возможность вернуться на Сан-Хулиан и спасти их: они обсуждали между собой эту возможность. Но в итоге беглецы прямым ходом направились в Испанию, предоставив изгнанников милости Бога. Картахена и его товарищ по несчастью, судя по всему, не умели вызывать сочувствие.
Некоторые свидетели утверждали, что еще один судовой капеллан подвергся пыткам – его подвешивали на веревке, прикрепляя к ногам грузы. Судя по всему, его считали ответственным за недостаток провианта, но возможно, целью было заставить его выдать тайну исповеди и назвать новые имена заговорщиков. Моряк по имени Эрнандо де Моралес, чье имя находилось в списке экипажа «Сан-Антонио», составленном 8 августа 1519 года перед отплытием из Севильи, подвергся такому же обращению и в итоге скончался[517]. Впоследствии попавшие в Испанию мятежники утверждали, что Андреса де Сан-Мартина, вызвавшего подозрения Магеллана, пытали с той же жестокостью: он якобы выбросил за борт обличавшие его бумаги, которые, по одному из источников, представляли собой фиксацию маршрута плавания[518]. Если эта история действительно происходила, то едва ли в рамках той же пасхальной бойни. Существуют неопровержимые доказательства, что 17 апреля Сан-Мартин находился в добром здравии и по просьбе Магеллана выполнял астрономические наблюдения. В тот день происходило солнечное затмение, которое давало астрономам возможность вычислить долготу.
Чтобы попытаться понять, что случилось, нужно совершить краткое отступление и изучить не вполне ясные и несовершенные записи с результатами астрономических вычислений Сан-Мартина во время путешествия. Магеллану требовались как можно более точные вычисления долготы, чтобы по достижении Молуккских островов представить оправдания прав Испании на эту территорию. Вот почему Фалейру, с его шарлатанским, но убедительным на вид методом исчисления долготы, был такой большой потерей для экспедиции: вместо путешествия он оказался в севильском сумасшедшем доме. Те же причины привели и к назначению Сан-Мартина: он лучше большинства других владел астрономическими инструментами. Однако до прибытия в бухту Сан-Хулиан ему не удавалось вычислить долготу. Одно из изложений результатов его попыток принадлежит Баррушу, который имел под рукой бумаги Сан-Мартина при написании истории Португальской Азии в 1540-х годах и приводил убедительные цитаты из них[519].
Первая попытка астронома состоялась в устье реки Рио-де-Жанейро 17 декабря 1519 года, но была обречена на провал. Это занятие требовало большой точности: нужно было вычислить угол между положениями Луны и Юпитера. Результат оказался чудовищно, смехотворно неверен: 23 ° 45́ к западу от Севильи – ошибка составила почти 14 °. Сан-Мартин оправдался опечатками в своих астрономических таблицах. Барруш, который презрительно отнесся к его попыткам (вероятно, считая, что все данные Сан-Мартина пристрастны и противоречат интересам Португалии), не приводит никаких цифр, но упомянутые таблицы действительно содержат опечатки, которые и могли привести к неудаче. Это подтверждают и цифры, записанные Эррерой[520]. Сан-Мартин предпринял еще две попытки на южноамериканском побережье 1 февраля 1520 года, когда имело место сближение Луны и Венеры; но их результаты не сохранились. Трансильван имел информацию из неизвестного источника, что в Сан-Хулиане были получены результаты «56 ° к западу от Канар», что на 6 ° дальше, чем на самом деле, согласно историку начала XX века Денюсе, который считал, что Сан-Мартин действительно получил такие данные; но в его бумагах, по сообщению завладевших ими португальских чиновников, ничего подобного не содержалось