Несчастья, преследовавшие экспедицию Магеллана, отразились и на последующих экспедициях, мешая им преодолеть пролив. В 1526 году следующей экспедиции испанцев удалось сделать это лишь после четырех месяцев мучительной, изнурительной борьбы и ценой потери трех кораблей. Следующая попытка состоялась в 1535 году и вообще потерпела неудачу: этому помешали холодные встречные ветры, бунт команды и убийство командира. И без того мрачная репутация пролива сделалась еще хуже. Все грехи и несчастья моряков не могли смыть даже самые яростные бури. В 1540 году лишь один корабль из трех смог пройти проливом, но эта пиррова победа надолго заморозила попытки проследовать проливом против ветра. В 1553 году из Чили была послана экспедиция, которая попыталась пройти в противоположном направлении, но только исчерпала провиант и терпение и с трудом вернулась домой на потрепанных пустых судах. За ней последовала флотилия 1557 года, которую разбросало штормом: два корабля заблудились в лабиринте протоков близ западного конца пролива и так и не нашли вход в него; капитан третьего корабля Хуан Фернандес Ладрильеро заявлял, что прошел в Атлантический океан и вернулся обратно, но в свете постоянных неудач ему мало кто верил. Никто больше не предпринимал попыток, пока в 1578 году Дрейк не проскочил пролив всего за 16 дней. Но ему несказанно повезло с погодой, и в эпоху паруса его достижение повторить больше не удавалось. Хотя плавания из Атлантического океана в Тихий в XVII веке возобновились, моряки предпочитали полный бурь путь вокруг мыса Горн проходу через Магелланов пролив. Только после появления пароходов, которым было что противопоставить встречному ветру, пролив сделался умеренно пригоден для торгового сообщения. Хотя он находился не так уж далеко от всех важных рынков, но в эпоху паруса не мог служить коммерческим интересам.
Найдя проход, Магеллан «сделал большой карьерный шаг» (возможно, в том смысле, в котором Элвис Пресли вовремя умер), чтобы продолжать плавание, не признавая неудачи. Пролив сделал его знаменитым, но не привел человечество в новую эпоху, не вызвал глобализации, научного рывка, новых коммерческих инициатив и возможностей. Испания не получила благодаря ему вожделенных островов Пряностей. Пролив даже не стал этапом запланированного кругосветного путешествия: эта идея, видимо, возникла уже после смерти Магеллана. Героизм глупости часто гарантирует славу. Если бы капитан-генерал поддался уговорам своих штурманов и вернулся назад, он не стал бы тем, чем стал в результате, – главным героем собственной романтической легенды. Его беспечность – «обычная» для Магеллана – становилась все более рискованной, потому что теперь ему было нечего терять, кроме шансов прославиться своими неудачами. Отныне он жил без какого-либо благоразумия и погиб в ходе такой же бесшабашной стычки, какой была вся его жизнь.
Трудно представить столь же поразительный пример из истории или литературы, как повествование о прохождении пролива: фантастическое место действия, переменчивая погода, которая вынуждала то и дело менять курс судов; нервозность моряков, упорство и ярость капитан-генерала; подлое бегство мятежников и неизбежная сила обстоятельств, удержавшая остальную часть экспедиции на пути. Самое удивительное во всем этом, возможно, то, что жизнь на кораблях продолжалась как ни в чем не бывало: суда удерживались на плаву, запасы пищи пополнялись, люди ели, брались замеры глубины – в протоках, где глубина морского дна часто менялась, это приходилось делать каждые несколько метров. Пугающее спокойствие записей Пигафетты могло бы служить идеальным дополнением к суровой реальности, с которой флотилии пришлось столкнуться в проливе, если бы не сохранилось другого, не столь известного текста, который даже превосходит записки Пигафетты по хладнокровию.
Каждый день флегматичный штурман Франсиско Альбо (или кто-то другой, ответственный в то время за этот журнал) невозмутимо вел свои записи. Через 145 км «мы повернули на юго-юго-восток… Затем мы повернули на юго-запад и прошли 97 км, а потом провели измерения и узнали, что находимся на широте 53 и 2/3 °, а после этого повернули на северо-запад и прошли 72 км и бросили якорь на широте 53 °… После этого мы пошли на северо-запад»[607].
И так далее. Поскольку перед Альбо стояла задача записать инструкции по навигации для будущего, он отмечал отмели, протоки, пляжи, бухты, извилины и зигзаги пролива; он описывал пейзаж, каким он представлялся его усталому рабочему взгляду: «Цепи гор очень высокие и весьма лесистые, покрыты снегом»; но ни разу он не снизошел до упоминания человеческой драмы, что разворачивалась перед его глазами. Об исчезновении кораблей, слухах о бунтах, обменах угрозами между испуганными моряками и их взбудораженным командиром он не проронил ни слова: он не интересовался ими или вовсе о них не знал так же, как морские котики на отмелях и пингвины в своих норах.
8Беспрерывный ветерТихий океан, ноябрь 1520 – март 1521
Так, Меня ждут острова и впереди их – корабли Фарсисские, чтобы перевезти сынов твоих издалека и с ними серебро их и золото их, во имя Господа, Бога твоего, и Святого Израилева, потому что Он прославил тебя.
Хотя на современных картах Тихий океан выглядит устрашающе огромным и долгое время никто из чужаков по нему не плавал, на самом деле это самый надежный океан в мире. Ветры и течения гораздо более предсказуемы, чем в Атлантическом океане, и более устойчивы, чем в Индийском. Эль-ниньо порой вторгается в этот покой – как правило, дважды в десятилетие. Но по большей части поверхность океана изрезана удобными для навигации маршрутами. Резкие, но устойчивые западные ветры преобладают в северной и южной части океана: к северу от 30–35 ° северной широты и к югу от 40 ° южной широты. По обе стороны от широкого пояса штилей, что лежит к северу от экватора, дуют практически постоянные пассаты, а экваториальные течения позволяют сформировать удобные морские пути с востока на запад. Пассаты служат точным отражением атлантических, закручиваясь против часовой стрелки. Северо-восточные пассаты дуют между 15 и 25 ° северной широты и считаются одними из самых надежных ветров в мире. Юго-восточные ветры, что несли Магеллана, занимают более широкий коридор – от экватора до 20 ° южной широты – и немногим уступают им в предсказуемости. В западной части океана наблюдаются муссонные условия: зимой дуют северные ветры, летом – южные. На восточной его кромке течение Гумбольдта подхватывает корабли от изрезанного бухтами юго-западного побережья Чили и несет их до экватора. Это позволило Магеллану, пришедшему из Атлантики, сразу выйти из зоны бурь, которые грозили разбить его корабли о берег. Калифорнийское течение связывает побережье Южного Орегона с югом Мексики, следуя вдоль берега к югу; здесь зарождаются северо-восточные ветры. Лишь в конце XVIII века удалось полностью разобраться в комплексной, но в целом довольно простой системе и исследовать большие пространства между коридорами ветров и течений. Магеллану удалось обнаружить один из ключевых элементов – путь юго-восточных пассатов, открывший прямой доступ из Южной Америки в Юго-Восточную Азию. Насколько мы знаем, он первым полностью пересек Тихий океан. Местные моряки совершали долгие переходы по океану, но у них не было ни средств, ни стимулов искать пути, которые связали бы одно побережье океана с другим и тем самым с остальным миром[608]. Их достижения так и остались ограниченными, хотя иногда им удавалось покрывать огромные расстояния. Например, некоторые ученые утверждают, что еще во втором тысячелетии до нашей эры китайцы переправлялись в северной части Тихого океана в Америку. Впрочем, многие из этих утверждений неправдоподобны и абсолютно все недоказуемы[609]. В центральной и южной части Тихого океана примерно к 1000 году до н. э. азиатские колонизаторы добрались до Фиджи, Самоа и Тонга. В первом тысячелетии н. э. полинезийские потомки этих преждевременных аргонавтов продолжили путь примерно по тому же маршруту к острову Пасхи, а возможно, что и добрались до тихоокеанского берега Южной Америки[610]. Заселение полинезийскими путешественниками отдаленных островов требовало поразительных мореходных качеств. Их опыт позволяет нам лучше понять и путешествие Магеллана.
Если нанести на карту все упомянутые острова, то станет очевидной общая схема. Все путешествия, в результате которых были заселены острова юга Тихого океана, шли в соответствии с юго-восточными пассатами. Мореплаватели держали курс против ветра, что выдает в них типичных путешественников века паруса. Это дает нам возможность сделать выводы и о технологии их кораблестроения: суда должны были иметь маневренные треугольные паруса, чтобы продолжать путь в таких условиях. Периодические смены направления преобладающих ветров, которые встречаются в любой, даже самой регулярной системе, только помогали им выдерживать курс, не сбивая с пути и не заставляя возвращаться. Они плыли, пока не находили новые острова или у них не подходили к концу запасы – в этом случае они могли быстро вернуться домой, перестроившись на курс по ветру. Тот же ветер, что замедлял их первоначальный маршрут, мигом доносил их домой.
«Я впервые обогнула Землю в одном путешествии через новый пролив, который искал ты, Магеллан, мой капитан, и меня по всей справедливости должны называть “Виктория”. Окрыленная парусами, я выдержала бой с морем и в награду получила славу». Абрахам Ортелий нанес изображение «Виктории» на свою карту «Тихого моря» (Антверпен: Vrients, 1589), подписав на латыни, основном языке своих карт, что на испанском его «обычно называют» Южным морем – Mar del Sur. Огненная Земля представлена здесь частью великого «Неизвестного Южного Континента», существование которого географы того времени предполагали на основании явно неравного соотношения воды и суши на поверхности Земли. Более чем через три четверти века после смерти Магеллана его заявления продолжали воздействовать на картографию: обратите внимание на нереалистичную узость Тихого океана и загадочные, до сих пор неизвестные острова, о существовании которых сообщал Магеллан: Сан-Пабло (здесь остров Святого Петра, к северу от тропика Козерога) и Тибуронес (или остров Акул – слегка к северо-западу).