Он слушал мои слова, когда я приносил клятву верности Тёмной Империи, рунной магии и собратьям-волшебникам. Он был свидетелем моей клятвы и, значит, хранителем моей чести.
Я точно знал, как пойдёт наш разговор…
Мастер Креберт воскликнет: «Грис, мальчик, как ты постарел! Нельзя так тратить время!» Покачает головой и вспомнит какой-нибудь случай из обучения, памятный нам обоим. Потом представит своих спутников. Предложит поговорить по-хорошему. Подойдёт ко мне, обнимет, сокрушённо покачает головой. Скажет, что повелитель ценит своих магов и никогда не поздно покаяться. Что они отвезут меня и Миру в Тёмную Империю, а караван землеведов мирно проследует дальше. Что если я проявлю благоразумие, всё будет хорошо. Что сопротивляться трём магам и регулятору – самоубийство, я ведь это понимаю? Я буду кивать, потом наотрез откажусь, и на глазах Креберта покажутся слёзы. Он развернётся и пойдёт обратно, я ведь не стану бить в спину своего учителя.
Потом мы станем строить руны и вливать в них жизнь.
И в какой-то миг я пропущу смертельный удар или упаду на подкосившихся ногах лицом в холодную грязную землю, умирая от старости.
Потому что один против четверых – не воин.
…Я улыбнулся мастеру Креберту в ответ.
И выстроил перед собой рунный узор с амулета Акса Танри.
Столько дней и ночей я провёл, изучая эти руны, что они всплыли перед глазами мгновенно…
Манназ – Человек, в центре.
Альгиз – Жизнь и Смерть, кольцом вокруг.
Турс – Шип, руна удара, вплетённая в Альгиз.
Вуньо – Радость и Горе, сопровождающие Альгиз.
Наудиз – Нужда, налево.
Гебо – Дар, направо.
Шесть рун раскрылись передо мной.
И я впервые дал узору то, что он хотел.
Время!
Четыре года моей жизни вошли в Манназ, и руна запылала в воздухе великанским подсвечником – трёхметровой высоты столб белого огня, разделивший меня и врагов. Альгиз с шипением, будто горящая змея, обвил его красно-чёрным пламенем. Турс выстрелил четырьмя дымчатыми щупальцами в магов. Зелёным огнём замерцала руна Вуньо. Наудиз и Гебо распахнулись серыми крыльями.
Лица магов исказились от неожиданности. Я видел, как возникают перед ними рунные щиты. Как разгорается на лбу регулятора руна Бога.
Это не имело значения.
Рунный узор Акса Танри пробивал всё.
Ещё один год моей жизни вошёл в Манназ – и щупальца Турса обвили врагов.
Но ничего не происходило, руна ждала, она хотела больше, больше, больше моей жизни!
Да подавись ты!
Я закричал, раскидывая руки, – Наудиз и Гебо заколыхались, будто крылья.
Мне незачем жалеть своё время, рунный узор Акса Танри неотразим, но даёт слишком сильную отдачу.
Я влил в Манназ десять лет жизни.
Руна взревела, полыхая огнём, становясь почти вещественной и твёрдой.
Турс ударил.
Во врага и отдачей в меня.
Это было нестерпимо больно, так, что у меня подкосились ноги – и я рухнул на колени. Дыхание перехватило, жгучей болью сдавило грудь, сердце билось, пытаясь пробить рёбра. Малая толика отдачи была слишком сильна, чтобы её выдержать.
Три мага и регулятор бились в корчах. Но если маги умерли сразу и их тела плясали как марионетки, то регулятор никак не хотел умирать – и упрямо смотрел на меня ненавидящим взглядом Тёмного Властелина. Смотрел, пока его ноги с хрустом ломались в коленях, смотрел, когда оторвалась правая рука, смотрел, когда лопнул левый глаз, и из глазницы полезла серая жижа.
И только когда я оскалился в ответ и потянулся к рунам, желая влить в них ещё десяток лет, – лицо регулятора помертвело.
Тёмный Властелин бежал с поля боя.
Хрипя и харкая кровью, я встал. Ноги тряслись и не хотели держать, при вдохе в груди клокотало, но мне было всё равно. Сколько там ещё у меня есть? Пять лет, десять, двадцать? Да неважно! Я всё могу! Я повернулся к охранникам, засмеялся. Мне хотелось спросить их, чего хотят они. Я всё могу сейчас сделать! Я всё исполню! Я полон волшебства!
И тогда старший из охранников свесился с коня и ударил меня рукоятью сабли в лоб.
Когда я открыл глаза, болело всё. Больше всего – грудь, дышать было тяжело, словно меня уже похоронили и навалили поверх комья тяжёлой зимней земли.
Но ещё болела голова, ныло колено и жгло глаза.
Значит, я жив.
Лицо Миры надо мной было спокойным и собранным. Ни слезинки в глазах, ни тени сомнения. Она убрала с моего лба влажную тряпицу, опустила куда-то, прополоскала, отжала и положила вновь – прохладную и несущую облегчение. Мы были в нашей палатке, где-то рядом слышались голоса и ржание лошадей.
– Ты колдовала? – спросил я. Слова дались неожиданно легко.
Мира покачала головой.
– Нет.
– Не лги, Мира. У меня всё рвалось в груди – сердце, лёгкие… Я бы не выжил без магии.
За спиной Миры показалось ещё одно лицо.
Танельмо.
– Ты плохо выглядишь, караван-вожатый, – сказал я. – Словно… постарел на пару лет.
Танельмо кивнул.
– У тебя цепкий глаз. Да, на пару лет. Неужели ты думал, что караван-вожатый землеведов не владеет рунами?
Я прикрыл глаза. Подумал немного. И сказал:
– Ты бы не успел. Счёт шёл на секунды, я захлёбывался своей кровью.
– Тебя спас Хазе Беке.
– Охранник со шрамом? – уточнил я.
– Да.
– Он оглушил меня, чтобы я прекратил колдовать, – вспомнил я.
– Да.
– А потом?
– Он тоже знал руны.
«Знал».
Я понял.
– Он просил передать тебе пару слов, – продолжил Танельмо.
– Да, – сказал я.
– «Я горд тем, что видел, как фальшивый бог испугался настоящего человека».
Я ничего не ответил.
– Отдыхай, – сказал Танельмо. – Мы разбили лагерь за перевалом. Не думаю, что кто-то рискнёт к нам приблизиться. Ты поправишься, у тебя не осталось смертельных ран.
– Это займёт время, – сказал я.
– У тебя есть сутки, а потом придётся сесть в седло.
– Сяду, – согласился я.
Танельмо вышел, и мы остались с Мирой.
– Сколько? – спросил я.
– Ты же знаешь, – ответила она. – Ты всегда хорошо считал.
– Пятьдесят?
– Наверное. Но всё очень неплохо.
– Дай зеркало.
Она поднесла зеркало к моему лицу без споров. Судя по быстроте, оно было у Миры под рукой.
– Какой кошмар, – сказал я с чувством.
В зеркале отражался старик, с наполовину седой головой, обросший щетиной, с ввалившимися щеками и покрытыми красными прожилками белками глаз.
– Всё нормально, у нас в клубе и не такие годами скрипели, – сказала Мира. Она держалась великолепно, ни капли ненужной жалости.
– Слушай, девочка, если захочешь уйти от этой развалины, я дам тебе развод, – сказал я.
– Грисар, – без улыбки ответила Мира. – Я ценю твой юмор. Но теперь слушай меня. Я выношу нашего ребёнка. Если будет мальчик, мы назовём его Хазе Танельмо Грисар. Если девочка – Сеннера Грисар. Когда ребёнок родится, работать с рунами буду я – хотя бы до тех пор, пока мы не сравняем наш возраст. А ты будешь ходить в крепость Рунного Древа, говорить с магами, читать древние рукописи и разбираться в том, откуда взял свою силу Тёмный Властелин. Не может быть, чтобы наше дитё не стало великим магом. Когда он или она вырастут – они найдут Тёмного Властелина и убьют его. Может быть, мы даже доживём до этого, Грисар. Но мы уж точно вырастим нашего ребёнка, не расстанемся и не забудем всё, через что прошли. И в благородство друг с другом играть не станем. Хорошо?
– Хорошо, – согласился я. – И спасибо тебе, что удержалась от волшебства.
Мира тихо легла рядом, прижалась ко мне. Некоторое время лежала неподвижно. Потом сказала:
– Я принесу горячей воды и побрею тебя. Не хочу, чтобы ты кололся сегодня ночью.
– Эй, не слишком ли многого ты хочешь от старика, который уже должен был лежать в могиле? – спросил я.
Но она принесла бритву, горячую воду и помогла мне побриться. Потом накормила горячим бульоном. А ночью я понял, что она хотела ничуть не большего, чем хотел я.
Эттир третий
Руна девятнадцатая, Эваз
В Тёмной Империи считают Северное Царство мрачным холодным краем вечной зимы, населённым угрюмыми диковатыми людьми. В других странах, впрочем, саму Тёмную Империю считают такой же – холодной, мрачной и агрессивной.
На самом деле всё сложнее.
Лето в Северном Царстве довольно тёплое. Крестьяне успевают собрать рожь и пшеницу, молодёжь купается в реках и озёрах (где, кстати, полно вкуснейшей рыбы), овцы, коровы и маленькие северные лошадки отъедаются на пастбищах. Сколько зверья носится по лесам – вообще трудно представить жителю более цивилизованных мест!
Но вот осень – ранняя и холодная, дожди быстро становятся ледяными, выпадает снег, да такой, что только на санях и лыжах можно передвигаться, речушки и озёра сковывает лёд. Дуют сильные долгие ветра, воют метели, солнца иногда не видно неделями и месяцами. Весна приходит поздно, она холодная и слякотная, порой деревья уже покрываются листвой – и снова выпадает снег…
А лето хорошее.
Но короткое. Два месяца от силы. Остальное – зима и мало отличимые от неё весна и осень.
Первый год нам было тяжело здесь жить. Нас приняли без предубеждений – наверное, сыграли свою роль и родственники Миры, и рекомендации местной Гильдии Землеведов. Я не сразу узнал, что Танильмо написал им послание, где попросил поддержать нас и поручился, что мы не шпионы повелителя.
Денег, которые у нас были и которые мы заработали в пути, хватило на покупку маленького домика в Рунном Древе, по сути – единственном городе Северного Царства. Тут, конечно, сыграло свою роль то, что Мира безжалостно обобрала тела убитых мной магов. Серебряные цепи со звёздами деканов, украшенными драгоценными камнями, даже как лом стоили немало. Но Мира через посредников продала их обратно Академии, Школе и Мастерской магии, взяв полную стоимость.
Я по этому поводу не комплексовал. Они шли нас убить.
Мы купили дом и стали обживаться.