Поскольку стенания госпожи Грюнсамлехт пошли на очередной круг, ничем не отличавшийся от предыдущих, а жизнь её была вне опасности, Альма сочла за лучшее по примеру господина Инмиды избавить переполненный нумер от своего присутствия. А если удастся, то и выяснить, куда поименованный господин подевался.
Она столкнулась с ним в коридоре. Господин Инмида как раз выходил из нумера четы Грюнсамлехтов и, застигнутый Альмой в столь неоднозначных обстоятельствах, стушевался. По крайней мере, он ничего не сказал ей и постарался было пройти мимо неё, спуститься на первый этаж.
– Не нужна ли вам моя помощь? – Альма шагнула навстречу, заодно как бы ненароком перегораживая проход.
– Кхм. Нет, если только вы не обладаете умением возвращать к жизни, – буркнул господин Инмида, старательно не глядя ей в лицо. Опять.
– Обнаружили что-нибудь заслуживающее внимания? – она твёрдо решила не понимать намёков и не отступать.
– Термин «фальсаморто» вам о чём-нибудь говорит? – он начал терять терпение, даже шёпот его сделался громче. – Нет? Ну, значит, ничего, что могло бы вас заинтересовать.
Вот это было уже почти грубо. И совсем не похоже на тот дружелюбный тон, каким господин Инмида общался с лейтенантом Амико, да и с господином Дункендуром.
А сама Альма, если предпримет ещё одну попытку задержать господина Инмиду вопреки его явственно демонстрируемому намерению уйти, поведёт себя не грубо, а гораздо хуже – назойливо.
Хотя не всё ли равно? Неужто приличия важнее убийства?!
…Если, конечно, злосчастный господин Грюнсамлехт действительно был убит, а не пал жертвой апоплексического удара.
Альма протянула руку, ловя подозрительного господина Инмиду за рукав. Господин Инмида от неё отшатнулся. Так их и застал шустро выкатившийся из нумера пожилых пассажирок щеголеватый господин Кюлле, у которого, глядите-ка, даже комнатные туфли оказались богато расшитыми и с причудливо загнутыми носами!
– Ну-ка, что тут у нас? Госпожа Эшлинг, господин Инмида? – он полушутливо погрозил им пальцем. – Я настоятельно попрошу вас не удаляться от нас и сойти вместе с остальными в обеденную залу. Там мы всё обсудим. И я, клянусь Великим Неведомым, сделаю всё, что в моих скромных силах, дабы докопаться до истины и найти убийцу бедного господина Грюнсамлехта!
Означенные госпожа Эшлинг и господин Инмида встретили его тираду полным молчанием. Не от холодности – от удивления. Так значит, и впрямь произошло убийство?..
– Любезные госпожи, милостивые господа, я собрал вас здесь, дабы не дать злу уйти безнаказанным, – господин Кюлле теперь казался не забавным, а грозным, его голос наполнял всю залу, его тёмные глаза метали молнии. Он как будто стал выше ростом.
И они все отчего-то беспрекословно ему повиновались. Как животные в зверинце повинуются укротителю.
Госпожа Грюнсамлехт, хоть до сих пор вздрагивавшая от малейшего шума и поминутно подносившая к покрасневшим глазам батистовый платочек, и вовсе глядела на господина Кюлле с немым обожанием – чуть ли не более восторженно, чем на своего мужа (когда тот ещё был жив). По её словам, она наконец вспомнила, отчего имя и наружность господина Кюлле показались ей знакомыми, невзирая на то, что она не имела удовольствия встречать его прежде. Господин Кюлле был прославленным сыщиком! К чьим услугам, по слухам, прибегали даже родовитейшие из родовитых. И не только в Бонегии…
Господин Кюлле выслушал панегирик своей персоне с напускной скромностью, но ничего не опровергая, лишь загадочно улыбаясь.
Подобная лестная рекомендация никого не оставила равнодушным, вот пожилые пассажирки, представившиеся госпожой Кроф и госпожой Пуллой, родными сёстрами, оживлённо зашушукались между собой; вот господин Дункендур, снявший-таки ночной колпак и сунувший его в карман шлафрока, глянул на господина Кюлле по-новому, с уважением; вот лейтенант Амико округлил глаза в весёлом удивлении.
Хотя нет, всё же сыскался один человек, на которого чары господина Кюлле не подействовали. Сгорбленный и кутающийся господин Шилль уделял гораздо больше внимания собственному носовому платку, чем какому-то там сыщику. Извиняло господина Шилля лишь то, что он выглядел совсем разбитым: видимо, прогулка под дождём и внезапная побудка посреди ночи не прошли для него бесследно.
– У нас в запасе по меньшей мере четыре часа, прежде чем мой слуга вернётся с подмогой. Давайте же используем это время с пользой, чтобы вычислить преступника, – повелительно продолжил господин Кюлле. И обвёл всех собравшихся внимательным взглядом. – Или преступников.
Действительно, пока остальные суетились, не зная, что делать, знаменитый сыщик продемонстрировал похвальное хладнокровие, сразу сказав, что нужно послать за властями. И предложив для этого своего слугу – прекрасного наездника, по его словам. Поскольку никто более не представлял, где искать помощи (кроме хозяина трактира, но тот был грузен и стар, потому в гонцы не годился), предложение было встречено единодушным одобрением.
И вот теперь в зале собралось полтора десятка человек: сам господин Кюлле, простуженный господин Шилль, девять пассажиров дилижанса, кондуктор, кучер, хозяин таверны и его служанка.
Ни у кого из них не было безупречного алиби: каждый в течение вечера хоть раз да оставался один. И мог подсыпать яд в кувшин воды, предназначавшийся для господина Грюнсамлехта.
Но вернее всего это мог сделать тот, кому было известно о преследовавшей господина Грюнсамлехта жажде, вследствие коей он всегда требовал подать себе питьё в нумер… Кто мог быть осведомлён о такой его привычке?
В первую очередь, его супруга. Но достаточно было одного взгляда на несчастную, дабы понять, что она совершенно убита горем.
Однако что если… Альма внутренне похолодела: вдруг виновен вовсе не кто-то из сидевших за столом людей? Вдруг убийца – вообще не человек?
Сама собой вспомнилась косматая тень, промелькнувшая в лесной чаще. Господин Грюнсамлехт тогда отчаянно перепугался. Успокоился он лишь после того, как Альма сказала, что увидела лося. Но она солгала.
Что если господин Грюнсамлехт опасался не лесных разбойников, а кого-то – чего-то? – несравнимо страшнее? Не на это ли намекнула тем вечером в приватной беседе с Альмой госпожа Грюнсамлехт?
– Подумайте как следует, напрягите память, – бархатным голосом увещевал их господин Кюлле, – не приходит ли вам на ум что-либо подозрительное, странное, привлёкшее ваше внимание, выбивавшееся из привычного распорядка? Любая, даже самая незначительная, на первый взгляд, деталь способна пролить свет на преступление!
Сказать про тень или не сказать? Она уж точно была и подозрительной, и странной, и выбивавшейся. Но была ли она реальной?
Альму охватили сомнения в самой себе. В своих глазах, в своей памяти. В своём разуме. Взаправду ли она что-то видела, не примерещилось ли ей? Что если это был искажённый её воображением лось? И, в конце концов, как объяснить сыщику, что её зрение порой чудит, показывая ей не то видения, не то галлюцинации?
Альма бросила взгляд на госпожу Грюнсамлехт: если бы та сама вспомнила происшествие с «лосем», то Альма бы подтвердила её слова и заодно высказала собственные подозрения. Однако госпожа Грюнсамлехт молчала, лишь вновь потянулась за платком и приглушённо всхлипнула.
Альме стало тошно от своего малодушия.
– Кажется… Не уверена, но возможно, я видела что-то странное в лесу, когда дилижанс проезжал через него. Меж деревьев промелькнула большая тень. Не похожая на человека. Господин Грюнсамлехт перепугался, когда понял, что я что-то увидела. Но успокоился, когда я сказала, что увидела лося. Похоже, он боялся разбойников. И повторял, что у него много врагов, – каждое слово давалось Альме с трудом, и она внутренне обмирала, ожидая допроса. Но молчать было нельзя.
Госпожа Грюнсамлехт замерла, не отводя платок от лица.
Лоснящиеся брови господина Кюлле изогнулись:
– Разбойники? Враги? Хм-м… Это кое-что объясняет, – прибавил он многозначительно и вновь обвёл всех присутствующих испытующим взглядом.
Однако таинственная тень, похоже, нимало его не заинтересовала. Получалось, Альма страшилась напрасно. Сколь часто боишься чего-то незначительного, надуманного – и не замечаешь того, чего по-настоящему следовало бы опасаться…
– Ну, если любое отступление от привычного важно… может быть важным, я хочу сказать. Если оно как-то связано с этим ужасным убийством, вы понимаете. Так вот, если любая странность имеет значение, то и я припомнила кой-что, – затараторила госпожа Кроф, обменявшись многозначительными взглядами с сестрой. Слова торопливо выпрыгивали из её рта, они давно были наготове, однако пока все люди в зале молчали, молчала и она. Мало кому хочется первым прерывать тягостную тишину. – Когда давеча мы обедали со многоуважаемыми господином и госпожой Грюнсамлехтами, господин Грюнсамлехт весь прямо-таки сморщился, увидев поданный ему суп, и велел принести сливок. А затем взял – и вылил сливки прямо в суп! В рыбный, представляете? Весь сливочник до самого донышка!
Госпожа Пулла одобрительно пожала руку сестры и подтвердила:
– Да-да, так всё и было! Очень необычно, в наших краях так не делают.
Если на лице прославленного сыщика и отразилось лёгкое удивление, то совсем не того рода, какой, вероятно, ожидали увидеть пожилые госпожи, взволнованные кулинарным святотатством. Однако господин Кюлле был слишком хорошо воспитан, чтобы отмахнуться или рассмеяться, потому со всей возможной деликатностью уточнил:
– Вы весьма наблюдательны, госпожа Кроф, примите моё восхищение. А помимо этого не довелось ли вам заметить ещё что-нибудь?
Чуть порозовевшая щеками госпожа Кроф и госпожа Пулла одновременно покачали головами, в едином ритме колыхнулись туда-сюда седые букли.
Госпожа Грюнсамлехт всхлипнула:
– Это всё матушка моего милого супруга. Она была родом из северной части страны, там приучилась есть рыбный суп со сливками. Переехав в наши края, она сохранила милую привычку, а впоследствии передала ту сыну.