Причём, похоже, не только у Альмы, но и у Джулс, странно притихшей со дня переезда в дом на бульваре Лайл. Возможно, она ощущала себя среди здешних лощёных слуг столь же чуждой, какой ощущала себя Альма среди здешних изысканных господ. Однако камеристка, в отличие от хозяйки, восприняла известие о бале с незамутнённым восторгом:
– Ах, госпожа, подумать только! Да это прям сказка, вам всенепременно нужно ехать, и уж на меня можете положиться, я так позабочусь о ваших платье и туфельках, что вы будете там самой-пресамой красивой! Ох, а Его Величество приедет? Или нет?.. Но уж графьёв и герцогов наверняка будет целая толпа. Никс рот разинет, когда я ему обо всём расскажу! Как бы гордился вами ваш почтенный отец!..
Джулс так пылко и беззаветно радовалась за неё, что Альма не могла не улыбнуться. Однако и разделить восторгов камеристки не могла. К тому же упоминание покойного господина Эшлинга отозвалось болью – давней, притупившейся, но не исчезнувшей.
Кстати, а как воспримет ситуацию нынешний глава рода Эшлингов? И его супруга. Негоже было утаивать от них столь важное событие – тем более что оно являлось основанием для отсрочки отъезда Альмы из Денлена. Очередной.
Пока Альма не знала даже, как родственники восприняли её предыдущее основание и переезд в дом семьи Гардфлодов: как ни хороша была бонегийская почтовая служба, как ни быстры были почтовые кареты, всё-таки расстояние между Денленом и «Тёмными Тисами» создавало изрядные паузы в обмене новостями и мнениями. Отправив письмо в середине сентября, Альма могла рассчитывать получить ответ лишь на исходе месяца. И пока не получила из дома ни единой весточки.
Что ж, тогда тем более не стоило медлить далее – иначе она попросту разминётся с письмами от родственников!
И Альма, тщательно обдумав то, о чём хотела рассказать, и вдвойне тщательно – то, о чём не хотела, вновь взялась за перо:
«Альмагия Эшлинг – капитану Эшлингу
Денлен, Чернгран, бульвар Лайл, 9
24 сентября
Дорогой дядюшка!
Спешу обрадовать Вас известием о том, что всё устроилось наилучшим образом: в доме семьи Гардфлодов я счастливая гостья, окружённая заботой радушных хозяев. Достопочтенная госпожа Гардфлод со мной нежна, приветлива и естественна, у неё обворожительные манеры. Её брат, барон Гардфлод, безупречно воспитан и, безусловно, человек светский. В доме всё говорит о достатке, высоком положении, прекрасном вкусе.
К тому же благодаря барону Гардфлоду и достопочтенной госпоже Гардфлод я удостоилась приглашения на ежегодный осенний бал, устраиваемый их родственниками – герцогом и герцогиней Флосортусами. Достопочтенная госпожа Гардфлод в неизбывной своей доброте прикладывает все усилия для усовершенствования моих манер и танцевальных умений.
Сердечно благодарю Вас, дядюшка, и Вашу милую супругу за заботу, с которой Вы снарядили меня в дорогу, и за поддержку, благодаря коей я отважилась на это путешествие. Ни на единую минуту я не забываю Ваших наставлений – и обещаю помнить их впредь.
К сожалению, я поныне не знаю, когда смогу вернуться в „Тёмные Тисы“: до бала остаётся более недели, и не уверена, что отправлюсь в обратный путь сразу после него. Надеюсь, Вы извините мне это промедление.
С благодарностью и почтением,
Ваша племянница Альмагия Эшлинг»
Критическим взглядом она окинула вышедшее из-под её пера послание: нет ли там чего-либо рискующего обеспокоить капитана Эшлинга или госпожу Эшлинг? Не преувеличенно ли бодр тон? Не слишком ли много оправданий?
Не сказать, что она осталась довольна. Но, по крайней мере, она осталась удовлетворена. И аккуратно сложила письмо, рассчитывая отправить его при первой возможности.
Однако надолго задуматься о родственниках и о «Тёмных Тисах» ей было не суждено: хозяйка дома послала за ней.
Достопочтенная госпожа Гардфлод щедро посвящала Альме почти всё свободное время, даже не наносила никому визитов и не принимала гостей. Можно было бы предположить узость круга её знакомств – но ворох писем и записок, ежедневно подаваемых ей лакеем, свидетельствовал об обратном. Высокое положение, очаровательная наружность, милый нрав, приятные манеры – имея всё это, она не могла не быть окружена друзьями и приятелями. Однако почему-то никто из них не появлялся в доме на бульваре Лайл. Во всяком случае, не появлялся при Альме.
Расположение достопочтенной госпожи Гардфлод к гостье дошло до того, что в один прекрасный вечер, после особо удачного совместного танца она воскликнула:
– Дорогая моя, да мы с вами будто полжизни вместе протанцевали! Порой мне чудится, что мы дружны с самого детства, вместе устраивали кукольные чаепития, играли в мяч и слушали нянюшкины сказки. Что скажете?
– Скажу, что вы само очарование, – Альма почувствовала, что краснеет: ни с одной ровесницей она не сходилась так близко и легко, как с достопочтенной госпожой Гардфлод, даром что со дня их знакомства и двух недель не прошло. – Ваша дружба – большая честь и радость для меня.
Достопочтенная госпожа Гардфлод весело хлопнула в ладоши, словно именно такой ответ и хотела услышать:
– Тогда отчего бы нам не перейти на «ты» и не обращаться друг к другу запросто, по именам? Для близких я – Милли!
Тепло разлилось шире, распространилось со щёк Альмы на её уши и шею:
– Как скажете… как скажешь! Моё домашнее имя – Альма.
– Столь же милое, как ты сама, – и прежде чем Альма успела смутиться ещё сильнее или догадаться, что сейчас произойдёт, достопочтенная госпожа… то есть Милли нежно расцеловала её в щёки. – Это надо отпраздновать! Да и отдых после танцев мы, несомненно, заслужили. Как насчёт ягод с заварным кремом, абрикосового мармелада, пудинга или пирога с патокой?
И она, не дожидаясь ответа, вызвала лакея.
Десерты и напитки не заставили себя долго ждать, и огонь в камине был таким трескуче-уютным, и кресла близ камина были такими мягкими, и отдохновение после танцев было таким сладостным… А главное, и в танцах, и в отдыхе рядом была милая подруга – и это было лучше всего.
Узнав о прибытии посыльного из отеля «Брунтс», Альма сперва обрадовалась, затем испугалась. Неужто отельная прислуга отыскала её пропавший колокольчик? Или господин Рондо таким образом настиг её?
Оказалось, ни то, ни другое. В действительности посыльный принёс письмо, пришедшее на адрес отеля и адресованное его постоялице – теперь бывшей.
Письмо из дома.
Не сумев справиться с волнением, Альма схватила его, наскоро попросила у друзей извинения и устремилась в свою комнату, чтобы прочесть письмо в одиночестве.
«Капитан Эшлинг – Альмагии Эшлинг
„Тёмные Тисы“
21 сентября
Дорогая племянница!
Признаю, Ваше письмо меня удивило. Уверены ли Вы, что существует необходимость Вам задерживаться в Денлене? Госпожа Эшлинг просит напомнить: если столица полюбилась Вам настолько, что с ней тяжело расстаться, то пусть утешением послужит мысль о том, что разлука не продлится долго: наши планы прибыть на зимний сезон в Денлен неизменны.
Мы все, хвала Великому Неведомому, в добром здравии. Надеюсь, с Вами так же всё хорошо.
Искренне Ваш,
Дж. Эшлинг
Приписка: Джорри забросал меня вопросами о Вас, на которые я не имею возможности дать ответа. Надеюсь, Вы сделаете это сами – уступаю его настойчивым просьбам позволить черкнуть Вам пару строк».
Капитан Эшлинг мог бы и не пояснять: отличие между первой и второй частями письма было разительным. Альма, не единожды проверявшая письменные уроки Джорри, хорошо знала его поспешно-неряшливый почерк, но тут юнец прямо-таки превзошёл самого себя, будто корябал строчки, не сидя за столом, а на весу. Или даже на бегу:
«Милая сестрица!
Вы никогда прежде не рассказывали о достопочтенной госпоже Гардфлод, бароне Гардфлоде и господине Толмиросе – уверены ли Вы, что они подходящая для Вас компания? Что в их обществе Вам будет так хорошо и привольно, как Вы того несомненно заслуживаете, я имею в виду.
Как прошло заседание клуба магов? Как Вам Денлен? Довелось ли Вам увидеть Его Величество?
Я не забыл о Вашей просьбе касаемо рябины. Первую неделю всё было скучно (зачёркнуто) ординарно, однако утром 15 сентября я нашёл оставленную ветку полностью обугленной. Хотя рядом с ней не было более никаких следов огня. Это как-то связано с Вашими делами?
С нетерпением жду Вашего возвращения!
Искренне Ваш,
Джорслей Свартур
Приписка: До осенней ярмарки остались две недели; Вы обещали, что мы пойдём на неё вместе, не забудьте!»
Альма коснулась чернильных строк, нежно провела по ним пальцами. Её близкие были так далеко – и всё же она как наяву услышала громкие, отрывистые, но исполненные заботы реплики капитана Эшлинга и оживлённые расспросы Джорри.
Но постойте, что он там писал про обугленную рябину?
Альма перечитала. Нахмурилась. Находка была сделана наутро после заседания клуба магов «Абельвиро». И была воистину странной, заслуживавшей упоминания в письме. Если только Джорри, при его неуёмной фантазии вкупе с любовью к розыгрышам, не присочинил. Но зачем бы ему было выдумывать? Нет, тут что-то иное…
Разве могло заседание клуба магов в Денлене как-либо повлиять на оберег в «Тёмных Тисах», невзирая на время и расстояние?
Ещё недавно она с лёгким сердцем ответила бы «нет». Но теперь на её сердце легла тяжесть. Она попросила Джорри каждый день класть у порога «Тёмных Тисов» свежую рябиновую ветвь просто так, на всякий случай, невольно растревоженная перед дальней дорогой и после встречи с кукольной «водяницей». Это было первым, что пришло ей в голову, – поверье о том, что рябина помогает от дурного глаза, отводит мелкие заклятья. Даёт знать о близости фатаморов.
Тяжесть на сердце налилась холодом, стала похожа на увесистый острый кусок льда. Зачем только Альма поехала в Денлен? Зачем уехала из «Тёмных Тисов»?! Зачем соприкоснулась с чуждым, неизвестным, неподконтрольным её воле? Как мотылёк, летящий на огонь. И рискующий сжечь не только собственные крылья…