Она отправила письмо с рассказом о приготовлениях к балу всего-то пару дней назад. Но теперь ощутила настоятельную потребность вновь взяться за перо.
Перед ней встала непростая задача: выведать подробности происходящего в «Тёмных Тисах», избегая не только прямых вопросов, но и малейших намёков на то, что её что-то беспокоит, на то, что что-то может быть не так. И надо было ненавязчиво призвать родственников к осторожности, которая никогда не бывает лишней.
Словом, цели предполагаемого письма были кристально ясны. В отличие от способов их достижения.
Только что оставалось много дней – и вдруг остались считаные часы. И казалось, ничто не готово и не будет готово в срок. Ах, если бы в запасе был ещё хоть один день!..
Горничные сновали туда-сюда по поручениям. Камеристки сноровисто прикрепляли последние ленты к бальным платьям и укладывали причёски хозяек. Лакей как раз принёс цветы, доставленные из оранжереи.
Сколь бы ни были изящны заколки-букетики из серебра и каменьев, привезённые Альмой в числе прочих драгоценностей, они оказались неподходящими: в Денлене вышли из моды искусственные цветы, даже будь они сделаны искуснейшим из ювелиров, вместо них стало принято носить живы – украшать причёски, закреплять на платьях, просто держать в руках… Круглый год денленские теплицы и оранжереи полнились цветением и благоуханием.
Денленские бальные причёски тоже оказались совсем не тем, что грумблонские: прямой пробор был признан чересчур скучным, заставлявшим и в своей обладательнице заподозрить заурядность или, по меньшей мере, неумение следить за веяниями моды. К удивлению Альмы и ужасу Джулс, камеристка хозяйки дома расчертила на голове Милли пробор-зигзаг. А сама Милли, сиявшая от предвкушения, велела уложить волосы Альмы «примерно в том же духе».
В итоге её камеристка и Джулс, помогая друг другу (или, скорее, соперничая друг с другом), сделали на голове Альмы пробор, более всего похожий на перевёрнутую букву «У», на макушке соорудили объёмный бант из волос, чем-то напоминавший крылья бабочки, а у висков пышно взбили завитые локоны.
У самой Милли был не бант, а пучок из кос со вплетёнными в них белыми цветами. Который ей чрезвычайно шёл – равно как и воздушное платье цвета утренней зари.
Платье, пошитое для Альмы, было дымчато-голубым – и самым красивым из всех, какие она когда-либо надевала.
Когда Милли игриво привлекла её к зеркалу и встала рядом, рука об руку, Альма с трудом узнала себя: настолько всё в её облике было новым, непривычным, непохожим на ту Альму, какой она привыкла себя считать.
Впрочем, на изумление уже не оставалось времени: часы пробили, слуга доложил, что экипаж подан, – пора было ехать на бал!
Глава XXI,в которой бал посещает тот, кого там быть никак не могло
Опаздывать нельзя лишь на королевские приёмы. На балы же опаздывать не только можно, но и предпочтительно: прибывающий в числе первых обрекает себя на неудобства, тогда как задержка хоть на полчаса позволяет залам наполниться, беседам завязаться, экипажам у парадного входа – более-менее разъехаться.
Экипаж семьи Гардфлодов прибыл ко дворцу Флосортусов спустя час после назначенного времени. Ещё чуть-чуть пришлось подождать, пока чужие экипажи отъедут, и наконец Милли с господином Толмиросом и Альма с бароном Гардфлодом шагнули навстречу яркому свету и отполированному блеску.
Прежде всего надлежало исполнить долг вежливости, поприветствовав хозяйку дома. Она, как было заведено, встречала гостей у подножия парадной лестницы, в то время как её супруг ожидал их в главной зале.
Звучные голоса герольдов наполнили уши Альмы, и она едва не запнулась. Вновь почувствовала себя не на своём месте: будто её имя не должно было звучать здесь, будто герольды не объявляли, а обвиняли её.
О, да ради Великого Неведомого! Неужто она пустит прахом все чаяния Милли, неужто бросит тень на уважаемого барона Гардфлода, проявив себя недостойной его спутницей? Раз уж приехала – надо соответствовать. Хотя бы постараться.
Альма твёрже выпрямила спину и постаралась придать лицу то же выражение мраморной невозмутимости, какое было у её кавалера.
А тот ступал так легко и непринуждённо, словно был у себя дома. И с той же непринуждённостью подвёл Альму к своей тётушке.
Герцогиня Флосортус любезно пригласила Альму, ни разу её не видев и едва ли желая видеть, но уступив просьбам племянников. Теперь было важно сделать так, чтобы она не пожалела о приглашении.
Альма, стараясь не позабыть ни одно из наставлений Милли, присела в реверансе приличествовавшей глубины и как можно чётче (герцогиня была туговата на ухо – и категорически отказывалась это признавать) и вместе с тем скромнее произнесла слова приветствия.
По виду герцогини Флосортус никак нельзя было сказать, что она к Альме расположена. Однако вдвойне нельзя было сказать о нерасположении: герцогиня, как и её племянник, держалась с непроницаемым достоинством. Вероятно, прибудь на бал лесное чудище, она и его бы приветствовала столько же царственно-невозмутимо – если бы оно значилось в числе приглашённых.
Бальная зала встретила гостей сиянием свечей, гулом бесед, многоцветьем платьев, причудливой зеленью расставленных вдоль стен и в нишах растений, а также редкостным жаром. Будто из Денлена они перенеслись в моанрийскую пустыню – или, скорее, в маленький оазис, даривший отраду и отдохновение, но почти не защищавший от зноя.
Нетрудно было угадать герцога Флосортуса среди прочих: именно к нему стекался людской поток, вокруг него собралась наибольшая компания. В оной выделялись две особенно нарядные девушки – последние из детей четы Флосортусов, пока не успевшие связать себя узами брака. Впрочем, данное упущение они и их родители намеревались вскорости исправить, не в последнюю очередь при помощи устраиваемого бала.
Что ж, после приветствия хозяев можно было присоединиться к остальным гостям, среди которых и у Милли, и у её брата явно имелось немало знакомых, а может, и родных.
На удивление, тут Альму ждал благосклонный приём. Её знали – или о ней знали. Наверное, из-за её неожиданного участия в заседании клуба магов «Абельвиро» – или из-за ещё более неожиданных результатов этого участия. В клубе состояло много блестящих представителей денленского общества. Да и слухи разлетаются быстро…
Вот господин Толмирос познакомил её с двумя приятелями по клубу – господином Просхаросом и господином Клинрозеном, столь же молодыми, как он, хоть и не столь обаятельными. Вот к ним приблизился статный господин с пышными усами, которого Альма помнила по заседанию и который действительно оказался герцогом Утельясом. Ну и, естественно, разговор сразу зашёл о магии.
По счастью, Милли была рядом, поддерживая Альму одним своим присутствием, а порой и вставляя в общую беседу изумлённые вопросы или восхищённые восклицания.
Господин Толмирос и вовсе проявлял себя с наилучшей стороны: с ловкостью бывалого рулевого он уводил разговор от рифов и направлял в безопасное русло.
Даже равнодушие кавалера действовало успокаивающе. Проведя более полумесяца под кровом барона Гардфлода, Альма к нему привыкла. Барон был бесстрастен всегда и со всеми, его нрав был подобен прохладной тени в жаркий день. Если с господином Толмиросом было приятно, интересно, весело говорить, то с бароном Гардфлодом было приятно молчать.
Но вот распорядитель бала объявил начальный танец – полонез. Пары стали выстраиваться, и барон Гардфлод протянул руку Альме: как его спутница она обещала ему два танца, и первым в её бальной книжечке значился этот.
Что можно сказать о полонезе? Пожалуй, то, что без него и бал – не бал. Танец-приветствие, танец-торжественность, танец-шествие, он был долгим, плавным. И, по счастью, несложным. Особенно при наличии умелого партнёра. Барон Гардфлод оказался именно таким, и Альма впервые за вечер ощутила искреннюю радость от присутствия на этом пышном собрании. Бальная зала ощущалась уже не душной и переполненной, а сияющей и прекрасной: танцевальные фигуры, и музыка, и наряды были красивы и создавали одну большую гармонию.
Барон вёл в танце с лёгкостью, каковая была ему присуща во всём. Альме не приходилось ни вспоминать движения, ни даже задумываться о них – её ноги и руки двигались сами, уловив общий ритм, соединившись с ним.
Не страшно было и покидать своего кавалера, обмениваясь партнёрами или собираясь в круг вместе с другими госпожами. Ведь в конце концов рука льмы вновь оказывалась в руке барона Гардфлода, успокаивающе твёрдой, но не жёсткой.
Даже самый долгий танец не длится вечно. Полонез завершился. Следующий танец Альма, разумеется, не обещала барону Гардфлоду: если дама и кавалер танцуют дважды подряд, то на следующий день их начинают поздравлять с помолвкой. А это не входило ни в его, ни в её планы и уж тем более не встретило бы одобрения со стороны хозяйки бала, которая предпочла бы увидеть невестой племянника любую из своих дочерей.
Однако и пропустить танец Альме не довелось: ещё во время приветствий и знакомств смешливый господин Просхарос – один из приятелей господина Толмироса – попросил подарить ему кадриль.
За остававшееся время они успели побеседовать, но это не способствовало сближению, а наоборот: то ли торопясь наговориться до того, как зазвучат первые аккорды, то ли маясь от раздразнённого любопытства, то ли из-за свойств своей натуры – так или иначе, господин Просхарос не закрывал рта и смеялся значительно больше, чем следовало. Причём отнюдь не всегда уместно.
И всё-таки Альме отрадно было иметь в своей бальной книжечке уже целых три записи.
К тому же кадриль – танец в меньшей степени для пар и в большей степени для групп. Намеревавшиеся танцевать собирались по четыре пары – и Альма с облегчением увидела, что им с господином Просхаросом вознамерились составить компанию Милли с герцогом Утельясом и барон Гардфлод с юной госпожой Флосортус, младшей из кузин. Четвёртой парой стали господин Клинрозен с его дамой.