В канцелярии возникло непредвиденное затруднение — мне предложили переодеться в полосатую арестантскую одежду. К счастью, мой титул и спокойный тон произвели впечатление на начальника тюрьмы. Я вежливо попросил разрешения остаться в своей одежде и сам предложил тщательно меня обыскать.
— Прошу прощения, ваше сиятельство — служба! — сказал начальник и сам ощупал мои карманы.
— Понимаю, — улыбнулся я. — И сочувствую от всей души. Я постараюсь не доставлять вам лишних хлопот.
Я многозначительно покосился на начальника. Жан Гаврилович должен был предупредить его о нашем замысле — обойтись без этого, к сожалению, не получалось.
Начальник даже бровью не повел.
— Гусев! — прикрикнул он на охранника. — Отведи его сиятельство в седьмую камеру и выдай постельное.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — отозвался Гусев и разгладил длинные рыжие усы.
Шагая длинным тюремным коридором, я с любопытством оглядывался — когда еще доведется попасть в настоящую тюрьму! Кирпичные стены были выкрашены серой масляной краской. По потолком тускло горели лампы, а справа тянулись одинаковые металлические двери с маленькими оконцами. Оконца были плотно закрыты задвижками.
Возле одной из дверей Гусев велел мне повернуться лицом к стене а сам завозился, звякая ключами. Дверь открылась, чуть слышно скрипнув хорошо смазанным петлями.
— Прошу, ваше благородие! — хрипло сказал Гусев.
Я шагнул в камеру, и охранник запер за мной дверь. Я с любопытством огляделся.
Камера представляла собой маленькое помещение, размером три на три метра. Кровать, стол и металлический табурет — все надежно привинчено к полу. слева от двери, в углу весело журчал унитаз. Его даже занавеской не отгородили. Унитаз был на удивление чистым, и бачок работал исправно — это я сразу же проверил. Рядом стоял ершик, а на стене висел рулон тонкой туалетной бумаги.
Маленькое окошко под самым потолком было забрано частой и толстой решеткой, сквозь которую арестант мог видеть только кусочек неба и ржавую крышу противоположного корпуса.
Я хмыкнул, покачал головой и сел на табурет.
В замке снова заскрежетал ключ. Гусев принес свернутый тонкий матрас, шерстяное одеяло и жесткую подушку.
— Подъем в шесть утра, — сказал он, — Завтрак в семь.
— Спасибо, — кивнул я и развернул матрас на кровати.
— Может, принести еще одеяло? — предложил Гусев, испытующе глядя на меня. — Ночи холодные уже.
— Не надо, — отказался я. — Денег нет.
— Это ничего, — неожиданно сказал Гусев. — Я так принесу. Если что надо друзьям передать — вы только скажите, ваше благородие. Я ведь понимаю, вы сюда случайно угодили. Через неделю-другую разберутся. Или выпустят вас, или переведут отсюда.
— Хорошо, — кивнул я. — Буду иметь в виду.
Единственное, чего мне хотелось — поскорее остаться одному. Несмотря на то, что все это я затеял сам, тюремная обстановка давила на психику.
Но и обижать Гусева отказом не годилось — с тюремщиком лучше дружить, пока от этого есть польза.
— Принесите одеяло, — попросил я.
В конце концов, передам надзирателю денег через Жана Гавриловича, только и всего.
Гусев принес второе одеяло.
— А свет выключается? — спросил я его, кивая на тусклую лампочку под самым потолком. Лампочку тоже окружала частая решетка — видимо, чтобы заключенный не добрался до стекла.
— Не положено, ваше благородие, — ответил Гусев. — Спите так, быстро привыкнете.
Он вышел.
А я завалился на кровать. Надо было выждать немного, на случай, если надзиратель захочет заглянуть в камеру через окошко в двери.
Время тянулось медленно. Я всерьез задумался — как заключенные годами сидят в одиночной камере? Как проводят однообразные дни, что делают, чтобы не сойти с ума?
От нечего делать, я прислушивался к звукам вокруг. Громко журчала вода в бачке туалета. За окном чуть слышно насвистывал холодный осенний ветер. Из коридора доносились смутные шорохи — наверное, эти звуки шли из других камер.
И вдруг я услышал четкий негромкий стук. Три быстрых удара, пауза — и еще два удара, чуть медленнее.
Стук повторялся раз за разом — как будто кто-то упорно стучал металлом по кирпичной стене.
Я поднялся с кровати и стал медленно обходить камеру по периметру. Стук шел из-за стены слева. Но я не мог определить — стучат в соседней камере, ил еще дальше по коридору.
Это явно был какой-то сигнал. Судя по тому, что он все время повторялся, на него должны были ответить.
Я сел на табурет и приоткрыл рот, чтобы лучше слышать.
Вскоре из-за стены справа донесся ответ. Точно такой же стук, но теперь два удара звучали быстро, а три — чуть медленнее.
Спустя минуту, стук раздавался то справа, то слева. Двое заключенных переговаривались друг с другом с помощью кода. Я был свидетелем их разговора, но о чем они говорят, разобрать не мог.
Привычно разогнав свою магическую матрицу, я протянул ледяные паутинки сквозь толстые кирпичные стены камеры. Нащупал в холодном пространстве огоньки чужих матриц и с любопытством исследовал их.
Матрицы были совсем слабые — они напоминали огоньки свечей, которые горят в ночной темноте.
Два обычных человека.
Неизвестно, по какой причине их заперли в одиночные камеры. Но они и здесь нашли возможность общаться.
Кто знает, может быть, именно сейчас они договариваются о побеге. Или просто спрашивают друг друга — ты еще жив?
И отвечают — жив.
Ритмичный перестук заворожил меня. Я слушал и слушал, стараясь разгадать комбинации ударов. Они звучали быстро, но не накладывались друг на друга. Словно заключенные давным давно договорились о порядке общения и теперь старательно соблюдали его.
Лампочка мигнула под потолком. Я тряхнул головой и пришел в себя. В окне зияла чернота — словно кто-то опрокинул банку чернил в мокрую холодную осень.
Пожав плечами, я разогнал матрицу до ровного гула в груди и с удовольствием увидел перед собой яркое золотистое сияние магической линии.
Пора было выбираться. Надеюсь, надзиратель Гусев не придет посреди ночи проверить, как сидится в одиночной камере графу Смирнову-Карельскому.
А если и придет — ничего. Начальник тюрьмы быстро успокоит своего подчиненного.
На всякий случай я скрутил одно одеяло и накрыл его другим. Это было мало похоже на спящего человека, но не слишком внимательный наблюдатель мог не заметить подмену.
Я равнодушно пожал плечами. Отыскал на внутренней карте яркие огоньки, которые обозначали матрицы герцогинь. Сосредоточился на них и шагнул в магическую линию.
Поток мягко подхватил меня. Последнее, что я успел заметить — полупрозрачную кирпичную стену камеры. Я покинул тюрьму прямо сквозь нее. А затем пространство вокруг меня слилось в светящиеся цветные полосы.
А затем сияние исчезло, и я появился прямо в кабинете Малого Зимнего дворца.
Герцогини радостно вскрикнули.
— Эффектно, — оценил мое появление Жан Гаврилович. — Где ты застрял? Опять влип в приключения?
Я покачал головой.
— Нет. Просто решил немного посидеть в тюрьме — когда еще доведется.
Я не стал рассказывать ему, что слушал переговоры заключенных. Пусть у этих несчастных останется хоть какая-то радость.
— Ничего, — успокоил меня Бердышев, — при твоей склонности к авантюрам в тюрьме тебе придется бывать часто.
— Сплюнь. Гости разошлись?
— Сразу после того, как тебя увезли. Решили, что нехорошо веселиться, пока ты в тюрьме.
— Эх, — расстроился я, — испортил Сереге праздник. Ну, ничего! Разберемся с курфюрстом — и отпразднуем заново.
— Когда ты собираешься действовать? — спросил меня Бердышев. — Император ждет с нетерпением.
— Выжду пару дней, чтобы новость о моем аресте точно дошла до курфюрста, — ответил я. — Предупреди охрану дворца. Пусть внимательно следят за всем, что происходит вокруг, но ни во что не вмешиваются, кроме попыток проникновения.
— Ты думаешь, британцы или курфюрст рискнут лезть во дворец?
— Думаю, нет. Но кто их знает?
Глава 25
Я выждал три дня, хоть это было непросто.
Все это время я безвылазно просидел в кабинете на третьем этаже Малого Зимнего дворца. Благо, что «кабинет» больше напоминал отдельную квартиру — при нем был отдельный санузел с ванной. Спальня в комплект не входила, но я неплохо устроился на широком кожаном диване.
Пришлось, все-таки, посидеть под замком. Ключ от кабинета был только у меня и у герцогинь. Слуг девочки предупредили, чтобы они не входили в кабинет. а т и не задавали вопросов — только радовались, что не надо убираться в помещении.
Алина и Полина тайком приносили мне еду — то, что удавалось стащить со стола во время обеда и ужина. Герцогини пытались убедить дворецкого, что прислуживать им за столом не обязательно, но дворецкий был непоколебим. Поэтому девочкам приходилось буквально воровать еду, чтобы не умер с голода. Это приключение ужасно веселило герцогинь. А я радовался их веселью — иначе обстановка была бы слишком напряженной.
Ведь мы сидели в засаде.
По-другому, нашу затею было не назвать.
Жан Гаврилович расставил вокруг дворца шпионов в штатском, настрого запретив им вмешиваться во что бы то ни было. Эти шпионы исправно докладывали, что за дворцом постоянно следят сотрудники британского посольства.
Вот потому я и не высовывал носа из кабинета — кто мог поручиться, что среди слуг дворца нет британских лазутчиков? Стоило хоть кому-то узнать, что вместо тюрьмы я прохлаждаюсь на свободе, и вся наша комбинация развалилась бы.
Интересная складывалась игра — британцы следили за дворцом, Бердышев следил за ними. а я в нужный момент должен был вмешаться в игру и развалить ее к чертовой матери.
За три дня Бердышев только однажды заехал во дворец. Алина провела его в кабинет.
— Уверен в своей затее? — хмурясь, спросил Жан Гаврилович.
— Уверен, — кивнул я. — Как там Его Величество?
— В полном восторге. Ждет возможности взять за шкирку британского посла. Ну, и курфюрста заодно, если он еще жив.