– Эй… – С угрозой Форстад оглянулся через плечо на чужую команду, всем составом перенесшуюся в зал и хихикающую особенно громко, как девчонки. Насмешники моментально замолкли.
– Господа адепты, вы побили рекорд. В этот раз собственными силами из лабиринта вышло только восемь команд!
Армас отчитывал все стадо неудачников, но тяжелым взглядом буравил исключительно нас. Он словно подсознательно ждал, что двое надоевших до зубного скрежета паршивцев возьмутся за руки и вприпрыжку свалят в закат, наплевав на прием обязательной порции порицания, и мысленно смаковал, как поставит обоих на место. Даже тиранам нужна хоть какая-то радость в жизни, а то все злится и злится, будто впрямь по ночам не высыпается и круглые сутки ненавидит весь мир, поэтому я не стала его разочаровывать. В смысле, не ускакала за линию горизонта со своим парнем под мышкой – это было вторым пунктом в плане, а слепо нащупала его руку.
Естественным жестом, не глядя на меня, он переплел наши пальцы в крепкий замок. Вряд ли Илай подозревал, как мне нравилось уверенное, спокойное пожатие теплой руки: касание ладони к ладони, томная ломота в сомкнутых пальцах.
– Адептка Эден!
До меня дошла очередь персональной выволочки, и пришлось сосредоточиться на каменном лице магистра:
– Вы единственная стипендиатка в этой толпе победителей. Не пора ли начать беспокоиться о среднем балле?
На кончике языка крутился десяток ироничных реплик, от самых невинных до откровенно дерзких, и каждая была способна довести до какого-нибудь задания от куратора. Я поступила мудро: потупилась и промолчала, разглядывая пыльные носы ботинок.
– Полагаю, вы в полной мере осознаете цену провала, – не дождавшись ответа, проворчал грозный куратор.
Он прав: стоит среднему баллу опуститься ниже унылого «хорошо», как на следующее полугодие меня лишат стипендии. Придется искать подработку и скорее всего зубрить высшую магию на кухне какой-нибудь таверны или под прилавком торговой лавочки. Тетка Надин не даст ни сорима в казну Дартмурта. Даже если грянет раскол грани, по улицам за демонами-крикунами начнут охотиться скиффолсы, кусты арауста спеленают королевскую семью, а деньги обесценятся – все равно не даст. Лучше ссыплет в горшок и закопает в саду до наступления хороших времен.
Отчитав меня, Армас перекинулся на Илая. Тот не стал нарываться на конфликт, видимо, не желая подчеркивать привилегированное положение. Молча пропустил мимо ушей придирки и, не поведя бровью, проглотил град издевок. Зная отношения этих двоих, Форстад заслужил медаль за выдержку!
– Господа, хочу верить, что на выходных вы поразмыслите о своем будущем в академии Дартмурт, – подытожил обличительную тираду куратор. – Все свободны.
Едва мы выбрались из преподавательской башни в учебный корпус, Илай подхватил меня под локоть и затолкал в пустую учебную аудиторию.
– Я знаю, – тихо проговорил он, не сводя тяжелого взгляда с моего лица.
– Ты о чем? – прошептала я, прекрасно понимая, о чем именно пойдет речь.
– В лабиринте ты оцепенела, не шевелилась и никого не слышала!
– Строго говоря, я прекрасно вас слышала.
– Это ведь был не транс, так? Ты вела себя как… – Он осекся, видимо, пытаясь подобрать деликатное определение.
– Как ушибленная? – с ядовитым сарказмом подсказала я.
– Не передергивай! Эмрис… моя мать одно время была помешана на ментальной магии. Аниса, мне приходилось видеть людей в момент раздвоения сознания. Давно практикуешь? – в тоне Илая звучало неодобрение. Он говорил об астральных перемещениях, как о пагубной привычке или дурной болезни.
– Я не практикую, а страдаю самопроизвольным раздвоением, – с трудом вымолвила я, заставляя себя проговаривать каждое слово, застревающее в горле.
– Хочешь сказать, что ты этим не управляешь? – изогнул он брови.
Покачав головой, неохотно призналась:
– Впервые раздвоение случилось прошлой осенью после переезда в Дартмурт. Сначала подумала, что у меня начались галлюцинации.
– Другими словами, ты скрываешь, что в любой момент можешь потерять контроль над телом. Ты в курсе, что такое нельзя держать в секрете?
– Нельзя скрывать? Ты серьезно?! Да меня примут за сумасшедшую! – Я перевела дыхание, стараясь успокоиться и не наговорить лишнего, о чем потом несомненно пожалею. – Больше двух месяцев ничего не происходило. Я думала, что все закончилось!
– Как видишь, нет, – сухо заметил он.
– Илай, клянусь, мне очень жаль, что мы не прошли испытание. Я всех подвела и извинюсь перед командой. Только не надо меня отчитывать, меньше всего сейчас хочется слушать проповеди!
– Ты совсем дура, Эден?! – с неожиданной злостью рявкнул он, но немедленно примолк и тоже перевел дыхание, очевидно стараясь проглотить обвинения. – При чем здесь испытание? Раздвоение опасно для мага, даже если он думает, что контролирует разум. Контролирует! Самопроизвольно выходить из тела, это как… как прыгать с крыши и надеяться, что из спины вылезут крылья. Ты слышала, что некоторые не возвращаются?
– Да, – тихо призналась, отводя взгляд в сторону.
Нет, Илай, я не слышала, а едва не испытала на себе. Удовольствие, скажу тебе прямо, ниже среднего.
– О проблеме с раздвоением должны знать близкие, чтобы успеть помочь! – отчитывал он.
– Об этом я читала, – ответила я и зачем-то начала спорить: – Еще в той книге говорилось, что оно затухает, если не пытаться это умение развивать. Не о чем беспокоиться…
– Ради всего святого, Аниса, ты говоришь словами Эмрис! Какая еще книга? Фанатики ментальной магии готовы написать, что раздвоение – это божественный дар, и они действительно в это верят… – неожиданно он осекся и нехорошо усмехнулся: – Книжонку дал Армас, так? Он все знает?
В голову пришла дурацкая мысль: мог ли магистр подсунуть мне фолиант, когда-то принадлежавший Эмрис Форстад? Может быть, они вообще вместе занимались этой самой ментальной магией, которую так сильно осуждал ее сын.
– Да.
– Подожди… – Илай растер лицо ладонями, провел рукой по волосам, словно мысленно старался подобрать цензурные слова, а из приличного в голове крутились одни междометия. – Выходит, ему ты рассказала, а от меня скрыла?
– Я не рассказывала! С чего бы мне с ним секретничать? Он застал меня во время – божечки, как это назвать-то? – приступа.
– И немедленно предложил помощь, – договорил он. – Верден никогда и ничего не делает по доброте душевной. Еще не поняла?
– Ты предвзят.
– Нет!
– И ничего не знаешь!
– Верно подмечено! – Он резко щелкнул пальцами, но после сложного заклятия, использованного в лабиринте, в воздух не выбилось ни одной магической искры. – Я ничего не знаю! Однажды моя девушка может не очнуться, а я как бы даже не в курсе. Почему ты не пришла ко мне? Мы не чужие!
– Сначала не понимала, что происходит, потом было стыдно.
– Полагаешь, я бы шарахался от тебя, как от прокаженной? Посчитал чокнутой и отказался помочь? Зачем заводить отношения с человеком, которому не доверяешь, Эден?
Одним махом он задал столько сложных вопросов, что поневоле растеряешься и выпалишь как на духу:
– Каждый раз я видела тебя! Доволен?
В аудитории вдруг стало очень тихо, даже в ушах зазвенело.
– Что ты имеешь в виду? – изменившимся голосом переспросил Илай. Заявление определенно его поставило в тупик и притушило гнев.
– Каждый раз, когда случалось раздвоение, я оказывалась рядом с тобой. И ты был… в разных ситуациях.
Вопреки здравому смыслу, на лице Форстада засветилась по-доброму ироничная улыбка:
– Ты заставала меня в купальне или, может, с девушкой?
– Если ты спросишь, понравилось ли мне увиденное, то я тебя ударю! Находишь это смешным?
– Нет. По большому счету мне плевать, что ты видела и слышала.
– Однажды я оказалась свидетелем вашего с отцом разговора об академии, о ссылке в Нозерфейд, о друзьях, которые тебе не нужны. О том, что его место не унаследовать, но ты обязан его получить, чтобы Форстады остались у власти. Тебе все еще без разницы?
Мы молчали, не отводили глаз, не моргали, как в детской игре в гляделки.
– Да, – ответил Илай. – Но теперь я знаю, что буду мыться в полотенце и выбирать выражения, когда обсуждаю с парнями секс.
– Божечки, Форстад, порой я тебя ненавижу! – Я толкнула его в грудь и немедленно оказалась смятой в крепких объятиях. – Дай выйти!
Илай и не подумал подчиниться, только стиснул крепче. Видимо, чтобы не начала драться.
– Как много потеряно времени просто потому, что нас не учили разговаривать и слышать, – выдохнул он мне в волосы.
– Не обобщай. В этом кабинете только одна глухонемая принцесса, и это не я.
– Верно, – хмыкнул он. – Ты глупая, но крайне самостоятельная ведьма.
– Прикопаю!
– Не выйдет, ты вернула лопату.
– У меня остался совок.
До нас донеслись приглушенные стенами и закрытыми дверьми перезвоны песочных часов. Один сигнал, другой, словно проходила перекличка. Захрипел подыхающий вепрь в соседнем кабинете истории, скорее всего разбудив не только заснувших адептов, но и всех призраков Дартмурта. Занятие подошло к концу, как и самый откровенный разговор в моей жизни. Пришлось отстраниться и выйти в люди, пока люди не нагрянули к нам и не застали за жаркими обнимашками.
На разрисованной двери в общежитии меня ждала прилепленная на простенькое заклятие желтая бумажка от смотрителя. Возможно, вредный старик решил провести внеурочную проверку или кто-то подсказал, где искать испорченную собственность академии, но мне без суда и разбирательств, поди, с небывалым удовольствием выписали штраф в четыре сорима. Да еще с пометкой «немедленно отмыть дверь»!
– Ну, здорово! – процедила я, срывая листик.
Только собралась промаршировать к смотрителю и, по-девичьи пустив горькую слезу, попросить забрать штраф – вдруг сжалится? – но от мелькнувшей в голове мысли замерла. Снова обернулась к двери и внимательно присмотрелась к надписям. Так и есть! Стены в лабиринте были изрисованы теми же символами, завуалированными иллюзией.