– Алёна! – раздался крик. – Я здесь!
Она подошла к борту. Ромка качался на аквабайке внизу, махал рукой.
– Что ж ты, парень, девушку бросил и удрал? – язвительно спросил Кирилл. – А вдруг бы мы тут ею попользовались, как морской бесхозной добычей? Твое счастье, что мы сплошь жильтльмены и частично леди!
– Да у меня горючее кончилось, – развел руками Ромка. – Я решил быстренько сгонять заправиться.
– Ничего себе быстренько, – прокомментировал очухавшийся Жора.
– Да ладно, всяко финита ля комедия, – нетерпеливо отмахнулся Кирилл. – Забирай товар, контрабандист.
– Как же вы спуститесь, Алёна? – спросил Ромка озабоченно.
– По такому случаю готов проявить очередную порцию галантности и спустить ее в воду в сетке, – предложил Кирилл, не глядя на Алёну, словно она была каким-то неодушевленным предметом. – Как и поднимал.
– Как рибу, – ехидно добавил Жора.
Всякое терпение имеет предел, всякая выдержка – тоже.
– Спасибо, не стоит беспокоиться, – бросила, не оборачиваясь, Алёна, перенесла ногу через ограждение палубы, потом вторую, побалансировала секунду – и столбиком прыгнула вниз.
Она была в таком шоке, что даже не успела испугаться. Ледяное море схватило ее, стиснуло, вышибло дыхание – но тут же само начало выталкивать…
Что-то вцепилось в Алёнины вскинутые вверх руки, потащило, вытянуло. Ромкины черные глаза словно выцвели от испуга и стали просто карими, выцвел и загар, теперь парень был ужасно бледен. Он соскользнул в воду и помог Алёне взобраться на байк. Влез сам, сел сзади, держась за рукояти управления и придерживая Алёну. Она, если честно, мало что соображала.
– Эй! – заорал сверху Жора. – Жилетку заберите! Нам чужого не надо!
И рядом с байком закачался на волнах сине-желтый спасательный жилет.
Алёна подняла голову. Кирилл перегнулся через борт и смотрел на нее. Поймал ее взгляд – и резко выпрямился, отвернулся, отошел от борта.
– Поехали, – сквозь зубы сказала Алёна.
Ромка наклонился, выловил жилет. Алёна кое-как нахлобучила его. Руки у нее тряслись.
Ромка дал газ. Аквабайк неспешно затрюхал по волнам.
Алёна пожалела, что не сидит сзади Ромки. Можно было бы уткнуться в его спину и дать волю слезам. А впрочем, из-за брызг ее слез и так не было видно. Да и кому до них было дело?
Вдруг Делафар узнал эту женщину. И вжался в спинку кресла поглубже, заслонился газетой, стараясь сделаться незаметным.
Ничего глупее этой ситуации и придумать было нельзя!
– Э‑э, – растерянно промямлил портье, – э‑э, мадам… мадемуазель… да, господин губернатор в отеле, но он… у него совещание с…
– С девками! – взвизгнула блондинка. – Я знаю! И я не намерена это терпеть! Я положу этому конец! В каком он номере?
– Я не уполномочен, – словно глуповатый амбассадор из водевиля «Провал любовной миссии», который с большим успехом шел в это время в Одессе, провозгласил портье, тщась обрести достоинство, – не уполномочен сообщать приватные сведения о господине губернаторе первым встречным дамам.
– Что?! – не то взвизгнула, не то прорычала дама. – Это кто тут тебе, негодяй, первая встречная?! Это я – первая встречная?!
Делафар усмехнулся за «Одесским листком».
Лидия Липковская, актриса театра оперетты, была почти официальной любовницей Гришина-Алмазова. Об этой связи знали все – не потому, что ее афишировал губернатор, а потому, что ею страшно кичилась Лидия.
И тут же Делафар с досадой покачал головой. Смешно-то оно смешно… Однако если эту дамочку сейчас не выставят вон, она может очень сильно помешать своей скандальностью и чисто-театральной страстью к истерикам.
В это время какой-то человек в черной черкеске с газырями вышел из-за огромных фикусов, которыми был уставлен дальний угол вестибюля, и преградил Липковской путь к лестнице, а второй, похожий на первого, словно близнец, стремительно взлетел вверх по ступенькам. Делафар озадаченно нахмурился: странно… ведь он был убежден, что в холле никого, кроме портье и швейцара, ну и его самого, он нарочно осмотрел все, заглянул и за фикусы… откуда же взялись эти двое?! И сколько там их еще прячется?!
Его вдруг бросило в холодный пот. Что, если бы она уже появилась и… А тут, оказывается…
По лестнице раздались быстрые шаги, и в холле появился Гришин-Алмазов в сопровождении нескольких смуглых людей в черкесках. Это была знаменитая охрана губернатора – татары. Никто не знал, откуда они взялись, но все они принесли на Коране присягу защищать Гришина-Алмазова. И все время, пока он был у власти, за ним неотступно, прямо за спиной, шел татарин с винтовкой, который убил бы всякого, кто покушался на Гришина-Алмазова. Иногда татар было двое. Сейчас их спустилось пятеро. И все вооружены. И неизвестно, сколько их за фикусами. А возможно, и на улице…
Делафара бросало то в жар, то в холод. Какое счастье, что она опаздывает. Если бы она сейчас пришла и увидела всех этих людей… увидела, что Делафар неправильно сообщил ей о том, кто сегодня сопровождает Гришина-Алмазова в «Бристоль»… не двое охранников, а целый кортеж, оказывается… Ему не помогли бы никакие оправдания.
Она была жестока. Непреклонна и очень жестока.
«Если она сейчас придет, скажу, что диктатор внезапно вызвал охрану, – поспешно обдумывал Делафар, как будет оправдываться. – Пришел только с двумя татарами, а остальных вызвал потом. По телефону. Скажу, что если бы она пришла вовремя, нам бы, может быть, удалось… Поверит она? Нет? Неизвестно… Ее обмануть трудно… Ну что ж, что не поверит, а проверить-то никак нельзя! И не убьют же они меня, я им нужен, я им нужен, у них никого, кроме меня, нет в штабе французского командования…»
Тем временем в вестибюле «Бристоля» разгорелся нешуточный скандал.
Спустившись и увидев Лидию Липковскую, Гришин-Алмазов приостановился. Его резкое, неприветливое лицо стало вообще ледяным.
– Что вы здесь делаете, сударыня? – спросил он угрюмо.
Лидия ожесточенно прищурилась, вмиг потеряв свою фарфоровую, кукольную красоту:
– Это я должна спросить, что вы здесь делаете! Я ждала вас у себя… я была уверена, что вы сочтете нужным прийти и извиниться за те обиды, которые я терплю от вас, за ваше пренебрежение! И вдруг я узнала, что вы отправились в «Бристоль»! Здесь остановилась… эта…
– Молчите! – процедил Гришин-Алмазов.
Но унять Липковскую было очень непросто, она тараторила с такой скоростью, что губернатор просто не успевал слово вставить:
– Этот аппарат, который вы установили в отдельной комнате и который непрестанно показывал вам фильмы с ее участием… я зашла в эту комнату случайно и сразу все поняла! Вы поклоняетесь ей, как идолу! Вы голову из-за нее потеряли! И…
Ее безумно расширенные глаза вдруг соскользнули с лица Гришина-Алмазова на его руку, и Лидия с визгом воскликнула:
– А где ваш перстень? Неужели вы… ей…
Она, казалось, потеряла дар речи от ярости, и Гришин-Амазов не замедлил этим воспользоваться.
Охранники уже давно ждали его знака, и теперь, стоило ему только мигнуть, как они бросились вперед, схватили Липковскую под руки и выволокли за дверь «Бристоля» – швейцар едва успел отскочить, не то, конечно, был бы сбит наземь широкоплечими татарами.
– Отвезите даму на ее квартиру, и пусть автомобиль вернется за мной, – сказал Гришин-Алмазов словно бы в никуда, но как минимум пять рук взлетело к папахам в знак того, что его приказ услышан и будет исполнен.
Через минуту настала тишина.
Делафар решился наконец выглянуть из-за газеты – и чуть не упал со стула, увидев, что одесский диктатор смотрит на него в упор. На лице его играл яростный румянец… Делафар отчетливо представил себе, как эта рука с длинными пальцами – у Гришина-Алмазова были пальцы удивительной красоты, которым мог позавидовать любой пианист! – выхватывает из кобуры револьвер.
«О каком перстне она говорила?» – мелькнула мысль, которая в это мгновение показалась ужасно глупой.
– А, это вы… – процедил диктатор, видимо, узнав Делафара. – Что вы тут делали за этой газетой?
И глаза его сузились, внезапно став похожими на прорези прицела.
– Я, – панически вздохнул Делафар, – я спал… я уснул… сидел и уснул…
Брови Гришина-Алмазова чуть приподнялись, но безумие ушло из глаз.
– Понятно, – сказал он, кивнув. – Вы спали… подчеркиваю, спали. И ничего не слышали. Подчеркиваю – ничего.
«Подчеркиваю – не слышали», – чуть не брякнул Делафар, но благоразумно прикусил язык.
Губернатор ушел.
Вестибюль опустел. Однако Делафару теперь казалось, что глаза невидимых наблюдателей так и сверлят его.
Он больше не мог здесь оставаться и поспешно вышел на Пушкинскую.
Немного постоял, утихомиривая бешено бьющееся сердце. Страх уходил. Трезво работал его холодный мозг, оценивая то, что стало известно сегодня.
Два слова вспыхивали в мозгу: цветы… перстень… перстень… цветы…
Вроде бы мелочи, но…
Делафар в глубокой задумчивости побрел по Пушкинской. Оглянулся… Бесподобно-прекрасный, помпезно-роскошный «Бристоль», который всегда напоминал ему красивейшие здания Парижа, уже скрылся в густой, сырой тьме, пахнущей морем.
– Bon soir, – вдруг шепнул кто-то над самым его ухом.
Постепенно Алёна пришла в себя, а когда они причалили, слезы уже высохли вместе с брызгами морской воды. Она даже смогла улыбнуться Ромке, когда он подал ей руку, чтобы сойти с аквабайка.
– Что это было? – спросил он в полном недоумении. – Что вы затеяли? Зачем? Я когда Арнольду позвонил, он меня чуть не сожрал по телефону. И велел немедленно возвращаться и вас забрать.
– А что же он сам не приехал? – спросила Алёна. – Если уж так забеспокоился?
– Он просил сказать, чтоб вы его обязательно подождали здесь, на Лонжероне. Он приедет, конечно, приедет. Просто сейчас какие-то срочные дела… насчет каких-то копий какой-то ювелирки, я не понял. Да еще у него какой-то родственник умирает или знакомый, я точно не знаю. Хлопот полон рот.