А посадить «пьяного» шпиона в машину проще не куда, тем более после этого отвезти его отсюда подальше.
— Кейт?
Вот зараза, я почти забыла про Крэста.
— Которая из них твоя машина?
— Вот эта.
Я улыбнулась ему, ну или, по крайней мере, попыталась. Оглянувшись в последний раз на упыря, позволила Крэсту открыть дверцу машины и, поддержав меня за локоть, усадить в салон. Позже, Боно. Я всегда смогу найти тебя позже.
Машина Крэста была дорогой, цвета металлик, обтекаемой формы. Внутри ни единого пятнышка, ни смятой салфетки, запиханной в держатель для стакана, ни старых квитанций, валяющихся на полу, — все выглядело безукоризненно, почти стерильно.
— Скажи мне, у тебя есть хоть одна пара поношенных джинсов? — спросила я. — Хотя бы одна пара, такая старая, что на ней осталась въевшаяся грязь?
— Нет. Разве это делает меня плохим?
— Увы. Ты можешь представить, что почти на всех мои джинсах есть въевшаяся грязь?
— Охотно, но мне интересны не твои джинсы, а только то, что в них.
Не сегодня. Чтобы он не рассчитывал на продолжение, я отвернулась к окну.
Город стремительно проносился мимо. На улицах еще встречались работающие на бензине машины — предсмертная агония эры технологии. Я насчитала столько же всадников, сколько и автомобилей. Пятнадцать лет назад все было наоборот.
— Так кто тот человек, Кейт? — не выдержал Крэст.
— Повелитель Оборотней.
— Тот самый?..
— Да. Вожак.
— И та женщина была одной из его любовниц?
— Скорее всего.
Нас подрезал белоснежный Бьюик и затормозил перед самым носом на светофоре. Крэст закатил глаза. Красный мигнул, ярко вспыхнул и почти погас.
— Остаточная магия? — удивился Крэст, уже подцепивший где-то магический жаргон.
— Или неисправная проводка.
Мне стало интересно, где он мог узнать об остаточных магических эффектах.
— Вполне может быть. — Крэст припарковался возле большого здания. — Мы приехали.
Один из служащих открыл мою дверцу. Я ступила на тротуар. Машина моего спутника оказалась среди изысканной компании: вокруг замерли Volvos, Cadillacs, Lincolns, из которых на дорожку выходили раздувшиеся от гордости люди.
Парковщик отогнал машину, на которой мы приехали, оставив нас стоять у всех на виду. Люди пялились, и это раздражало.
— Ты помнишь театр «Фокс»? — поинтересовался Крэст, предлагая мне руку.
— Он, кажется, был разрушен. — Я не приняла его предложения.
— Они собрали оставшиеся от него камни и построили кое-что другое. Здорово, не правда ли?
— То есть вместо того, чтобы поставить новое, свежее и чистое здание, они взяли мусор от старого: страдание, горе, несчастье. Потрясающе.
Крэст бросил на меня непонимающий взгляд.
— Артисты всегда излучали много эмоций. Они переживали из-за собственного внешнего вида, возраста, конкуренции. Каждая мельчайшая деталь могла иметь огромное значение. Здание, в котором они выступали, как губка впитало их чувства. Неудачи, зависть, разочарования — вот, что хранили эти стены. Поэтому эмпаты не ходили и не будут ходить туда, где уровень представлений выше ярморочного. Атмосфера слишком накалена. Было безумно глупо перенести тяжесть стольких лет в новое место.
— Иногда я не могу понять тебя. Как можно быть настолько прагматичной?
Мне стало интересно, какую струну я задела. Мистер Спокойствие внезапно решил пойти в наступление.
— В конце концов, есть и другие эмоции, — продолжил он сердито. — Триумф, восторг, удовольствие от прекрасного выступления, обычная человеческая радость, в конце концов.
Мы вошли в вестибюль, тускло освещенный горящими фонарями. Люди вокруг двигались сплошным потоком по направлению к двойным дверям в дальней стене, где, вероятно, находился концертный зал. Мы стали продвигаться туда же.
Почему окружающие наблюдали за нами? Крэст был доволен создаваемым впечатлением: он, высокий и элегантный мужчина, и я, его экзотичная спутница. Он не замечал, что это напрягало меня, не чувствовал, что я начала прихрамывать.
Если сказать, станет только хуже. Поэтому я улыбалась и продолжала идти, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы не упасть. Ужасно чесался длинный шрам на плече.
Мы сели прямо посредине, и я испустила вздох облегчения, — сидеть было намного легче, чем стоять.
— Так кого же мы ждем?
— Айвишу, — особенным тоном ответил Крэст. Как будто мне это о чем-то говорило. — Это последнее представление сезона. Становится слишком тепло. Я не думал, что она будет выступать так поздно, но руководство убедило меня, что у нее не возникнет сложностей. Она может использовать остаточную магию.
Я откинулась на свое кресло и молча ждала.
Пожилая женщина, воняющая духами и держащая под ручку более низкого и старого кавалера, становилась рядом. Крэст подскочил на ноги. О господи, мне пришлось подняться! Женщина и Крэст болтали несколько мучительных минут, пока я боролась с желанием плюхнуться обратно.
— Мадам Эммерсон, — слегка пожал мне руку Крэст, когда нас оставили вдвоем. — Возможно, последняя из южных светских львиц. Ты хорошо справилась. Мне кажется, ты ей понравилась.
То есть, чтобы кому-то понравиться, достаточно стоять и лыбиться, словно ребенок или дрессированная собачка? Учту. Он ведь не ожидал, что я выкину что-нибудь этакое?
Прозвенел звонок. В концертном зале стало тихо. Бархатные шторы медленно раздвинулись, явив зрителям невысокую женщину, темнокожую и плотную. Платье на ней, я могла поклясться, было хрустальным! Оно сияло, стекало с плеч на пол, колыхалось от малейшего движения, благодаря чему казалось живым. В сумраке ткань оказалась бы прозрачной. Но сейчас наготу совершенно скрывали многочисленные блики. Очень смелый ход. Это могла быть только многообещанная Айвиша.
Она сделала крошечный шаг вперед. Хрустальный водопад платья на секунду ослепил зал, а затем, не дав никому и вздохнуть, воздух пронзила песня.
Невероятно! Чистые звуки с легкостью птички порхали то вверх, то вниз по октавам. Казалось, так петь чрезвычайно просто, — стоит рот открыть и заговорить. Сила, энергия и свет наполнили зал. От сильных чувств голос Айвиши задрожал, как будто она собиралась заплакать или завыть, подобно волчице. Однако мне нравилось понимать, что она живет своей песней. Я сама стала этой мелодией, сама взлетала под потолок, а потом с наслаждением падала и падала, ощущая, как тело щекочут и колют мурашки.
Спроси кто-нибудь в это мгновение мое имя, я бы не смогла ответить.
Айвиша подняла руки. Тонкие нити льда выросли из ее пальцев, скрутились коброй и стремительно сползли на сцену, где, словно лианы, покрыли пол сложным узором. Не останавливаясь на достигнутом, нити оплели колонны. Вместо листьев набухли и раскрылись почки со снежными перьями.
Лицо Айвиши, её открытые руки, платье, — все заискрилось от инея. Однако женщине не было холодно, наоборот, от одного её голоса могли согреться все бездомные в радиусе нескольких сотен метров. Как от спирта кружилась голова. Я бы сравнила этот голоса с пьянящим алкоголем.
Внезапно воздух вокруг Айвиши вспыхнул голубым светом, кристальное кружево разлетелось на кусочки, испарилось. Занавес опустился, скрыв певицу от зрителей.
На мгновение все замерли.
А в следующую секунду концертный зал взорвался аплодисментами.
Крэст стиснул мою руку, и я сжала его ладонь в ответ.
Сорок пять минут спустя мы въехали на парковку перед моим домом.
— Можно проводить тебя?
— Не сегодня, — прошептала я. — Извини. Из меня сейчас плохая компания.
— Уверена?
Я услышала надежду в вопросе. Но мне было плохо, сил не осталось. Что-то подсказывало: пора заканчивать.
— Да. Спасибо за ужин.
— Я бы не хотел расставаться так скоро, — прямо сказал он.
Я дотронулась до его плеча:
— Извини. Может в другой раз.
— Ну, да. Ведь всегда есть завтрашняя ночь.
Я открыла дверь и вышла из машины. Когда Крэст уехал, с запозданием поняла, что он надеялся на прощальный поцелуй.
Мое бедро ныло все сильнее и сильнее. К тому времени, как я пересекла парковку, покалывание переросло в резкую боль, периодически сменяющуюся спазмами.
Просто великолепно.
Я сняла туфли. Босиком, держа обувь в руке, направилась к двери и вдруг споткнулась о расщелину в тротуаре. Поскользнувшись, почти упала на задницу. Пальцы ноги стало жечь, поэтому я не удивилась, когда увидела содранную кожу и быстро наполняющуюся кровью ранку. Еще и платье испачкала. Я с проклятьями откинула в сторону лодочки.
— Хочешь, чтобы я донес тебя? — прошептал мне кто-то на ухо. — Снова?
Резко подскочив, я ударила говорящего в живот. Кулак врезался в стену стальных мускулов.
— Хороший удар, — оценил Карран. — Для человека.
Ну да, ну да. Я слышала, как ты выдохнул — почувствовал все-таки.
— Чего надо?
— Куда же подевался твой кавалер?
— А твоя спутница?
Я подобрала туфли и снова направилась к зданию, теперь уже прихрамывая. Единственным способом избавиться от оборотня было взобраться по лестнице и захлопнуть дверь прямо перед его носом.
— Дома, — ответил он. — Ждет меня.
— Окажи мне чертову услугу — возвращайся к ней.
Я добралась до лестницы и села на нее. Моя нога требовала передышки.
— Болит?
— Нет, я просто люблю сидеть на грязных ступеньках в дорогом вечернем платье. У меня такое хобби.
— Ты немного угрюмая сегодня. Виной всему отказ от секса.
Я посмотрела на ночное небо, любуясь крошечными пятнышками звезд.
— Я устала. У меня болит нога. И есть куча дерьма, которая требует ответов, которых нет и не будет в ближайшее время.
— Например?
— Во-первых, я не знаю, кто убил Грега и почему. Во-вторых, мы не нашли следов некрозверей, убивших твоих людей. В-третьих, в файле Грега были упомянуты женщины. Зачем Олейт забрала их и что она с ними сделала? — Я устало потерла шею.
— Все кончилось, — наклонился Карран. — И у тебя тяжелый случай дефицита внимания.