— Или тебе нужно в нашем мире что-то ещё? Сколько тебе лет? Как ты выжил здесь?
Хел опустил глаза, вспоминая.
И маг увидел вместе с ним. Увидел патлатую, морщинистую, чёрную от солнца, скорченную болезнями женщину, что носила с собой по ярмаркам и базарам маленького уродца. Она просила милостыню под него и свои болезни. Но и заботилась, почитая живым то странное «нечто», что шевелилась в рваных пелёнках.
— Мы растём медленно, — прошептал демонёнок. — Амана носила меня на руках тридцать лет, пока я не научился хоть как-то принимать похожий на ребёнка облик. Она давала мне пищу и тепло. Она научила меня щадить тех, кого любишь. Я очень плакал, когда она умерла.
Хел отвернулся к реке, сделал несколько шагов к берегу и замер там.
«Тебя показывали на базарах, как неведомую зверушку, но научили любви, — подумал магистр. — Я же растил сына, давая ему всё, что умел. Чему научил его я?»
— Щадить тех, кого любишь… — только это и повторил он глухо.
Щадить…
Магистр знал: к тем, кого любим — мы особенно жестоки.
Он обернулся, словно кто-то дотронулся до его плеча, и увидел, что тёмное пятно на лимском тракте приблизилось, и уже различимы люди, что движутся по нему.
— Что там? — спросил он вслух, не ожидая, что Хел откликнется.
Но тот повернулся, сморгнул розоватые слёзы и уставился вдаль.
— Группа людей. Четыре по сто и ещё восемь. Они ищут тебя. Идут, движимые одной целью — найти своего бога. Они думают, что демон, которого видели в Ангистерне на Ярмарочной площади — их бог.
— Крещёные? — удивился Фабиус.
— Наверное, — согласился Хел. — Я вижу, что лица многих перечёркнуты ножом палача или руками единоверцев.
— Как они нашли нас?
— Они идут медленно, расспрашивая о вас. Они думают, что это вы, магистр Фабиус, украли у них бога.
— Вот напасть, — нахмурился маг. — Я не могу сейчас закрыть дорогу на остров. Острову нужны мука, дрова, мёд!
— Можно напустить морок, — предложил Хел. — Создать рядом ещё один остров на реке, призрачный. Крещёные будут искать путь к нему и на время оставят вас в покое.
Магистр задумчиво смотрел на тёмное пятно на дороге.
— Как сказал бы Борн — это будет обман… А я больше не хочу обмана.
— Тогда убей их? — предложил демонёнок с тем же выражением светлого улыбчивого лица.
Магистр смотрел, как чужой свет исходит из красноватых глаз, и прозревал. Он решил почему-то, что демоны подобны людям, обмяк и потерял бдительность.
Хел был порождением Ада, а Борн и вовсе — коварным глубинным демоном. С чего это человек решил, что их жалость и любовь подобны жалости и любви человеческой? С чего понадеялся, что инкуб по любой своей прихоти не зальёт остров Гартин кровью?
Да где он, в конце концов?!
А Хел? Что, если он первым делом пожрёт душу доверившегося ему книжника Акрохема? Ведь так ему проще всего будет обустроиться в людском мире?
Магистр Фабиус дотронулся до магистерского камня на груди. Хел глянул коротко, и тут же опустил глаза, но маг отдёрнул руку, словно камень ожёг его.
Демонёнок знал! Знал, что предупредив магистра, он рискует и своей светлой головой. Что маг первым делом подумает о возможном предательстве самой демонической сути, и карающая длань его опустится тут же.
Фабиус сжал кулаки. Решения не было. Не было подходящей всем правды, которая была бы жизнью, а не смертью!
— Иди же быстрее! — сказал он, ощущая, как гнев на само бытие застилает разум. — Осенний день короток, а переместиться в незнакомое место ты не сможешь! Иди!
Маг уставился в небо, но легче ему не стало. Хоть бы какая-то птица, что ли… Но нет, там было пусто — ни облачка.
Он сосчитал до десятка, медленно опустил голову: Хел всё ещё стоял, замерев, словно ждал чего-то.
— Иди! — крикнул магистр.
Он взлетел в седло и, не прощаясь, поскакал к мосту. И на середине его понял, что бросил сына на острове одного! На милость и неведомую волю Борна!
***
Борн в этот миг был выше, чем само солнце.
Он не сумел провести ночь в библиотеках людского мира. Покой стал вдруг вреден инкубу: он слишком волновал его.
Совсем недавно Борн не находил себе места, дожидаясь пока маг вернётся из Ангистерна. Оказалось, эти мучения были благом по сравнению с чувством полной безнадёжности, что охватило его теперь.
Пока демон сторожил подступы к острову, ругал последними словами мага, что не торопился домой, читал… Он гнал от себя дурные мысли.
Но вот заклятия и барьеры, охранявшие остров, сняты. Казалось бы — хватай то, что осталось от Аро, и беги.
Но куда?
Борн публично объявил себя изгоем на людской площади. Ад больше не примет его, и неизвестно, примет ли сын.
Впрочем, мальчик и так не сможет жить в Аду… Или всё-таки остаётся какой-то, пока неведомый, шанс?
Остаётся? Да он же лжёт себе!
Оказывается, себе солгать легче, чем прочим…
Расставшись с Фабиусом, Борн долго размышлял, зависнув в небе над островом, и воздушные токи медленно поднимали его вверх. Ему казалось, что это чувство отверженности несёт его прочь от Ада. Но выходило, — что и от земли.
Он поднялся над провинцией Ренге, потом — над облаками, над плоским миром людей, таким, каким он был нарисован на картах Магистериума.
Инкуб прекрасно видел с высоты, что Серединный Мир — гораздо больше магистерских картинок, но не это занимало его сейчас.
Он смотрел, как дышит вода, как лежит земля, как тучи цепляются за вершины гор. Мир был прекрасен в своей полусонной подоблачной прелести.
Сейчас Борн был мучим самим собой, как бывает мучим любой отверженный. Он проклял свой Ад, объявил себя изгоем его. Ему было больно, как не было больно даже тогда, когда он ощутил, что потерял Аро.
Та боль — всего лишь обожгла, оглушила, разъяла внутреннее и внешнее. Он глох от неё и перестал ощущать всё, но и боль — тоже. Сейчас же естество его, до последней, самой маленькой клетки, ныло и пело внутри. Плакало и смеялось. И не было ничего звонче того смеха и горче тех слёз.
Борн поднимался, пока холод не сковал его совершенно, и воздух не потемнел вокруг. Земля же сделалась совсем маленькой, и где-то там, внутри неё, едва угадывался Ад.
Демон вдохнул и ощутил, как пустота наполнила его до самых краёв.
Готов ли он стать сосудом для пустоты? Или его всё-таки тянет вниз?
Но что ждёт внизу? Путь в Ад заказан ему. Он один среди этих сумасшедших людей, диких, странных…
Ждёт ли его хоть кто-то?
Сын ли ему тот, кто спрятался в башне и не желает видеть ни отца-человека, ни отца-демона?
Не лучше ли вечный полёт? Он — демон, а демоны бессмертны. Он обледенеет, заснёт и будет странствовать вечно. И кто знает, возможно, ветер когда-нибудь донесёт его до другого мира, где он обретёт покой? А если нет…
«Нет! Не-е-т!» — отдалось в пространстве.
Демоны созданы для познания глубин Ада, но инкубам дана ещё и способность любить. А там, в холоде, есть ли место любви? Её лёгкому щекотному дыханию? Её красоте в уродстве? Её боли в радости?
Страх сковал члены Борна сильнее холода. Страсти с удвоенной силой заполыхали в нём. Он выдохнул пустоту и устремился вниз. К жизни. К глупости. К ошибкам. Но и к теплу.
Глава 33. Черти, женщины и кошки
«Дьявол в аду — образ положительный».
Станислав Ежи Лец
В Аду и на земле, день 16.
— Это наша победа! — выкрикнул правый чёрт. — Ты должен отдать её нам!
— Это наша победа! — поддакнул левый. — У нас пять твоих карт, и мы меняем карту — на победу!
Пакрополюс вздрогнул и проснулся. Приснятся же под самое утро черти! Весь сон — гурглу под хвост!
А всё потому, что в Первом круге неспокойно: интриги клубятся, вяжут узлы мыслей и дел. Недаром в Аду ложа бесов, конклав демонов, но сонм чертей. Черти — вездесущи, мелки, лживы. Их слишком, слишком много! Будь он Сатаной, раскрыл бы пасть Бездны и перекидал туда всех хвостатых!
Пакрополюс потянулся, понежил старое тело в лавовой перине, выбрался, отряхиваясь, как собака. Конечно, отряхиваться сейчас немодно, но как, черти их возьми, эти модные правила, приятно!
Яд в тайнике закончился, и Пакрополюс глотнул серной воды из горячего источника в глубине пещеры. Постоял, почёсываясь, умылся, прополоскал рот. Пора было приниматься за дела.
В правительственной темнице всё ещё томился опальный Анчутус, Алекто в образе кошки была надёжно заперта в зеркальном зале. Нужно было решить, где взять пару мерок магической сути, чтобы конвертировать кошку обратно в фурию, а Анчутуса… Да Сатана знает, что с ним теперь делать. Судить? Ждать, пока осознание вины — само удушит беса?
Пакрополюс полагал, что с пленением Анчутуса порядок в Первом адском круге восстановится автоматически, но просчитался. Книга учла только фальшивое людское раскаяние, восстановив в Ангистерне церковь. В Верхнем Аду всё осталось по-прежнему: безвластие порождало новые цветы разрухи, черти, бесы и демоны плели интриги, а корона всё также сиротливо лежала на пустом троне. И никто не смел прикоснуться к ней.
Что же он сделал не так?
Демон тяжело вздохнул, с надеждой принюхался… Но ленивые повара, пользуясь беспорядками в Верхнем Аду, опять не сподобились развести костёр под котлом с грешными душами, и в зеркальный зал Пакрополюсу пришлось отправляться натощак.
«Эх, а ведь совсем недавно всё здесь было буквально пропитано сытными грешными парами», — грустно думал голодный демон.
Он устал идти пешком, чихал от поднятой им же самим пыли, но в мерзкой людской книжонке, которая вчера попалась ему на глаза, было написано, что именно прогулки сохраняют здоровье и продлевают молодость. Может, и чушь, но как поспорить с автором, которого давно уже нет ни на том, ни на этом свете?
Демон, ругая писателя на все лады, брёл по пыльным горячим коридорам Верхнего Ада: дыхание его сделалось прерывистым, всё больше болели пятки, отбитые о неровный базальтовый пол. Наконец Пакрополюс сдался. Он прислонился к теплой стенке, расконцентрировался и мигом собрался в подтронном зале перед магическим з