Люди, сидящие рядом со стариком, не сразу заметили, что тело его обмякло. Старик всё так же подпирал спиной коновязь у трактира, он лишь осел, словно дырявый бурдюк, из которого убежало вино.
— Смотри-ка, Якоб, — сказал наконец один из людей, рыжий, с круглыми птичьими глазами. — Наш Лубень, кажется, отдал милостивому богу то, что полагается Сатане.
Борн едва не подавился съеденным: оно задёргалось и заколыхалось у него внутри.
Сидящие вскочили, один закричал, указывая на шпиль церкви:
— Молчит! Лубень мёртв, а церковь не покраснела!
Люди начали поднимать старика, бить его по щекам, слушать сердце. Но тот был блаженно мёртв и уже не страдал от их грубого обращения.
Толпа вокруг покойного росла. Некоторые пытались оживить его, другие полезли на крышу трактира, чтобы яснее увидеть церковные окна.
Но ничего не менялось. Душа Лубня действительно не долетела до ловушки, поставленной Сатаной, ведь её прибрал и переваривал Борн, потея от страха.
— Мёртв! — провозгласил самый главный из оборванцев. — Чудо свершилось! Душа его избегла Ада и отправилась в мир милостивого бога! Вознеслась на небо!
Борн, чтобы не устроить ещё одно нечаянное вознесение, начал потихонечку отползать прочь. Правда, перед бегством, он сумел заглянуть в мешок старика и стянуть оттуда исписанный пергамент. Вряд ли что-то ценное, но всё-таки…
Стыдно ему, разумеется, не было. Сущие не знают стыда. А вот страх… Сатана не дополучил душу, и Борн прислушивался к миру вокруг, ожидая заслуженной кары.
Но молчал воздух, ровно тянулись магнитные токи, мерно покачивалась в паутине своего движения земля. Сатана не видел, что происходит в мире людей. Глазами его были церкви, а церкви не сумели рассмотреть ничего!
Борн вздохнул с облегчением, и горячий воздух сжёг у его лица нахальное насекомое.
Вот, значит, как! Земля всё-таки не Ад, и Закон Сатаны здесь не всесилен. Твори, что хочешь, лишь на глаза не попадайся!
Он рассмеялся беззвучно и в тот же миг оказался там, где бестелесно бывал многожды — в центральном хранилище Магистерской библиотеки в Вирне, столице Серединных земель.
Худенький библиотекарь, нагруженный фолиантами, даже вскрикнуть не успел, как составил компанию душе старика.
Борн огляделся: больше в огромной зале, уставленной шкафами, сундуками и полками, не было никого. Он мог выбирать, что хочет. Или даже забрать всё! Все книги! А там… да хоть бы и пожар скроет следы!
Ликуя, инкуб горячим вихрем носился между стеллажами, иссушая воздух. Он концентрировался то тут, то там, брал в руки и жароустойчивые пергаменты, и самую тонкую бумагу. Теперь он не боялся, быстро листая полупрозрачные страницы, спалить их. Книг было так много, что демон стал расточителен.
Наконец он отобрал то, что возьмёт с собой и прочтёт в тишине. Понятно, что это были книги с толстыми пергаментными страницами в кожаных и медных переплётах. Иные не выдержали бы горячего воздуха его пещеры. В подарок сыну Борн подыскал особенно толстую книгу о мироздании, украшенную по медному окладу самоцветными камнями.
И только вернувшись в скальную пещеру, откуда начал своё путешествие, демон вспомнил про червяка.
Червяк всё так же покорно обвивал его запястье, совершенно не мешая и не давая знать о своём присутствии. Инкуб погладил тварюшку по плоской голове и заметил, что она покрылась шелушащейся коркой. Видно, не перенёс-таки червяк земного холода!
Борн опечалился: ну вот, хотел спасти, а сам — почитай, угробил животное.
Он подковырнул червяка, чтобы снять его с руки, но в пальцах осталась пустая шкурка. Под ней изумлённый демон обнаружил хитрую морду с блестящими глазками, толстенькое безлапое тельце с крепкой чешуёй и острым хвостом.
Скорее, помесь змеи и ящерицы, чем червяк!
Тварюшка подняла голову и зажмурилась, выпрашивая ласку. Борн засмеялся: нет, она не погибла, а переродилась в незнакомом ей мире!
— Я не хочу тебя отпускать, малыш, — демон погладил плоскую голову. — Ты будешь напоминать мне о том, что любой из нас тоже может переродиться.
«Малыш» блаженно прикрыл круглые глазки плёнкой.
— Может, для тебя это было легко, и ты из тех промежуточных тварей, что живут между людьми и Адом? Но знак, который ты подал мне…
Борн посмотрел вниз, в долину, бережно укрытую туманом, и продолжил едва слышно:
— Я назову тебя Локки. Я не знаю, из каких глубин памяти пришло ко мне это имя. Но что-то внутри подсказывает мне, что оно — подойдёт.
Бывший червяк благодарно внимал.
— А теперь мы с тобой отправимся домой, — улыбнулся демон. — Скоро стемнеет, а мне ещё нужно поделиться радостью с Аро, моим сыном.
Ангелус Борн поднял глаза и увидел отблески заката на облаках. Заворожённый, он долго стоял, впитывая всей своей сутью меняющиеся тона неба, а потом исчез без вспышки и колебаний воздуха.
Глава 5. Свобода и расстояние
«Глупцов глупей, слепцов слепей
Те, кто не воспитал детей».
С. Брант
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Год 1203 от заключения Договора.
Провинция Ренге, магическая башня на острове Гартин.
2 день.
— Ай, клята зверюга! Да что б тебя волкодлаки в лесу сожрали!
— Голову береги, голову!
— Дюже лягается! — раздавалось в сером предутреннем небе.
Крики доносились от конюшни, где суетились два молоденьких конюха. Во дворе возле коновязи стоял крепкий осанистый главный конюх, рядом зевали и почёсывались другие слуги, разбуженные шумом.
На рассвете хозяин острова, облачённый магистр Фабиус Ренгский, член Магического совета и Исполнительной ложи Магистериума, должен был куда-то отправиться по своим тайным делам.
Вроде как, ворон принёс ему весточку от самого высшего начальства, а может, опять взбрело в голову магу что-то своё, или заныло от долгого бдения в колдовской башне его неуёмное седалище. Отец Сатана, и как его одного отпускать-то? Второй век доживает, а дитя дитём!
Такие выводы можно было сделать, послушав разговоры слуг, ожидающих, чем кончится незаладка со злобным магистерским конём: боевым, породистым. Вот, говорили же — зачем магу боевой конь?
Сейчас зверюга бесновалась, хотя вчера вполне поддавалась на уговоры двух младших конюхов.
Будь день обычный, можно было бы вывести из соседнего денника рыжего мерина, или чубарую кобылу, а чёрному болвану дать перебеситься. Но вот беда, именно сегодня без жеребца было никак не обойтись. Магистр Фабиус только на нём и ездил в свои дальние походы.
Звали коня по-благородному — Фенрир ап Грей, был он огромный, в полтора раза крупнее рабочей коняги, чёрный, как стоящие против солнца, учёный и злой.
Слуг пугало и странное имя его, взятое из древних летописей, и родословная, что была длиннее, чем у самых остепенённых магов.
Малых детей жеребец, однако, любил и баловал вниманием, но вот конюхи, хоть и не обзавелись ещё реденькими бородками, на детей были уже никак не похожи.
Главный конюх, сложив могучие руки на аккуратное пузцо, с усмешкой наблюдал за суетой и прыжками дуралеев, не сумевших даже недоуздок надеть и вывести коня в проход на развязку, чтобы почистить и оседлать.
Жеребец метался в деннике, бил, куда попало, копытами, а особенно норовил попасть по самому молодому конюху, франтоватому рыжему парню в новеньком жилете, украшенном медными начищенными бляхами, здорово блестевшими в свете двух факелов. Второй младший конюх, широкоплечий, чернявый, не понимая, чего дурит зажравшаяся скотина, бросил испытывать судьбу и встал у стеночки.
— А ну не ленись, Петря! — гаркнул главный конюх, напугав сонных прачек. — Вот превратит тебя маг в лягушу!
И, понимая, что не проймёт парня угроза, ведь маг у них был строг и заумен, но вполне справедлив по местным понятиям, добавил:
— А то и я кнутом вздрючу!
Парнишка кинулся к деннику. Жеребец воспринял такой оборот как нападение, взбрыкнул, ударил копытами в двери…
Двери слетели с петель, и жеребец, козля и лягаясь, выскочил во двор.
Тут невесело стало и глазеющим слугам.
— Дарёнка где?
— Дарёнку будите! — закричали, прячась за главного конюха, прачки.
— А-а Лебезьку ужо и посла-ал! — откликнулся шорник и махнул в сторону флигеля, где жила молочница с подкидышем Дарёнкой, которую Фенрир особенно баловал вниманием.
Лишь главный конюх спокойно стоял, похлопывая себя по пузу. Он знал, что конь магистра прирождённой злобностью не отличался, но учили его как боевого. Слуги, одетые в шитые бляхами кожаны, дразнили жеребца, приучая топтать военных и разбойников, вот и взбесили его медяшки на новом жилете рыжего Мялко — сунулся парень в денник и едва не был бит копытами.
Тем временем Фенрир, не видя ненавистного жилета, немного успокоился. Раздувая ноздри, он застыл посреди двора, чуть что — принимаясь грозно рыть копытом землю. Но только чубарая сочувственно подавала голос из своего денника, люди же стояли недвижно, даже не пытаясь усмирить бунтаря.
Да и немного их было — конюх, шорник да прачки. Остров Гартин ещё дремал, таращась в зенит круглым глазом колдовской башни.
Наконец из флигеля длинного «господского» дома, что был выстроен изначально для магистра, но заселен, в основном, слугами, выбежал тощий мальчишка, а следом вышла крошечная девочка — на вид лет пяти, а на самом деле на две весны старше, — и босиком прошлёпала к чёрному чудовищу. Подол она держала обеими руками: там полно было маленьких, с её кулачок, крепких осенних яблок.
Фенрир зашевелил ноздрями, всхрапнул, ткнулся мордой девочке в шею, потом в подол… и благодарно захрупал яблоками.
— Эй, бездельники! — позвал конюх. — Ты-то сними свой кожан, чудила, да неси щётку и седло!
Вся эта суета совершенно не мешала магистру Фабиусу собираться в дальнюю дорогу. Ещё до рождения сына маг наложил на колдовскую башню заклятие, чтобы шум во дворе и в доме не отвлекал его от работы. И сейчас он в полной тишине откладывал книгу за книгой, понимая, что бесценные колдовские фолианты слишком тяжелы для дальнего пути.