Бертуччо Пезаро лежал, подтягивая к себе один клинок – другой он выронил, – и с ужасом следил за кончиком варяжского меча, подрагивавшего у его носа. В следующее мгновение Ивор отвёл клинок и отшагнул сам.
– Хватит с него, – сказал он.
– Видали?! – гордо проговорил Малютка Свен. – Даже не запыхался!
– Мог бы и сам выйти, – улыбнулся Пожиратель Смерти.
– Да ну… – отмахнулся «малышок». – У тебя терпения больше, я б его сразу зашиб – и никакого удовольствия!
Варяги загоготали, весьма довольные собой и миром.
– Убедились, маркграф? – спросил Олег, наблюдая за Бертуччо. Тот, посрамлённый, лишённый ушей, а также внутренней опоры, убредал с поляны, хромая и придерживая спадающие штаны.
Бозон Тосканский не ответил, сжимая губы в ниточку. К вечному унижению, которое он терпел от братца, теперь ещё добавился и этот позор. Как его пережить?! Способ известен – срам залечивается чьей-то смертью…
– Ладно, – громко сказал Сухов, – пора и баиньки. Пошли, Алёнка.
Оглянувшись, Олег наткнулся на упорный взгляд маркграфа. Равнодушно скользнув глазами по его застывшему лицу, магистр отвернулся и лишь тогда позволил себе скривить губы в улыбке. Истинно говорят, что естественных врагов у человека всего три – это голод, жажда и холод. Остальных он находит себе сам…
Рано поутру лодьи ушли в море, а королевский кортеж только-только начинал выходить из состояния «бестолковщины» – сопровождать повозку короля, которую рано было называть каретой, жаждали все вельможи разом, из-за чего суета и неразбериха длились и длились, кони и люди топтались на одном месте. Наконец, дворяне разобрались, кто за кем следует, и королевский поезд выстроился.
Впереди поскакали герольды в ярких накидках, трубя радостную весть о приближении самого короля, дабы все желающие лицезреть его величество загодя выстраивались на обочине и снимали головные уборы, громкими криками приветствуя владыку. За герольдами и музыкантами ехали знаменосцы, вздымавшие стяги и хоругви, следом поспешали королевские гвардейцы, грозно хмурившие брови и не снимавшие рук с мечей. Далее, строго выдерживая дистанцию, скакали копьеносцы и лучники, щитоносцы и арбалетчики. И лишь позади всего этого воинства грохотала королевская повозка с крытым верхом – Гуго Арльский гордо восседал на пухлых мешках с шерстью, дабы седалищу его величества было мягко ехать, а ноги уложив на заветный сундук с ромейским золотом. Монарх каменел лицом, устремляя взгляд вперёд, к одному ему ведомым целям, и растерянному, оглушённому крестьянину в грязи за обочиной был виден лишь грозный профиль короля Италии.
Монаршию повозку догоняла толпа графов, маркизов, баронов, виконтов и прочих мелкопоместных. Их строй замыкал ещё один отряд королевской гвардии, а последними направляли коней варяги. Елена Мелиссина ехала в повозке-двуколке с откидным верхом, рядом рысил Олег на великолепном гнедом арабских кровей.
Из Рима в Павию тянулись сразу две дороги – древняя, полуразобранная, полупогребённая виа Фламиниа, шедшая через Флоренцию, и виа Франческа, проложенная купцами и воинами через Лукку, столицу маркграфства Тосканского. Королевский кортеж следовал по виа Франческа – так было короче. Если всё будет хорошо и особенных неприятностей в дороге не случится, Гуго и его свита доберутся до Павии неделю спустя. Да и куда спешить? Вокруг расстилались чудесные пейзажи, в каждом городе королю и иже с ним был готов и стол, и дом. Олега, правда, грызло нетерпение, но утешало одно обстоятельство – эта «конная прогулка» совершалась как бы по дороге в Константинополь. В Павии они надолго не задержатся – потолкаются во дворце короля, выпьют за его счёт, вежливо откланяются и направят стопы в Геную. Там сделают пересадку… И домой!
В первый день, пока кони были свежие, кортеж одолел добрых пятьдесят миль. Ближе к вечеру, не дожидаясь, когда окончательно стемнеет, остановились шумным лагерем на берегу безымянной речушки. Повара запалили костры, собираясь готовить ужин, слуги торопливо закапывали резные столбики и натягивали на них шатры, конюхи скребли, поили и кормили коней.
Варяги разбили отдельный лагерь на возвышенности, в удобном для обороны месте, но костров не разводили – как-никак, они гости. Вот пусть король их и кормит.
Шатёр для магистра и зоста-патрикии поставили Ивор со Свеном, а Олег уже сам натаскал внутрь веток для мягкости. Разостлав ковры, он откинул полог и вышел, желая завести внутрь Елену, – намаялась, бедненькая, в дороге, вот и пусть бы отдохнула. Однако ни вблизи, ни вдали Сухов не обнаружил свою дражайшую половинку. Острое беспокойство тут же стало царапать его, возбуждая неясные подозрения и рождая тихое бешенство.
– Не дай бог… – проговорил он негромко, памятуя о недоброжелательстве Бозона Тосканского. – Всю шкуру спущу! На ремешки!
Навстречу ему шагал Пончик, но обычное «Пр-рывет!» застряло у протоспафария в горле – друг заметил выражение лица Сухова.
– Что случилось? – спросил он почему-то шёпотом.
– Надеюсь, что ничего, – выцедил Олег. – Елену найти не могу.
– Фу-у, как ты меня напугал! Спросил бы сразу! К часовне Ленка пошла.
– К часовне? – переспросил магистр, чувствуя, как отпускает тревога. – К какой часовне?
– Думаешь, я её видел? Какая-то часовенка выше по реке, местные сказывают.
– Нашла когда гулять, – заворчал Сухов.
– Кажется, дождь собирается, – сказал Пончик, задирая голову к небу.
А небеса затягивались хмарью – синие, с лиловой опушью, тучи громоздились, нагоняемые сырым ветром. Вдалеке, над горами, уже посверкивали зарницы, подсвечивая облачность мертвенной голубизной.
– Пойду приведу эту гулёну, – сказал Олег и пошагал на поиски.
Лагерь разбили на северном, низком берегу реки, сразу, как перешли брод. Вода едва текла, иногда журча по каменистым отмелям, порой зеленея омутами. Прямо к реке подступали рощицы ив, полощущих ветви в неспешном течении, а кое-где зеленели тростники, добавляя к бурливому плеску сухое шуршание.
Часовенку Сухов обнаружил на пологом травянистом склоне – четыре мощных арки под пирамидальной крышей. Половины черепиц не хватало, но ласточки не жаловались – везде налепили свои гнёзда, порхали вокруг или сидели в рядок на почерневших стропилах. Пичуги летали низко – к дождю.
Подтверждая примету, загрохотал гром. Порыв ветра пронёсся над рекой, тревожно зашелестела листва. Тут-то Олег и увидал Елену.
Женщина зашла в воду по пояс и тянулась руками к чему-то похожему на большое гнездо, сплавлявшемуся по воде. Да это корзина!
Зловещий свет молнии залил долину, огненный зигзаг распорол небо, оглушительными раскатами ударил гром.
– Алёна! – позвал Олег.
Жена не откликнулась. Она всё тянулась и тянулась к подплывающей корзине и вот дотронулась кончиками пальцев до плетёного ободка, медленно повлекла к себе, ухватила покрепче – и бережно, нежно вынула нечто маленькое и живое, завёрнутое в серую домотканую пелену. «Как Моисея…» – мелькнуло у Сухова.
Прижав свою находку к груди, Елена побрела к берегу. По её лицу, абсолютно счастливому, ручьём текли слёзы, но женщина смеялась, не в силах удержать ослепительную радость.
– Это девочка! – еле выговорила она. – Моя девочка! Господь услышал мои молитвы!
И в тот же момент стих гром, угасло биение молний, улёгся ветер. Небывалая тишина установилась в мире. В непроницаемом пологе туч образовался разрыв – небо, только что покрытое хмарью, очищалось и яснело. Вскоре лишь пара тающих облачков висела в вечернем небе, подрумяненная закатом.
Проглянуло алое заходящее солнце – и тут же прекрасный «зелёный луч» сорвался со светила, уходя в зенит.
– «Меч Господа», – пробормотал Олег.
– Благодарю тебя, Боже! – воскликнула Мелиссина и бросилась целовать обретённое сокровище. – Ты посмотри только, Олег!
Сухов пальцем поднял уголок пелёнки и увидел головку крошечной девочки в золотистых кудряшках. Кто ж это такого херувимчика сделал подкидышем? – подумал он.
Девочка лупала большими голубыми глазами, а потом раззявила беззубый ротик в улыбке и протянула ручонки к Сухову.
– Ты ей понравился! – восхитилась Елена.
– А я всегда нравился девочкам, – улыбнулся Олег.
Не зная, как ему обращаться с ребёнком, он пощекотал ей животик пальцем. Девочка рассмеялась, задвигала плечиками.
– Кокетничает, – решил Сухов.
– Ты понимаешь, – прошептала Мелиссина, – ты понимаешь? Я стала матерью! Это – моё дитя! Господь даровал мне его, и… О-о! Больше мне ничего не надо! У меня есть ты – и она!
Олег, странно себя ощущая, повел жену с ребёнком в лагерь. Первым их встретил Пончик.
– Пр-рывет! – радостно воскликнул он и удивился: – Кого это Ленка тащит?
– Мою дочь, – ответил Сухов.
Глава 21,в которой Олег возвращает подарок
Павия показалась поздним утром, когда дело уже шло к обеду. Ничего особенного город собой не представлял – кирпичные стены и башни, поля вокруг, порезанные на мелкие деляны, парочка отстроенных базилик и новые домишки в слободе – десять лет тому назад орда мадьяр здорово покуролесила в Павии и вокруг. Одних только церквей кочевники сожгли более сорока.
Павия была городом и молодым, и древним. Ранее на её месте стоял римский Тицинум, готы начали переделывать его на иной лад, лангобарды продолжили их дело и объявили Павию столицей своего королевства. А что? Земли тут плодородные, сей – не хочу. И виноградники имеются, и тучные пастбища. Недаром всегда находились охотники до Павии – Гуго Арльский пока был последним в череде королей, включая и Карла Великого, прибиравших её к рукам.
Город хорошо вписывался в ландшафт берега реки Тичино, в нижнем её течении, недалеко от впадения в По.
Копыта коней прогрохотали по крытому мосту, и стража у ворот поспешила пропустить короля и свиту. Известия о приезде Гуго расходились со скоростью звука – не успел кортеж достичь и середины пути ко дворцу, а народ уже толпился вдоль стен, выглядывал из окон, торчал в дверях. Барин приехал!