— Не надо, убери его, — сказала Прелесть.
— Ты чего испугалась? Думаешь, я тебя, что ли, собираюсь?…
Шорохов глянул на окошко и не поверил — ни глазам, ни прибору. У Аси был закрыт один-единственный сектор. Как у Рыжей, только еще короче: микроскопический отрезок в десять секунд. Меньше, чем закрывал ради простой демонстрации старшина Хапин. Что могло втиснуться в десять секунд? Что-то совсем ненужное… или крайне опасное. Что можно успеть за это время? Увидеть чье-нибудь лицо. Вряд ли больше. Лицо, которое необходимо забыть…
— У тебя много чего скорректировано? — отстранение спросил Шорохов.
— Наверно, уже прилично.
— И тот момент, когда ты сказала вербовщику «да»… — предположил он.
— Да… — ответила она нетвердо.
— И дорога до базы, и обратная дорога, и тренировки с корректором в школе и что-нибудь еще…
— Да, конечно. Не играй железкой, — снова сказала Ася.
— Ну, что ты, Прелесть…
Он посмотрел ей в глаза. Теперь еще улыбнуться…
Он улыбнулся.
Вспоминать под мнемокорректором тяжело: сначала минут пятнадцать без сознания, потом тоска-кручина. Когда это проходит, становится даже забавно. Но только когда проходит. Не раньше.
— При чем тут курение, осел?! — воскликнула Ася, едва придя в себя.
— Курение?… — растерянно произнес Олег.
— Да, да! Я в детстве не курила, осел! Я приличным ребенком была, не то что некоторые! И я… — Она вдруг запнулась и утомленно помассировала переносицу. — А, это…ладно…
Ася вытянула из пачки сигарету.
— Ты урод, Шорох, — заявила она, прикурив. — Кто тебе позволил? Ты… это то же, что по карманам чужим лазить, ты не понимаешь?!
— Я ничего у тебя не взял. Наоборот.
— «Наоборот»! — передразнила она — Еще раз такое сделаешь, я тебе…
— Не сделаю. У тебя больше нечего открывать. — Шорохов виновато склонил голову. — И что же ты вспомнила?
— Так, ерунда всякая.
— Это не ерунда. Это не может быть ерундой.
— Хочешь проверить?
— Я?… А оно нас двоих касается?
— «Оно», да… — Ася усмехнулась. — То самое…
— И что там? — осторожно спросил Олег.
— Увидишь.
— У меня корректор…барахлит, кажется…
Прелесть достала свой и, понажимав кнопочки, выбрала режим сканирования. С маникюром это было значительно проще.
Шорохов, покашливая от нетерпения, подался вперед, но табло на ее корректоре все равно не разглядел. Пока она не соизволила включить прибор, Олегу оставалось только гадать, какое там у них было совместное вспоминание. Одна гипотеза, впрочем, вертелась, но он не верил, что мог сам себе закрыть… закрыть это… с Прелестью. Нужно быть слабоумным, нужно вовсе не иметь головного мозга, чтобы добровольно отказаться от таких воспоминаний. С Асей! Хотя… там же всего десять секунд… Если это было именно то, о чем Олег думал, и в течение десяти секунд это уже закончилось… Тогда, пожалуй, лучше и не помнить…
— Десять секунд, — с ухмылкой подтвердила Прелесть. — Еще один сектор, около часа… Это ночью где-то. Не знаю, я тогда на операции была. И еще одна группа… Раз, два, три… Из трех секторов. Очень тесно.
Шорохов, чтобы занять руки, подлил себе чаю. Спохватившись, подлил и Асе.
«Ночью, когда она была на операции» — это относилось к гостинице. Олег не помнил, что там случилось, но подозревал, что ничего хорошего. В памяти болтались какие-то тени, скорее даже призраки… Что-то связанное с гостиничными путанами. Ни к чему это, решил Олег.
С «тесной группой» было проще — в нее вклинивалась долгая беседа с Лисом, поэтому Шорохов как минимум понимал, о чем речь. Но если закрыл — значит, так надо.
И к этим двум эпизодам — какие-то десять секунд…
— А еще?… — спросил Олег.
— Все. — Прелесть показала ему корректор, и он убедился: действительно, все.
— Я готов. Что там у нас пропало? С тобой вдвоем…
— Ты серьезно?!
— Вполне. Давай-давай, а то передумаю. Ася фыркнула и подняла корректор…
Олегу сделалось грустно. Настолько грустно, что впору было пальнуть себе в висок. Но не из станнера же…
Окурков в пепельнице заметно прибавилось, фантиков тоже. Прелесть, скучая, крутилась в кресле Василия Вениаминовича.
— Так что ты там про моих родителей?! — вскинулся Шорохов. — Ася, ты женщина, и бить тебя не положено, но учти!.. — Он нахмурился и спрятал кулак. — Фу… Так это… и правда, ерунда. Что же ты не предупредила?!
— Предупреждала. Не поверил.
Олег раздосадованно хлопнул по столу. Пятнадцать минут паралича — и ради чего? Ради воспоминания о том, как его напарница увидела свою фотографию в новом паспорте и что-то такое сказала, и он что-то такое ответил, и она, понятное дело, тоже ответила, и…
И в итоге Лопатин, умаявшись слушать этот хай, закрыл обоих.
— Весьма содержательно… — покачала головой Прелесть.
— Н-да… Больше ни секунды?
— Больше ничего.
— Где же дорога в школу? Туда и обратно.
— И мое согласие на службу…
— Я точно знаю, что мне известен адрес базы, — медленно проговорил Олег. — Я должен его знать… Но не знаю.
— Да-да… — кивнула Прелесть.
— Но я убежден!.. — воскликнул Шорохов и замолчал.
«Убежден» теперь относилось к прошедшему времени. «Был убежден» — так вернее. Олег не сомневался, что его возили в школу — именно в задрипанном «ЛиАЗе». Его не сильно смущала потеря адреса, ведь он полагал, что это дело рук бдительного Вениаминыча. Он смирился даже с отсутствием самих «ЛиАЗов», но исчезновение воспоминаний о той поездке объяснить было невозможно.
Впрочем, воспоминания как будто оставались на месте: Щелковский автовокзал, жара, три автобуса, пылища, лес за окном… лес за окном… снова лес, лес, лес… потом сразу — ворота. КПП, липовые гэбэшные сержанты, черные усы Хапина. Воспоминания были, но они словно такими и родились — уже урезанными. И нельзя сказать, что Олег не смотрел на дорогу… Как раз смотрел, и внимательно. Это его и удручало. Смотрел — и что же запомнил? Деревья, сплошные деревья… И красные звезды на зеленых воротах. Приехали, стало быть…
— Школа есть, но адреса у нее нет, — печально подытожила Ася. — Вздор какой… Не на Марсе же она находится…
— Она в нашей памяти, — ответил Шорохов. — Это все, что нам о ней известно.
«И не только школа, — уточнил он про себя. — У некоторых вместе со служебными адресами пропадают и домашние И не из памяти пропадают, между прочим. Там-то они остаются. А пропадают из жизни. И это скорее паршиво, чем как-либо еще…»
— С вербовкой у тебя тоже не прояснилось? Нового ничего?…
— Сказала же, нет! — раздраженно отозвалась Прелесть. — У меня… — Она подвигала пустую пачку «Салема» и нехотя взяла его «Кент». — У меня хуже, Шорох. Я надеялась, это все из-за коррекции… А ни фига, оказывается. Коррекция ни при чем. Это с мозгами беда.
— Ну прям уж!..
— Заглохни. Я кое-что помню. Чего на самом деле не было. То есть не могло быть. Никак… Просто по времени не складывается. Параллельные какие-то события… то есть… — Она почувствовала, что не в силах объяснить, и длинно вздохнула.
— У меня тоже параллельные, — поделился Шорохов. — После одной операции. Да ты в курсе — я про того хромого с пистолетом, которого ты на лестнице прищучила.
— Это совсем другое. Мои раньше возникли, понимаешь? Синхронно со школой. И весь год, что я там провела… я вроде и не там была.
— А где же? — удивился Олег.
— Хм… — недоуменно произнесла Ася. — Просто… жила. Но я же этот год на базе проторчала! Безвылазно! — Она прижала руки к груди, будто Шорохов ей не верил. — Хотя, может, и не год… Последнее время у меня все так одинаково было, все сливалось… работа-дом, работа-дом… друзья-подруги… Школу я помню намного лучше. Тебя помню, Хапина…
— А Ивана Ивановича?
— Дался тебе твой Иван Иваныч! Вот его точно не было.
— Иванов был. Был и есть, в отличие от меня, например… — решился наконец Шорохов. — Меня ведь нет. Я специально искал. Нет меня…
— А что у тебя по легенде? Что с твоим клоном?
— Не знаю. Я же говорю, его нет! Исчез.
— А мой умер, — тихо сказала Прелесть. — Буквально на днях. Год за меня прожил, пока я в школе была… И умер. Умерла… В тот же день, когда нас Лопатин к себе взял. Родиться для того, чтобы умереть… Как это грустно… Они не только живут, они и умирают за нас. Это ведь я должна была… — Ася отвернулась. — Клоны идут по нашим судьбам. Проходят то, что должны были пройти мы…
— Это всего лишь куклы.
— Какие же они куклы?…
— Куски мяса, похожие на нас, не более того. Манекены, не имеющие права выбора. Запрограммированные до самого конца.
— У моей программа была короткая… Очень короткая. Двадцать восемь лет, из них двадцать семь — чужие, прожитые не клоном, а мной. А ей оставался всего один годик…
— Пусть и тому радуется. Если б не твое решение прийти в Службу, она бы вообще на свет не появилась. Он, — поправился Олег. — Он, клон.
— Мое решение… Дело в том, что я его не принимала. Как-то оказалась на базе… каким-то образом… А помню другое… простую жизнь, скучную. Хотя прожить ее за меня должна была она. Мой клон.
— Не думаю, — сказал Шорохов. — Здесь либо совпадение, либо еще что-то. Глюки у всех бывают. У меня такой же завелся, и ничего.
— Ты опять про Иванова? Вот уж и впрямь глюк! Забудь о нем.
— Угу… — промычал Олег.
Он не стал говорить Асе, что с удовольствием очистил бы память от этого никчемного персонажа, но опасался, что вместе с Ивановым придется закрыть и всю учебу. Иван Иванович лез ему на глаза слишком часто, и рассортировать проведенные в школе полгода на минуты «с Ивановым» и минуты «без Иванова» не представлялось возможным. Его навязчивое присутствие было так же плотно встроено во все воспоминания, как… Шорохов неожиданно подобрал хорошее сравнение: как встроен домашний адрес в повседневную жизнь обычного человека. Вырви адрес — жизнь превратится в дуршлаг. Закрой Иванова — и от лекций останутся одни «здрасьте — до свидания». А кроме того, Иванов существовал в действительности. В отличие от Асиного «неучтенного» года и всего прочего, что может наизобретать переутомленный женский ум, Иванов был реален — настолько, что сумел воспользоваться станнером.