— Держа-ать… — с усилием произнес Дактиль.
Пластиковая ванна зашаталась, и половина жидкости выплеснулась на паркет. Клон мычал и вырывался, раскидывая вокруг слезы и тягучие нити слюны. Это бешенство не было направлено против тех, кто его усмирял, — кажется, он вообще не классифицировал мир и воспринимал комнату со всей обстановкой и людьми как единую враждебную среду.
Шорохов на мгновение поймал его взгляд. В светлых водянистых зрачках клона не было ни отблеска мысли, ни намека на что-то человеческое, — только ужас, тупой безотчетный ужас перед явившейся ему непостижимой вселенной.
Олег не видел настоящего Крикова — того увезли еще до их прихода, но теперь он вполне представлял, что это был за старик. Вся мимика клона состояла из двух-трех мучительных гримас, но по оформленным чертам лица, по характерным морщинам, можно было судить и о прототипе. Криков оказался нормальным, приятным пенсионером — седеньким, но не плешивым, с маленьким носиком и впалыми щеками.
Пока еще в контейнере плескался не он, а все-таки кусок мяса, но тело, прошедшее заключительный цикл, уже было, и отличить его от тела подлинного Крикова мог лишь он сам — и, возможно, его массажист. Копия, воссозданная по генокоду, целиком повторяла прототип и обладала всеми его качествами, за исключением шрамов, татуировок, мозолей и прочих неродовых признаков. Изменения во внутренних органах, возрастные пятна — все это формировалось в клоне сразу, еще в процессе созревания.
Их всех выращивали взрослыми — молодыми или старыми, — на той стадии развития, какая требовалась. Крикова клонировали в семьдесят, и его клону по биологическим часам было ровно семьдесят, не больше и не меньше. Олегу и Асе на момент вербовки исполнилось по двадцать семь, значит, где-то были вскрыты такие же контейнеры, и оттуда вот так же, с воем и корчами, вылезли их ровесники. Координатор отряда… Шорохов не знал, когда Лопатин поступил в Службу, но клон был и у него, а следовательно, «Василий Вениаминович номер два» в свое время тоже выныривал из плотной зеленой жижи и ныл, и содрогался, и выворачивался из-под чьих-то крепких рук.
Дактиль накинул Крикову на лоб широкий жгут и туго стянул его на затылке. Подвинув ногой картонную коробку, он достал прибор наподобие ноутбука.
Мнемопрограмматор. Странно, но Олег вспомнил и это — сейчас, увидев чемоданчик. Вспомнил не только название и назначение, но и практические занятия. Клонов им не доверяли, курсанты обходились мединститутским муляжом, но какие-то знания все же отложились. Базовый объем на уровне ликбеза — для того чтобы нормально ассистировать. Да, им говорили, что основную работу выполнит координатор отряда, поскольку фальшак — это не прогулка в роддом. Это большая ответственность и малопредсказуемые результаты — потому-то и ответственность.
«Фальшак», аналог «замены», точнее, натуральная замена, при которой на место человека попадает его клон, — будь то счастливчик, ожидающий незапланированного джекпота, или, как Криков, потенциальная жертва. Для Службы это не важно, для Службы и тот и другой — всего лишь субъекты вторжения. «Фальшак», копия, созданная либо для смерти, либо для непродолжительного функционирования, и в результате — опять же скорой смерти. Существо, чья жизнь ограничена рамками отдельной операции, — вот кто стонал и раскачивался с датчиком на липкой голове. Василий Вениаминович решил удовлетворить мадам Крикову способом ненадежным и весьма дорогим, но, учитывая ее влияние, единственно приемлемым.
Дактиль подключил контактный обруч к мнемопрограмматору и зыркнул на Прелесть.
«Не стоило ей сюда приходить, — подумал Олег. — Лопатин, не иначе, намерился познакомить ее с худшей стороной Службы. Так ведь и это еще не худшая…»
— Скомандуешь что-нибудь, или ты у нас тоже для мебели?
Шорохов сообразил, что реплика относится к нему, и, отерев потные ладони, бросил:
— Врубай…
Клону зажали рот, и Дактиль, помедлив, будто проговорив про себя молитву, щелкнул по кнопке.
Криков вздрогнул, застыл, громко вдохнул через нос, снова вздрогнул и вдруг затрясся — мелко и часто. Глаза у него покраснели, но взгляд начал проясняться. Зрачки уже не вращались бессистемно, как у пупса, а метались от одного лица к другому. Кукла постепенно становилась человеком.
Клон по-прежнему колотился о контейнер, как будто попал под напряжение, однако тело било не током, гораздо хуже — Крикова било его прошлым и будущим, которое из этого прошлого вытекало. Ничего не изменить, все уже сделано и все уже прожито. Все давно пройдено, до последней точки — и эта точка, хотя и на бессознательном уровне, тоже вошла в его память. Он должен умереть через пятьдесят девять дней, и никакой целитель, никакая реанимация этому не воспрепятствует. Он умрет через пятьдесят девять суток, и для смерти найдется сотня объективных причин, но самая главная заключается в том, что в этот день умер его прототип.
Курьер, державший ему рот, убрал руку, но не отошел. Криков некоторое время беспомощно озирался, потом вдруг сказал.
— Отпустите меня…
Совсем недавно интеллекта в этом туловище заключалось меньше, чем в моллюске, а сейчас оно принадлежало живому человеку, оно само и было — живым человеком. Пенсионером, по счастью — отцом обеспеченной дочери… И обычным слабым стариком, в детстве хлебнувшим оккупации, в молодости вдоволь погорбатившимся во благо социализма, помнящим водку и по два восемьдесят семь, и по три шестьдесят две, и так далее, а сейчас имеющим возможность употреблять «Мартель» и «Хеннесси», правда, почти уже не имеющим печени.
— Кто вы?… Зачем?… — спросил новорожденный Криков.
Он суетливо перебирал пальцами по мокрым бортикам. Несколько секунд назад три здоровых мужика с трудом удерживали его на месте, а теперь Криков едва ли смог бы самостоятельно подняться.
Дактиль отстегнул жгут, смотал кабель, закрыл мнемопрограмматор и сложил все это в коробку от телевизора.
— Принимай работу, — сказал он устало. — В отчете, смотри, не забудь про меня… Ну и вообще не забывай.
— Спасибо, Дактиль.
— Клона в душ, — распорядился курьер. — Прелесть, отомри! Да, и привет вам обоим от Пастора.
Двое операторов вытащили старика и, взяв его под руки, повели в ванную. Увидев Асю, он попытался прикрыться, и та отвернулась к окну.
— Не надо… Что вы… — продолжал скулить Криков, и Олег понял, что единственный способ не провалить операцию — это каждую секунду думать о бледном теле в зеленоватом растворе, И как мантру твердить одно слово — «фальшак».
Ася наконец сдвинулась с места и принялась искать тряпку, чтобы вытереть пол. Олег, сунув руки в карманы, встал над контейнером. Мысль о том, что в такой же пластиковой бочке родилось существо с его лицом и его судьбой, вызывала отвращение — почему-то не к клону, а к самому себе.
— Мы закончили, — сообщил какой-то опер. — Думайте, во что его одеть. Ящик заберут курьеры, народ мы закроем, об этом не беспокойся. Как его вывести — вот проблема… Со станнером я бы не рисковал, он и так еле живой. Доставить труп, сказать, что сами уже справились… — усмехнулся он.
— Сообразим, — ответил Олег. — Кто у вас за рулем?
— Я. Алик. — Оператор подбоченился, будто это могло что-то изменить. Он был мелок и чрезмерно подвижен.
— Алик — это имя или от «алкоголика» сокращенно?
— От «аллигатора», — пояснил тот.
— Спускайся в машину, Аллигатор, мы сейчас будем.
— Уверен? Тут нищие не живут. Фальшак один раз на лестнице каркнет — через минуту менты уже будут в подъезде.
— Не каркнет. Фальшак. Иди вниз, мы скоро. Олег встретил Крикова у ванной и помог ему завернуться в большое пушистое полотенце.
— Вы нас не бойтесь, дедушка. Ничего страшного, вам плохо стало, мы и приехали. Ваши домашние вызвали.
— Так вы врачи, — с облегчением произнес старик.
— Да. Из Службы спасения. Как вы себя чувствуете?
— Сносно.
— Вам нужно побыстрее одеться. Не хочу вас тревожить, но…
— Что?! — Криков, разумеется, встревожился.
— Ваша дочь… — Шорохов скорбно поджал губы.
— Что с ней? Самолет?! — воскликнул старик. «Клон… — сказал себе Олег. — Фальшак. Либо он, либо прототип. Кого-то из них сегодня не станет. Надо, чтобы клона».
— Нет, с самолетом все хорошо. Она прилетела раньше, приземлилась… Все в порядке. Только по дороге…
— Жива?… — упавшим голосом спросил Криков. «Фальшак. Фальшак. Фальшак».
— Да, жива, но мы должны немедленно…
Старик сбросил полотенце и, уже не обращая внимания на присутствие женщины, устремился к шкафу.
Ася, догадавшись, что ему наплели, посмотрела на Олега с ненавистью.
— Фальшак… — выдавил Шорохов.
Непременным условием Криковой была полная адекватность объекта. Никаких успокоительных или антидепрессантов, тем более — никакой наркоты. Стрелять в наколотый манекен ей было неинтересно, она заплатила не столько за смерть отца, сколько за отчаяние в его глазах.
Отчаяния пока не было, было лишь волнение. Криков вертел головой и непрерывно задавал вопросы. Ася, шаг за шагом сглаживая версию об автоаварии, сгладила ее уже настолько, что было непонятно, куда и зачем его везут. Старик чувствовал обман и беспокоился еще сильней. Шорохов, повторяя про себя одно и то же слово, пялился в окно.
Алик и вовсе был занят другим. Пятнадцатилетний «БМВ», принадлежащий местному отряду, еле тащился, даже по сравнению с «восьмерками».
— Пусть полюбуется, на какой рухляди катаемся… — мстительно бормотал опер. — Хотя что ей?… Где она и где мы… Из того бюджета нам ни копейки не свалится.
Клон, будто догадавшись, что речь идет о его дочери, снова зашевелился и осторожно тронул Асю за руку.
— Мы ведь в Шереметьево едем?…
Прелесть посмотрела на Шорохова, но тот демонстративно отвернулся: мол, взялась успокаивать — сама и расхлебывай.
— Да, — ответила она. — В Шереметьево. Только другой дорогой.
— Когда же она прилететь успела? — спросил Криков. — Обещала послезавтра вечером.