Из всех новшеств Олега почему-то привлекло отсутствие светофоров. Тем не менее перекресток регулировался — обтекаемые, сплющенные машины дружно тормозили и так же дружно уезжали. Логичнее было построить новую магистраль сразу со всеми развязками, однако эстакада, даже самая компактная, здесь бы не поместилась. Шорохов сделал вывод, что транспортную проблему не снимут еще долго — вероятно, до тех пор пока автомобили не начнут летать…
Олег все не мог забыть того, что он видел впереди, в нескольких минутах отсюда. И он опасался, что пустыня никуда не денется — она придет, наступит на город вместо Нового года, раздавит все это пространство с первым же ударом курантов.
У невидимой, но определенно существующей стоп-линий снова зазвучала затейливая мелодия.
«Вот по части автодизайна и аранжировок для клаксонов потомки продвинулись неплохо», — снисходительно заметил Олег.
У противоположного тротуара стоял приземистый автомобиль спортивного класса — так его оценил Шорохов, хотя подобных машин на улице было большинство. Прихотливо очерченный капот отбрасывал яркие изогнутые блики, а миндалевидные фары, тускло светившие желто-зеленым, смахивали на глаза восточной красавицы. Сравнить автомобиль было не с чем, разве что с каким-нибудь концепт-каром.
«Наши концепты этой тачке в дедушки годятся», — подумал Олег.
Машина просигналила еще раз, потом дверь распахнулась, и из салона кому-то замахали рукой.
Нет, ничего не меняется… Люди спешат к праздничному столу, люди опаздывают на свидания, нервничают, орут…
Человек действительно заорал, но за многоголосым шелестом моторов нельзя было разобрать ни слова.
Олег пригляделся к пассажиру. Странный тип… одетый совсем не по сезону. Какой-то сумасшедший… В светлом костюме, как и автомобиль, — условно-спортивном, в белой обуви и в бейсболке, тоже белой.
Мужчина завопил еще громче и, выскочив, помчался через дорогу. Прямо на Олега.
— Вперед!.. — кричал он, лавируя между тормозящими машинами. — Вперед, быстрее!! До упора!.. Быстрее, Шорох!!
Олег тряхнул головой, скидывая с макушки снежную шапку. Бегущий человек ему был знаком.
— До упора!! — срывая связки, завопил Иванов и вытащил из кармана плоскую коробочку. — Уходи, Шорох!! Уходи отсюда!..
Олег сдернул с пояса синхронизатор и вызвал на табло предыдущую строку — две тысячи семьдесят пятый год. Увидев у него в руках прибор, Иванов тут же исчез. Шорохов ничего не понял, лишь отметил, что пятнадцать минут, на которые он возвращался из того гибельного места, почти уже истекли В мозгу мелькнула смутная догадка, но времени на ее осмысление не оставалось. Сейчас что-то случится, Олег это почувствовал. Палец сам опустился на кнопку и сам все решил.
Иван Иванович продолжал бежать. Пыль, медленно развеиваясь, стелилась за ним широкими шлейфами. Каждое его прикосновение оставляло на земле след, но Олег видел, что эти следы начинаются с пустого места. Иванов сбавил скорость и пошел шагом — бегать на такой жаре было тяжело. Позади тянулась цепочка из десяти отпечатков, больше на обожженной глине ничего не было.
Шорохов посмотрел на свои плечи — снег стремительно таял, растекаясь по рубашке темными пятнами, которые тут же и высыхали. Над рубашкой курились прозрачные язычки пара. Одежда Ивана Ивановича уже не казалась ему такой странной. Бежевый светоотражающий костюм и кепка с длинным козырьком, прикрывавшим лицо, были здесь кстати. Значит, Иванов попал сюда не случайно.
— Это будущее, Олег. Две тысячи семидесятый, одна минута до Нового года. Дальше перемещался? Наверно, уже попробовал.
Шорохов машинально достал сигареты, но, подержав пачку в руках, сунул ее обратно. Иван Иванович расстегнул «молнию» и вытащил из-за пазухи армейскую фляжку.
— Хочешь?
Олег настроился на коньяк, но там была простая вода.
— Ты рано тут появился, — сказал Иванов, завинчивая крышку. — Ты слишком мало успел узнать. Даже меньше, чем какой-нибудь Пастор или Дактиль.
— А ты сам-то кто? Я не пойму: ты в Службе или нет?
— В Службе. Но не в твоей.
— Ты из другой зоны?
— Можно и так сказать. Да, считай, что я из соседнего филиала. Командированный как бы.
Последняя оговорка Олегу не понравилась. Лучше бы Иван Иванович обошелся без этого «как бы».
— Зачем ты в меня стрелял? — спросил Шорохов. — Тогда, на «Щелковской». Я же не собирался тебе ничего делать… ничего плохого…
— Ты бы и не смог. Но ты начал меня спрашивать, и это было… немножко несвоевременно. Ты и сюда напрасно явился.
— А где я?
— Трудно объяснить. Нарисовать еще как-то можно… — Иванов задумчиво провел носком по земле, потом посмотрел на небо и опять полез за фляжкой. — А словами… словами тяжело. Барьер… — крякнул он, глотая теплую воду. — Это барьер, и мы сейчас в нем.
— А что за ним? Что дальше?
Иван Иванович глянул по сторонам, будто искал тень или кресло, и вздохнул.
— За барьером находится будущее, — сказал он. — Время-то бесконечно.
— А до барьера — прошлое… — проронил Шорохов. — Это ясно. Но если минуту назад был декабрь две тысячи семидесятого, а еще через минуту наступит…
— Январь две тысячи семьдесят первого, правильно. — А между ними — пустыня, жара…
— Тоже правильно. Только это не пустыня. Так мы воспринимаем барьер.
— И как же через него перескакивают?…
— Кто перескакивает? — нетерпеливо спросил Иванов. — Никто никуда не перескакивает. А, ты хочешь знать, что случилось в последнюю минуту и что было бы с тобой, останься ты там?
— Ну!
— Тебя бы не стало. Ничего интересного там не произошло. Просто все прервалось.
— Погибло?…
— Прекратило существование. За барьером, с той стороны, все продолжается, но уже независимо от твоего настоящего. Вершина вашего… гм, «столба» с будущим почти не состыкуется.
— «Нашего»… — буркнул Олег. — А «ваш»?… А школа?! — спохватился он. — Что ты делал в моей группе?
— Ничего. В школе я не учился.
— Как?… — опешил Шорохов. — Я же тебя отлично…
— «Отлично» надо поставить нашим мнемотехникам, — усмехнулся Иванов, — Ты должен был меня знать, ты меня знаешь. Это все, что требовалось от подсадки.
— Подсадка?…
— Мнимое воспоминание. Вшитое, кстати, в такое же мнимое.
— Я не понял, — признался Олег. — Ты про школу?
— Учебная база находится в другом месте. И ты никогда на ней не бывал.
— И автобусы…
Олегу показалось, что часть снега ссыпалась ему за шиворот. Он даже потрогал шею, настолько это ощущение было натуральным. Нет, рубашка давно высохла.
— Автобусы… — повторил он с ужасом. — От «Щелковской»!.. Мы же ехали… И старшина… Хапин… И солдатики гэбэшные. И лекции…
Иван Иванович лишь молча кивал.
— Все шесть месяцев — сплошная липа? — тихо спросил Шорохов. — Но я же встречал некоторых… уже после школы.
— Тебе вшили вполне правдивую историю. О том, как ты мог бы учиться… если бы учился на самом деле. Сокурсники, инструкторы, обслуга — все взято из жизни. Ни одного вымышленного персонажа.
— А Рыжая?
— Какая еще рыжая?
— Эта… Ирина!
Иванов подвигал бровями и вновь достал фляжку.
— А, Ирина Проценко! — обрадовался неизвестно чему.
— Фамилию я не знаю. Но она меня не помнит. И школу тоже. При этом у нее почти ничего не закрыто.
— Ей и закрывать нечего. Проценко — человек со стороны. Ее использовали, чтобы связать твои мнимые воспоминания с действительностью. Помнишь рыжую на занятиях — встречал ее в жизни. И никто тебе не докажет, что базы нет. Ты же сам видел рыжую!.. Да ты и сейчас сомневаешься, верно? Это потому, что ты рано пришел. Рано начал меня доставать своими поисками, своими вопросами… Процесс тяжелый, и не надо его форсировать, Олег. Времени у нас навалом.
— У нас?…
— Ну, а зачем же меня к тебе подсадили? Мы вместе, опер Шорох. Ты и я. Если хочешь знать, кто я такой… Ну, допустим, консультант. Хотя, думаю, ты и без моих советов справишься. Если спросишь, кто ты сам… Тут я, наверно, не отвечу. Даже без «наверно». Рановато тебе. Не спеши, у тебя все получится.
— Мне многие это говорят…
— И они правы. Или ты про Крикову? Ты, между прочим, зря оттуда удрал, Федяченко подстраховался, он не дурак, но на его страховку найдется и другая. Так что возвращайся. Дело-то не частное, а служебное. Санкционировано на самых верхах. Служба окажет любезность вице-спикеру — вице-спикер окажет любезность Службе. Заканчивай операцию, не ломай логику.
— А потом?
— Потом я тебя разыщу. Придет время, и разыщу.
Шорохов снова без толку повертел сигареты и переступил с ноги на ногу. Пятки уже сварились — теперь, Когда пот иссяк, они начинали поджариваться.
— Значит, ты сидишь только в моей памяти? — спросил Олег.
— Ты волновался, что меня никто не помнит? Не переживай, так и должно быть.
— А про школу?…
— Неужели это важно?
— У меня есть подозрение, что «заочно» обучался не я один. Это обычная практика?
— Не-ет, что ты! Это вариант дорогой, эксклюзивный. Гораздо проще переместить курсанта в настоящую школу. Но не всегда это удается.
— Темнишь, — сказал Олег.
— Хорошо, не буду. Твою напарницу тоже по ускоренной программе подготовили.
— Прелесть… Она помнит, что провела этот год у себя дома. А где, интересно, был я? У меня и дома-то вроде нету…
— Задавая вопрос, всегда рискуешь услышать ответ. Поэтому меньше спрашивай. Я ведь как лучше хочу. Не загоняй себя в угол, на Шороха многие надеются, очень многие.
— Надежда — вещь бесполезная. Все уже случилось. Либо — не случилось. Все в магистрали.
— Согласен, но с одной поправкой. Сама магистраль… Олег, дружище!.. — Иван Иванович широко развел руками. — Сама магистраль меняется — по чуть-чуть, незаметно. И возникает другой «естественный ход событий», не менее естественный, чем тот, что был прежде. И внутри новой редакции ничего не переделать, потому что все причины и следствия в ней жестко связаны. Но ведут они уже не туда. Изменить будущее действительно нельзя. Но можно создать иное будущее, которое вытекает из иного настоящего.