В голове мелькнула тревожная мыслишка, но Олег ее отогнал. То, что он собирался сделать, в планы Службы уж точно не входило. Крикову они берегли.
Шорохов надеялся, что это окажется не слишком сложно. Люди иногда друг друга убивают. Он не был человеком в полном смысле, он даже не просил, чтобы его создавали, но его все-таки создали — по образу и подобию. Он, Олег Шорохов, кому-то понадобился. Кому, зачем — он не знал. Он просто жил. И в этом, хотел он того или нет, Олег все же был человеком.
До пустыря в районе «Петровско-Разумовской» Олег добрался не сразу. Долго разыскивал таксиста, который знал бы это место, потом, найдя, долго объяснял, зачем ему понадобилась бывшая городская свалка. На него недоверчиво косились, ему отказывали, его в чем-то подозревали. Как будто он уже совершил что-то фатальное, несущее вред всему человечеству. Нет, он только собирался.
Сухие бледно-зеленые кусты стояли плотной стеной. Шорохов углубился в заросли и, сокрушенно повздыхав, лег на землю. В нос полезла мелкая сладковатая пыль, ладони стали серыми и неприятно шершавыми.
По краям пустыря торчали коробки новостроек. Если на крышах сидели снайперы, то его спина должна была представляться им шикарной мишенью. Олег не то чтобы старался об этом не думать — он действительно не думал. В жизни его волновало немногое. Сама жизнь в этот короткий список уже не входила.
Сначала на пустыре показалась черная «Волга». Она заехала через боковую дорогу и развернулась. Двери не открывались. Олег, давясь пылью, лежал за кустами и гадал, кто сидит внутри. В ранней редакции это был Лис, который привез еще одного Крикова, якобы настоящего.
Теперь же Лиса не существовало, по крайней мере, для Службы, и Шорохову было любопытно, что от этого изменится. Все, сделанное Лисом, разом пропало, и каждый из его несовершенных поступков потащил за собой цепочку новых следствий Мир должен был стать другим — неузнаваемым. Но не стал.
— Кайфа не прибавится, — раздалось сзади так внезапно, что Олег, дернувшись, чихнул — Не прибавится, Шорох. По себе знаю.
Подкрасться по кустам было невозможно. Человек финишировал прямо за спиной, и это говорило о том, что визит Олега на пустырь секретом для Службы не является.
Шорохов судорожно соображал, что ему делать. В принципе ничего. Он уже проиграл.
— Вот, значит… — сказал знакомый голос. — Прибыл тебя компенсировать. Ты не против?
Пастор отгреб мусор и прилег рядом. Через секунду на пустырь торжественно вкатился кремовый «Линкольн» Криковой.
— Не трогал бы ты ее. И тебя не тронут.
— Кто в тачке? — спросил Олег.
— Вместо Лиса? Сейчас, сейчас… — Пастор ткнул пальцем в сторону «Волги», и из нее, как по команде, показался он сам. Чуть позже выбрался и фальшивый Криков.
— Понятно… Свято место пусто не бывает. Вообще-то про Лиса никто в Службе и не слышал…
— Слышали, слышали. Те, кто был на заданиях и пришел в новую редакцию извне, со своей памятью.
Шорохов вспомнил, как случайно изменил настоящее, выкурив в бункере старую сигарету. В результате пропал разговор с Лопатиным про генсеков и про что-то еще, такое же пустое. Об этом помнил только он, а Лопатин с Асей забыли. Для них этого и не было. Но для Олега — было. Значит, Лиге тоже ДМ кого-то остался. А если он, то, возможно, и…
— И про Прелесть тоже слышал? — поинтересовался Шорохов.
— А чего ж, конечно. Жалко ее, смазливенькая была. Ну уж судьба у нее такая.
Из «Линкольна» выскочил охранник. Обежав машину, он распахнул заднюю дверь и подал руку вице-спикерше. Мадам Крикова, прямая, как палка, ступала медленно и степенно. Пастора и второго клона она заметила сразу.
Чуть позже из лимузина вылез Шорох, следом за ним — второй охранник. Федяченко бродил между «Линкольном» и «Волгой», предвкушая, как Шорох растеряется, обнаружив еще одного старика. Шорох действительно растерялся. Он приложил ладонь козырьком, с сомнением осмотрел границы пустыря и, уже завершая оборот, наткнулся взглядом на Пастора с Криковым.
Олег следил за своим дворником и ждал, когда тот потянется к поясу. Перемещение можно было и не заметить, ведь он вернулся непосредственно в точку старта, но если бы Шорох раскрыл синхронизатор и принялся нажимать на кнопки, Олег увидел бы обязательно.
К железке двойник не притрагивался, и Шорохов окончательно убедился, что находится в новой редакции настоящего. Не сбежав от кфиковских телохранителей, он не попадет в барьер, не встретит там Ивана Ивановича, не отправится в год своего рождения, а оттуда — в «выпускной тест»…
Олег прислушался к памяти. Вторая версия была уже там — без путешествия к границе зоны, без Иванова в пустыне, без всего того, что он открыл для себя в последние дни. Однако эти воспоминания оставались формальными и неродными. События, как в запотевшем зеркале, скорее угадывались, чем виделись наяву. После операции с Криковой там продолжалась нормальная, честная служба. Там — за поверхностью зеркала. В магистрали, из которой он умудрился вырваться. Не на свободу, нет. В другую магистраль — ту, где он нашел оранжевый контейнер с самим собой, где валялся, уткнувшись лицом в снег, и где отбил у Службы Асю.
— Так чего… не будешь, что ли, компенсировать?… — спросил Шорохов.
— На кой ты мне нужен… — лениво ответил Пастор. — Полежи еще десять минут и отваливай.
— Полежу Вашей Криковой все равно кранты.
— Сомневаюсь…
— Кое-кто должен будет ее спасти, — ненавязчиво начал Олег. — И не спасет, наверно…
— Ты про Прелесть? Уже спасла.
— Как это?…
— Она уже все сделала. Ну, не она, допустим… Вырастили ей клона, он под снайпера и подставился. Сама-то Прелесть пропала, говорят… — Пастор коротко взглянул на Олега. — Это ведь она была изначально, Прелесть. Ну вот, чтобы не ломать логику, заменили такой же Прелестью.
— Логику… А что же раньше-то?! Одного клона — в развалины, второго — под пулю, а живого человека оставить… Ведь они это могли!
Пастор пожал плечами — в положении лежа жест получился еще более неопределенным.
— Как опер Прелесть никому не нужна, — сказал он — А как человек… Шорох, чего я тебе объясняю? Служба не занимается спасением отдельных человеков. Разве что Криковой и ей подобных… Но и они интересны исключительно как объекты. Не как люди, поверь. А если каждого спасать и каждого жалеть… Куда будем девать спасенных? Где им жить?
— Да, Службе жалко все человечество. Оптом.
Он вдруг подумал, что совсем недавно относился к этому точно так же. «Замурованные»… Он называл их «замурованными» — всех, кто не имеет отношения к Службе, кто не вырван из магистрали. Хотя у операторов тоже своя магистраль… Свой бетонный столб.
— Ты в курсе про Прелесть, — утвердительно произнес Шорохов. — Ну, про нее и про меня…
— А как бы тебе хотелось? Могу помнить, могу не помнить. У меня в голове столько всякого намешано…
— Опасно со мной такие разговоры вести. Плохо кончается.
— Не, у меня все будет в порядке.
— С чего ты взял?
— Просто посмотрел. Смотался в будущее и посмотрел, что со мной стало.
— Действительно просто… — обронил Олег. — И что там видно, в этом будущем?
— Не скажу. Секрет. — Пастор тихонько рассмеялся. — В общем, Шорох, живи и здравствуй. Только не чуди, прошу. Крикову убивать нельзя, для нее смерть — это слишком красиво. Ты же там был, когда она со своим папашей… Я бы, может, и сам ее кончил, да не хочу ей такую услугу…
— Слушай, а почему ты «Пастор»? — перебил его Олег. — Почему не «Вепрь» какой-нибудь, не «Ирод»?…
Тот отломил сухую травинку и, пригладив перед собой пыль, вывел: «Past-оr-Future».
— Ник у меня был. Давно, еще до Службы… Длинноватый немножко. В позывном больше двух слогов не полагается.
— Осталось «прошлое, или…», да? Без «будущего»?
— Без «будущего», — согласился Пастор, — так короче. Вон, вон!.. Сейчас самое интересное, гляди! Крикова спрашивает: «Ты счастлив, папа?…»
Он произнес это медленно, как сама вице-спикер. Шепот Пастора полностью совпал с движением ее губ.
Оба старика беспомощно мялись за широким сверкающим багажником. Крикова стояла рядом, тиская в руках револьвер. Через секунду она поднесла ствол ко лбу одного из клонов.
— Прощай, папочка, — продублировал Пастор не без удовольствия.
Именно это она и сказала — тогда, в старой редакции. И дословно повторила в новой. Похоже, Лис не ошибся, и она действительно долго репетировала. Ждала. Мечтала.
«Пусть живет, — решил Олег — Нельзя ее лишать такого наслаждения. Пусть гниет изнутри. Она достойна».
Крикова переводила «кольт» с первого клона, в футболке и голубых джинсах, на второго, в серых брюках и клетчатой рубашке. Она пыталась разобраться, кто из них настоящий, и это тоже доставляло ей удовольствие.
— Шорох! — позвал Федяченко. Олег вздрогнул.
— Не тебя, — успокоил Пастор.
— У вас есть шанс реабилитироваться, — объявил Федяченко.
Крикова сказала что-то еще, совсем тихо, и, уткнув ствол в клетчатую рубашку, четыре раза нажала на курок. Старик секунду постоял и сложился, как тряпочный.
— Поверил? — обратилась женщина ко второму. — Ты поверил, папа? Ты думал, я не смогу?… Уважаемый Пастор! — окликнула она оператора у «Волги». — Ну, хоть теперь-то вы проясните? Кто это был? Копия?
— Копия, — ответил тот.
— Ты наконец-то плачешь, папа… — пробормотала она. И выстрелила отцу в голову.
Федяченко вручил Пастору две пластиковые карточки, и свита Криковой начала грузиться в «Линкольн». Перед тем как сесть, вице-спикер двумя пальцами взяла револьвер и кинула его в кусты.
«Кольт» упал так близко от Олега, что ему даже не понадобилось никуда ползти. Он подобрал с земли кривую палку и притянул оружие к себе. Телохранители направились было к кустам, но водитель коротко ударил по клаксону, и они вернулись к машине.
Вскоре «Линкольн» скрылся в узком извилистом проезде. Шорох и Пастор синхронно достали сигареты и прикурили. Потом сошлись у «Волги» и хлопнули по рукам. Пастор протянул карту, Шорох ее без колебаний принял и тут же опустил в задний карман. Если в присутствии Криковой все развивалось почти так же, как в ранней редакции, то после ее отъезда различия стали очевидны.