Замолчав, Иван Иванович уставился в пол.
— А Прелесть… — сказал Олег. — То, как я…к ней относился… отношусь… Это тоже по твоей программе?
— Зачем ты спрашиваешь? Копишь ненависть?
— Давно накоплено, — заверил Шорохов. — И столько, что не только на тебя хватит. На всех.
— На все человечество? — Иванов рассмеялся. — Щедрый клон Шорох… Ничего ему не жалко. И никого…
— Я живу по программе, — отчеканил Олег. — Что заложили, то и хавайте!
— Вряд ли… Уж выстрел туда точно не закладывали. Этот «кольт» я для другого прописал. Чтобы было, чем тебя напугать, когда ты не захочешь выметаться отсюда.
— Я мог бы прикончить из него Крикову…
— Ты?! Мог бы, да… А Пастор за секунду до этого прикончил бы тебя. Он один из тех немногих, кто знает, что ты и есть Старикан. Пастор любопытный… Но компенсацию он не сорвал бы ни при каких условиях. Он очень хороший опер.
— И я — хороший опер… — со значением отозвался Шорохов.
Иван Иванович пристально посмотрел ему в лицо, но намека, кажется, не уловил.
— Меня программируют… — сказал Олег. — Меня кантуют в пластмассовом гробу, заставляют верить в то, чего не было, и скрывают то, что есть на самом деле… Я чувствую себя кроликом каким-то… собакой Павлова. Только им брюхо резали, а у меня роются в душе. Если б одним телом распоряжались — кирпичи заставили перетаскивать или даже стрелять в кого-то… А то — желать принуждают! Желать и не желать, любить и не любить… Знал бы ты, насколько это унизительно!
— Грузчики и киллеры редко доживают до девяноста трех лет, — проронил Иванов.
— Девяноста двух, — поправил его Олег.
— Столько тебе перед барьером. От него до войны пройдет еще почти полгода, ты проживешь и их тоже.
И не будешь считать себя несчастным… Правда, счастливым ты тоже не будешь.
— Из-за того, что случилось с Прелестью? И наши с ней три дня мнимой свободы… от них станет еще хуже…
Иван Иванович промолчал.
— Это грязно, потомок! — крикнул Олег. — Это омерзительно…
— Мотивация, Шорох. Для того чтобы старик, проживший вовсе не напрасную жизнь, захотел ее изменить, нужна не ностальгия и даже не раскаяние. Нужна боль, которую человек помнил бы до самого конца. Не месяц, не два. Шестьдесят пять лет.
— Ты можешь сделать так, чтобы Служба ее не трогала?
— Ты и сам можешь. Но это будет вторжение, и его компенсируют. Идти напролом нельзя, иначе мы не разделили бы нашу операцию на восемь этапов. Я же тебе говорил…
— Да… — Олег встал и, согреваясь, попрыгал на месте. — Я тоже тебе кой-чего говорил. Помнишь?… Я говорил, что за услуги возьму с твоего человечества дорого…
Он рывком крутанул Иванова в кресле и развязал ему руки.
— А цена такая, потомок. Ася будет жить — еще три дня, и еще три дня, и еще, — пока не превратится в сварливую старушку, пока я сам не начну толкать ее в могилу. Делай что хочешь. Один или вместе со всей своей магистралью. Двигайте горы, осушайте моря, бомбите города — в прошлом или в будущем… Я не знаю, куда вас заведет ваша историческая логика. Мне все равно, что вам придется изменить в мире. Жрите землю. Но дайте одному человеку выжить. И я помогу выжить вашим четырнадцати миллиардам, или сколько вас там уже наплодилось…
— Боюсь, ты не представляешь… — начал Иван Иванович, но Шорохов врезал ногой по креслу, и тот откатился к стене.
— Бояться будешь потом! — рявкнул Олег. — Тебе сейчас охота схватить прибор и ломануть с ним куда-нибудь… Это известно. Запустить меня на седьмой круг ты можешь и без моего согласия. И снова возить меня, как половую тряпку… Но тебе останется еще восьмой, последний. Поэтому не спеши. Мой программист мертв, других точек контроля не предвидится. Значит, сравнить с исходником меня уже некому. В любом случае я буду жить дальше. И если впоследствии выяснится, что ты меня обманул… Старикан просто не станет себя клонировать. Ты понял, потомок? Все, что я сделал за эти шесть кругов, и все, что я собираюсь сделать еще, — пойдет прахом. Кстати… Алексей обещал мне кое-что рассказать…
— Он этого не знал.
— Ты догадался, какой у меня вопрос?…
— А ты должен был догадаться, какой у меня ответ Тебя беспокоит герметичность твоей биографии?
— Герметичность, во-во То самое слово. Контейнер у меня герметичный, и биография такая же.
Иван Иванович оттянул на свитере ворот и снял с шеи длинный шнурок с кожаным кошельком. В кошельке оказалась плоская металлическая коробочка, а в ней обычный мини-диск.
— Не обычный, — возразил он, заметив разочарованный взгляд Олега. — Это имитация. Прочитать его могу только я, ваша аппаратура примет его за пустую болванку. Здесь и генокод, и мнемопрограммы. На этом носителе ты весь, от и до. Я принес его с собой оттуда. Так что мы вроде как земляки. По крайней мере мы появились в одном и том же времени.
Шорохов осторожно взял диск и посмотрел его на просвет.
— Ага, появились, — огрызнулся он. — Меня тепленького вытащили из сидирома, а тебя — из другого места. Но я не понял, как я очутился на должности Старикана.
— Твой прототип — верховный координатор Службы. Реальный Старикан, проживший нормальную жизнь, у которой было и начало, и конец. Перед тем, как поставить барьер, мы его…
— Выкрали, — подсказал Олег.
— …вывезли. Отсканировали память, отрезали первые двадцать семь лет и заменили их топорной легендой.
— Зачем?
— Чтобы ты узнал, кто ты такой, и в старости распорядился себя клонировать. Потому что, кроме тебя самого, этим никто не занимался. Ведь прототип клоном не был. Так ты запустил наше кольцо.
— А пропажа Старикана никого не смутила?
— Он зашел в туалет, а вышел оттуда двойник, вот и все. Это было уже перед барьером. Ты приказал вырастить и активировать своего клона, поскольку у тебя в памяти остался единственный День рождения — выпускной тест. А через пару часов у вас наступил последний Новый год.
— Сплошные праздники…
— Но образцы в прошлое уже отправили, и начался твой первый круг. Зато мы достали Службу изнутри. Все, что сделано, — сделано ее же руками.
— Так у меня еще и родственники есть?… Если они были у настоящего Старикана, то и у меня должны быть… настоящие.
— Не исключено, — отозвался Иван Иванович — Какие-то, по идее, точно есть. Но ты их не разыщешь. Тебе же не память корректировали, а забивали скорректированную программу. Кроме нее, у тебя нет ничего.
— Да… В общем, примерно так я все и представлял. Хотя надеялся, что история у меня окажется поинтересней… Но биографию никто не выбирает. И другой, за номером «два» не будет…
Иван Иванович бросился к Шорохову, но тот уже опустил каблук на диск и с хрустом провернул.
— Не будет больше вторых попыток, — сказал он. — Ни у меня, ни у тебя.
— Там же корректировки! — простонал Иванов, нерешительно взмахивая рукой, словно и порываясь вытащить из-под ботинка осколки, и одновременно сознавая, что опоздал.
— Корректировок программы тоже не будет, — заявил Олег — Никаких. Ты расскажешь о нашей задаче. По-человечески. И я попробую ее выполнить. Как человек, а не как кукла.
— Испугался, что я продублирую всю операцию с самого начала? Это невозможно… — сокрушенно проговорил Иван Иванович.
— Вот и отлично. Теперь остались только я и прибор, который после передачи Лопатину к нам уже не вернется. И тебе меньше соблазнов, и мне спокойнее. — Шорохов огладил карманы и, увидев на столе пачку «Кента», вспомнил, что сигареты давно закончились. — Тьфу…
Иванов сел обратно в кресло — тяжело, со вздохами и кряхтением.
— Прелесть тебе еще нужна или нет? — спросил он. Олег не ответил, но посмотрел на него достаточно выразительно.
— Тогда иди, встречай. Она скоро будет.
— Где?… В бункере?!
— А то! Программа, Шорох. Программочка… Олег похлопал себя по куртке, будто мог здесь что-то забыть.
— Но Ася не должна… — растерянно произнес он. — Она Службы как огня боится!
— Программа… — вяло повторил Иванов. — Прелесть боится, поскольку знает, что ее здесь ждет. Но не прийти не может. Лучше бы ты ей не рассказывал, чем для нее эта служба обернется. Мне тут про свои муки плакался, а сам что?…
— Я не плакался, — буркнул Шорохов. — Может, все-таки не придет?…
Иван Иванович проверил время.
— Думаю, она уже рядом. По ее субъективным часам, близится операция с Криковой.
Олег прихватил программатор и пошел с ним к двери.
— Эй, эй! — заволновался Иванов. — Ты спятил?! Ты куда его потащил?… Прибор… тут надо!.. В сейфе!.. Положить надо!..
— Ну что закудахтал? — Шорохов тронул ручку и остановился. — Не съем же я его.
— Ты!.. Ты… Шалопай! — Иванов подавился какими-то восклицаниями. — Мы же в теневой магистрали, идиот! Ты сам сейчас — тень! Вероятность!.. Не получит Лопатин программатора — и все! Не будет тебя! Вообще не будет!!
— Сколько эта мертвая зона продлится? Или петля?… Как ты ее?…
— До утра, примерно. Утром отряд Лопатина снова появится здесь — с тобой или уже без тебя.
— Успеем. Пойдем, чего расселся?
Олег взбежал по лестнице и толкнул металлическую створку. На улице было темно, как и во время его приезда. И снова ни одного прохожего. Оглянувшись по сторонам, он обхватил чемоданчик и направился к своему «Рено».
Слева из-за поворота сверкнули фары, и напротив козырька резко, с заносом, тормознула светлая «Волга». Ася вышла из машины и, заметив Олега, оцепенела.
— Прелесть!.. — позвал Шорохов.
Она медленно закрыла глаза и сделала маленький неуверенный шажок. Вперед.
— Ася! Ты чего?…
Она часто задышала и двинулась к бункеру.
— Асель?…
Прелесть продолжала идти — через силу, борясь то ли с собой, то ли с программой. Глядя прямо под ноги. В метре от Олега она подняла голову. На ее щеках блестели две тонкие дорожки. Сами щеки были даже не бледные — серые, как иней. Глаза смотрели куда-то сквозь, мимо.
— Ты все-таки нашел меня… — выдавила Ася.
— Ага!