Плотно зажмурившись, она принялась сосредоточенно думать «на пришельца», но не могла совладать с подспудной мыслью, что портит все дело: у нее же нет никакого представления, как думают «на других».
И тем не менее она ощущала, что пришелец целеустремленно думает «на нее». Было страшновато, хоть и напоминало манеру братца Генри посылать слова прямо в мозг. Она упорно пробовала ответить пришельцу тем же и уж во всяком случае не отгонять его. Терять ей, в конце концов, совершенно нечего. Впрочем, в высшей степени сомнительно, что удастся что-нибудь приобрести: все это самая настоящая белиберда.
Но мало-помалу в ее сознании сформировалась картина, до какой она никак не сумела бы додуматься самостоятельно. Картина сложнейшей конструкции из красочных нитей, связывающих ее воедино. Нити были тоненькими и казались очень хилыми, и тем не менее конструкция ощущалась как вполне материальная. Казалось, Инид стоит в самом центре, но разглядеть подробности не удавалось – конструкция была слишком велика и простиралась во все стороны без конца и края.
«Однако, – заявил невидимый Конепес, посылая слова прямо ей в мозг, – вот куда ты должна возложить свой палец».
– Куда? – не поняла Инид.
«Прямо сюда», – сообщил Конепес, и внезапно она увидела нужную точку и, положив на нее палец, плотно прижала, как прижала бы скрещенную бечевку, перевязывая пакет.
Ничего не случилось – ничего, что можно было бы заметить с первого взгляда. Но окружающая Инид конструкция как бы стала более прочной, и ветер, дующий на взгорье, неожиданно прекратился. А она не отрывала глаз от пальца, прижимающего бечевку: теперь ей захотелось увериться, что бечевка прижата крепко, хоть никакой бечевки на самом деле и не было.
Конепес обратился к ней уже вслух:
– Все в порядке, работа завершена. Необходимости держать палец больше нет.
Она перевела взгляд и увидела пришельца неподалеку: он вцепился в материализованную конструкцию, а затем стал взбираться по голым прутьям как по лестнице. Снизу донесся крик. Оказывается, вся процессия теперь оказалась ниже Инид, и все пялились на нее, все орали, махали руками, все пришли в неистовое возбуждение.
Немного напуганная, она дотянулась до ближайшего из прутьев конструкции и вцепилась в него. Подвернувшийся ей под руку прут был бледно-лиловым и соединялся с двумя другими – лимонно-желтым и ярким, словно горящим изнутри, цвета спелой сливы. Прут ощущался как нечто прочное. А на чем же она стоит? Посмотрев себе под ноги, Инид поняла, что опирается на такой же прут, но красного цвета, и этот нижний прут так же веществен, как желтый, за который она ухватилась. И вокруг, куда ни взгляни, были прутья, прутья и прутья – конструкция окружала ее со всех сторон. Сквозь решетку из прутьев были видны горы и долины – Инид впервые увидела гребень со змеевидной процессией как малую часть оставшегося внизу ландшафта.
Конструкция плавно накренилась, и Инид распростерлась над этим ландшафтом вниз лицом. Она задохнулась, сердце охватила жуть, но отступила, лишь только Инид сообразила, что в новом положении ей так же удобно, как и в прежнем. Должно быть, чувство ориентации было теперь замкнуто на самую эту конструкцию, а не на землю, оставшуюся внизу. Вспомнив про времялет, Инид быстро обвела взглядом ближние склоны, попыталась его обнаружить, но тщетно.
Тем временем конструкция вернулась в исходное положение, и по всему ее объему стали появляться отростки и завитушки – хаотично, без какой-то различимой схемы. Конепес решил наконец подобраться поближе к Инид, переползая по прутьям, как неуклюжий паук. Когда ему удалось поравняться с ней, он вытаращил на нее все свои глаза и осведомился:
– Как тебе данное произведение? Прекрасно, не правда ли?
Она поперхнулась.
– Это та самая штука, какую ты хотел сотворить?
– Конечно и разумеется. Я полагал, ты сама уже догадалась.
– Но что это такое? Пожалуйста, растолкуй мне, что это такое?
– Сие есть невод, – ответил Конепес. – Невод, незаменимый при ловле мироздания.
Инид вновь вгляделась в конструкцию, которую пришелец окрестил неводом. Но как она ни напрягалась, как ни морщила лоб, эта штуковина была все-таки слишком хлипкой и не имела определенной формы.
– Слушай, – не стерпела она, – как же ловить мироздание столь легкой сетью?
– Для данного невода время не имеет значения, – продолжал Конепес. – Ни время, ни пространство. Невод не зависим от времени и от пространства, не считая тех моментов, когда использует их.
– Но откуда ты все это знаешь? – осведомилась Инид. Пришелец никак не выглядел существом, напичканным знаниями. – Ты учился где-нибудь? Конечно, не у нас на Земле, и все же…
– Знания мои от сказителей племени, – отвечал Конепес. – Рассказы, передаваемые из поколения в поколение, древние-предревние легенды…
– Нельзя же, затевая такое, опираться исключительно на легенды! Нужны твердые знания, теоретические посылки, достоверные научные факты…
– Я добился цели, не правда ли? Я подсказал тебе, где держать палец, или не подсказал?
Инид согласилась, вынужденно и вяло:
– Верно, подсказал…
А конструкция преображалась прямо у нее на глазах, теряя хлипкость, набирая мощь и обретая форму, хотя нельзя сказать, что эта форма и эта мощь производили сильное впечатление. Рассыпанные там и сям выросты изменялись, превращаясь из поблескивающих завитушек в объекты, явно имеющие прямое отношение к этому худосочному – нет, уже не слишком худосочному – сооружению. Конепес назвал сооружение неводом, но Инид, хоть режь, не могла понять почему. Это даже раздражало – конструкция напоминала что угодно, только не невод. Впрочем, попытка припомнить что-нибудь, что имело бы хоть отдаленное сходство с этой штуковиной, тоже не привела ни к чему.
– Мы выступим седоками, – объявил Конепес, – полетим от планеты к планете, не затрачивая времени и не затрагивая пространства.
– Но эта штука не может выйти в космос! – всполошилась Инид. – Тут мы никак не защищены и умрем от холода или от отсутствия воздуха. И даже если она долетит, мы очутимся на неизвестной планете, в атмосфере, способной задушить нас или изжарить заживо…
– Мы решим заранее, куда именно полетим. Никаких неизвестных. Мы последуем согласно точным картам.
– Откуда могут взяться такие карты?
– Они есть издавна и издалека.
– Ты их видел? А может, они у тебя в кармане?
– Нет необходимости физически обладать ими или всматриваться в них глазами. Они есть часть моего сознания, генетическая составляющая, переданная мне предками.
– Ты говоришь о наследственной памяти?
– Именно и конечно. Я полагал, ты сумеешь догадаться. Память предков, разум и знания предков, включая знание, как соорудить невод и что для него требуется.
– И ты утверждаешь, что этот твой невод способен творить чудеса?
– Всех доступных чудес даже я не в силах исчислить. Он без труда преодолевает время, а равно…
– Время, – перебила Инид. – К этому я и веду. Я потеряла друга во времени. Правда, я знаю временные координаты, но не знаю пространственных.
– Ничего особенного, – заверил Конепес. – Задача совершенно простая.
– Но я же говорю тебе, что не знаю…
– Ты полагаешь – не знаешь. Однако вероятно, что знаешь. Все, что тебе надлежит, – переговорить с неводом. Дозволь ему заглянуть в тебя. Он способен преодолеть забывчивость.
– Как же я обращусь к нему?
– Ты с ним говорить не можешь. Зато он может говорить с тобой.
– Как я дам ему знать, что хочу, чтоб он поговорил со мной? Откуда мне знать, что я вообще способна общаться с твоим неводом?
– Ты думала на меня, хотя уверяла, что не способна, и ты думала на узел на перекрестье…
– Теперь, когда все позади, когда ты получил свой драгоценный невод, может, ты хоть скажешь, что я, в сущности, сделала? Там же не было никакого узла, да и пальца не было…
– Дорогая моя, – сказал Конепес, – у меня нет средств объяснить тебе. Не то чтоб я не хотел, однако слов нет. Ты пустила в ход способность, о коей не догадывалась и в наличии коей я сам не был уверен ничуть. Даже когда уговаривал тебя положить палец, не был уверен полностью, что получится. Мог лишь надеяться, но не более.
– Ну ладно, давай кончать тарабарщину. Толкового ответа от тебя все равно не дождешься. Мне очень хочется вернуться к другу, о котором я говорила, а ты ответил, что надо потолковать с этим дурацким неводом. Пожалуйста, подскажи в таком случае, с чего начать.
– Обязательно и непременно. Подскажу в надлежащий срок. Сначала, однако, есть миссия, какую следует исполнить, а уж когда миссия будет завершена… – Вытянув руку, он ухватился за одну из завитушек, рассыпанных по всему неводу, и приказал: – Пригни голову и держись крепче…
И ничего не произошло. Инид подняла голову и открыла глаза. Планета была розово-пурпурной, а небо золотисто-зеленым.
– Вот видишь! – торжествующе воскликнул Конепес. – Мы прибыли и никаким неприятностям не подверглись.
Инид сделала осторожный вдох – сперва совсем легкий, пробный, потом другой, поглубже. Воздух казался нормальным – она не поперхнулась, не было ни удушья, ни дурного запаха.
– Что с тобой? – осведомился Конепес. – Тебе нездоровится?
– Ничего подобного, – ответила Инид, – просто небо не бывает такого цвета. Откуда на небе возьмется сочная зелень? Земля окрашена неприятно, но, наверное, она все-таки может быть розовой и даже багровой, а вот зеленого неба, извини, не бывает…
Но, нравится или нет, небо действительно было зеленым. И она сама была живехонька. И даже, не исключается, все вообще было в порядке, хоть судить об этом с уверенностью она не могла, потому что до сих пор так ни в чем и не разобралась.
Конепес стал спускаться по прутьям вниз. Нижний угол невода висел над самой почвой.
– Я не задержусь, – пообещал пришелец. – Вернусь без промедления. Жди меня прямо здесь и не отдаляйся, пребывай вблизи…
Земля по-прежнему оставалась розово-пурпурной – розовая трава, деревья с фиолетовым отливом. И, невзирая на сочную окраску, земля казалась скучной, плоской до монотонности – самый неинтересный кусок суши, какой только доводилось видеть. Земля стелилась как полотно во всех направлениях до туманного горизонта, где присущие планете цвета – розовый, зеленый, золотистый и фиолетово-багровый – смешивались в муторный коктейль. Монотонность нарушали лишь отдельные деревья да изредка небольшие курганчики. И ничто нигде не шевелилось – ни парящей птицы, ни порхающей бабочки, пустота и уныние в самом прямом смысле.