Николай сцепил руки в замок, поднял его на уровень глаз и закрутил кокон, а затем еще один, поверх. Вовремя. Стена воды обрушилась на мага, выбивая стекла машинного зала за спиной. Младший брат Ниагары стремительно подрастал. Тем временем Третьяков лихорадочно перебирал варианты: атаковать огнем воду – всё равно что кидать щепки в водоворот, надеясь его остановить. Воздух отлично подходит для защиты, но как им нападать? Земля? Похоже, что бороться с водяной Гидрой можно лишь ее же оружием – водой. Попытаться усмирить бешеного мустанга, запрыгнув ему на спину.
Маг выдержал еще один удар трехголовой, обновил кокон и прикрыл глаза. Воду он почувствовал везде. Она стала его руками и ногами, его легкими и сердцем. Полноте, разве у него вообще есть какие-то легкие? Руки? Он и есть вода! Вода, которая властвовала тут всегда, одаривала милостью или гневалась, и сейчас она во гневе. Эти людишки посмели ее обуздать! Эти наглецы накинули на нее сбрую и изменили русло! Они, видимо, не знают ее мощи! Так она им покажет.
Михаил Иванович с ужасом смотрел на то, как Николай собирал потоки воды и обрушивал их на головы уцелевшим. Но самые мощные удары достались лестнице наверх, которую он обрушил с трех ударов. Если у Чеснокова не получится закрыть затворы, то больше никто этого не сделает. Взбесившиеся волны бились о стены, течение рвало остальные гидроагрегаты, пытаясь выкорчевать их, освободив дорогу водяной силе. Силе, способной разрушить плотину. Кокон у Третьякова давно рассыпался, но в нем не было необходимости – Гидра его не трогала.
Саша лез наверх, перебирая руками и ногами ступеньки. Ему нужно было забраться на высоту семидесятиэтажного дома, и он одолел лишь половину. Единственным источником света в непроглядной тьме лестничного колодца был фонарь: оперативники всегда носили его с собой. Внизу бесновалась стихия. От ударов лестница дрожала, Саша чувствовал, как за шиворот сыплется бетонная крошка, ноги от усталости стали ватными. Пару раз он оскальзывался, повисая на руках, но продолжал лезть на пределе возможностей. Он понимал: надо не просто сбросить затворы, но сделать это так быстро, как только возможно.
Казалось, лестница не кончится никогда, но солнечный свет, ударивший в глаза, возвестил о том, что Саша на гребне плотины. Глаза заслезились, ноги подогнулись, и лекарь рухнул на колени, упершись руками в теплый и колючий бетон. Каждая клеточка организма требовала отдохнуть хотя бы минуту, хотя бы полминуты, но в ушах звенели слова Деда: «Спасай станцию! Спасай плотину! Если станцию затопит и плотину прорвет, погибнет весь поселок!»
Неожиданно тряхнуло, и лестница с грохотом рухнула, а Чеснокова обдало водой. Гидра понимала, что пытается сделать дежурный смены, и бросила все силы, чтобы помешать этому. Усталость куда-то делась, лекарь подскочил и рванул к затворам первого гидроагрегата. Его накрыла еще одна волна, вырвавшаяся снизу, сбила с ног и потащила за собой. Руки скользили по бетону, пытаясь за что-то уцепиться, но ничего не находили.
На сей раз у воды не хватило сил, и она вынуждена была отпустить человека. Ненадолго.
Снизу за этой битвой внимательно следили восемнадцать человек.
Николай увидел смутно знакомый образ. Тот пробуждал какие-то странные эмоции и воспоминания, но что-то в нем было не так. Такого не бывает. Он ломал что-то в голове, крича о нереальности происходящего. Сознание пыталось избавиться или от образа, или от происходящего, но Ленин в воинском шлеме не исчезал. Третьяков дернулся, будто от нашатыря, и с ужасом осознал, кто он, чьим орудием только что был и в каких целях его использовали.
«Спасибо, Дед», – шепнул Николай, понимая, кто его сейчас вытащил из этого ужаса, используя последний, грубый, но действенный способ вернуть мага в сознание. На этот нереальный образ якорили всех магов, прежде чем разрешать им применять силу самостоятельно.
Третьяков знал, что пытается сделать Гидра: как она, проникнув в его сознание, узнала о миссии Чеснокова, так и он, побывав ею, узнал, что Гидра пытается того убить. Стихийная магия оказалась бесполезна: невозможно силами стихии победить саму стихию. Но оставался еще один выход. Ленинский значок – проклятие мага, но и его последняя надежда. Это запасной парашют и атомная бомба. Его не используют для спасения жизни, обычно активация означает смерть мага.
Николай сорвал титановую пластинку с груди и направил на Гидру. Запасенная в ней колоссальная сила рванула, высвобождаясь плазменным лучом. Вода с шипением начала испаряться, опаленная трехголовая тварь взвыла, стала извиваться, попыталась дотянуться до обидчика, но не смогла. Чистая мощь, вложенная лучшими советскими магами, делала то, ради чего годами лежала спрятанной.
Третьяков успел соорудить небольшую подушку из воздуха, но раскалившийся значок жег руки и грудь, жар плазмы опалял лицо. Боль пронзала всё тело, но Николай управлял лучом, всё дальше и дальше отгоняя взъяренный дух Енисея. Маг понимал, что сгорит: человеческое тело таких температур не выдержит, но это его не волновало. Саня должен успеть – это всё, что сейчас имело значение.
Волны лизнули ноги Третьякова и отступили. Вода перестала прибывать. Николай улыбнулся, хотя со стороны это выглядело как оскал. И в эту секунду перед ним повис образ Михаила Ивановича
– Коля, сила значка вот-вот закончится, но затворы сброшены, плотина устоит, так что можешь уходить. Есть вариант спасти станцию и хорошенько достать Гидру, если через тебя пропустить чужую магию. Сколько ты еще выдержишь?
– Не знаю… – обожженные губы двигались с трудом. – Давайте.
Плазменный луч погас неожиданно и мгновенно. Только тогда Николай взглянул на собственные руки и застонал. Стон отозвался дикой болью по всему телу: воздушная подушка предохраняла тело, но не могла полностью закрыть его от «последней надежды».
Сашка ввалился через разбитые окна машинного зала и кубарем покатился по полу. Ему до этого не приходилось летать на чужой магии. Но на синяки и ссадины он не обратил внимания. Вскочив на ноги, встал сзади напарника, положив тому ладони на плечи. У Третьякова не было сил удивляться или спрашивать, он просто принял это как должное. А вот Дед, кажется, только этого и ждал.
– Начинаем! – крикнул он не только сотрудникам, но и коллегам у плотины.
Восемнадцать магов накрыли свои ленинские значки ладонями, и восемнадцать потоков силы потекли в значок Третьякова, где они собрались в единый луч, не уступающий плазменному.
Николай дернулся, будто через него прошел электрический разряд. Если бы сзади не стоял лекарь – он бы упал, сожженный: сил не осталось даже на воздушную подушку, но Чесноков оказался хорошим лекарем. Жизненно необходимые органы восстанавливались быстрее, чем сгорали, и это напоминало сумасшедшую гонку со смертью. Спаленная кожа, мясо – это всё потом можно нарастить, но нельзя восстановить обгоревшие легкие или печень.
Гидра сбегала. Уже не делая попыток атаковать, она вначале пыталась увернуться, но поняв, что это невозможно, извиваясь и шипя, опускалась туда, откуда пришла: в отверстие из-под второго гидроагрегата. Луч выжигал в ней куски, и Николаю казалось, что он чувствует не только свою боль, но и ее. С первого дня, с шарика чая в общежитии, дух Енисея каким-то образом проник в него, управлял им, пытаясь отомстить людям. Теперь люди решили ответить тем же, а стихийщик оказался на границе.
– Хватит! – приказало изображение Деда, и поток магии прекратился.
Значок выпал из рук Николая, энергетик и сам рухнул на пол и завопил от боли. Он не видел, но от ладоней остались лишь обугленные кости, до плеч не осталось ни кожи, ни мяса, живот и грудь зияли дырами, лицо пошло пузырями, губ не осталось. Звериные звуки вырывались из глотки, раздирая ее нутряной болью.
Чесноков, белый как снег на Борусе, шатаясь, продолжал восстанавливать тело напарника. Теперь можно было отправить его в спасительный сон и лечить, лечить, срочно лечить, всё еще надеясь, что при фотофинише смерть окажется чуть позади.
– Коль, я тебе бульона принесла и повидла, – Надя смахнула платок с головы на шею и поставила сумку на больничную тумбочку.
Третьяков неуклюже обнял ее, улыбнулся, но тут же вспомнил, как страшно это выглядит.
– Спасибо! Вот выздоровею и обниму тебя крепко-крепко за всё, что ты для меня сделала! – ответил он.
Надя смутилась, хотя видно было, что ей приятно.
– Я чего? Это ты спас всех нас!
Курносая начала рассказывать последние новости, как идет восстановление ГЭС, что уже почти всем семьям погибших оказали помощь, потом черед дошел до поселковых сплетен. Самая-самая, о чем гудели все Черемушки, – это то, что Чесноков сделал предложение Машке Чильгишевой, и та согласилась!
Николай хмыкнул про себя. Ну, наконец-то! Саша и выглядел сейчас по-другому: распрямил плечи, поднял голову. Конечно, до уверенности Деда ему далеко, но тот трюк с чаем в лоб Третьяков сейчас бы не рискнул повторить.
Оба недавно заходили. Дед принес коробочку, раскрыл и оставил ее на тумбочке. Поблескивая, там лежала медаль в виде золотой звезды, такая же, как у Чеснокова. Но больше звания Героя Советского Союза Николай хотел бы получить ленинский значок. Увы, магия к нему до сих пор не вернулась. Судьба будто насмехалась над ним: отняла самое ценное, без чего жизнь казалась бессмысленной, изуродовала лицо и руки, сделав из красавца страшилище, при этом он продолжал ловить завистливые взгляды. Как же, герой! А то, что герой прожег себе желудок и кроме бульона и манной каши ничего не ест, то, что не может поцеловать девушку, не может самостоятельно завязать шнурки – это заботы одного лишь героя.
Надя убежала на дежурство, и Николай вновь остался один на один со стерильной палатой и врачами в белых халатах. В окно на него смотрела снежная макушка Боруса, и если бы не это, Третьяков бы уже взвыл в четырех стенах. Он прикрыл глаза, мысленно потянулся к вершине, и стало спокойно. Зависть, медали, шрамы и всё прочее, что изводило не хуже Гидры, растворилось в подснежниках и деревьях, в пении птиц и жужжании жуков, в камнях и траве. Проваливаясь в сон, услышал какие-то звуки. Приоткрыл глаза. В углу комнаты прыгал камушек. Невольно, в полусне, Николай приказал ему успокоиться, и когда тот замер – тут же заснул.