Большая часть из того, что Дерини называют магической работой, в отличие от обычных прикладных заклинаний, подразумевает ритуальное применение могущества. Мы уже установили, что обряд — это просто удобные рамки работы или некий контекст, в который помещается действо. Он необходим, чтобы установить особый ментальный настрой, необходимый для достижения желаемой цели, а также для усиления психического воздействия благодаря повторению одних и тех же движений и установок для похожих видов работы. Что наверху, то и внизу. Что снаружи, то и внутри. Внутренняя реальность может отражаться в реальности внешней.
Кроме того, особые ритуалы, которые повторяются в определенном виде с определенным намерением на протяжении длительного периода времени, накапливают эзотерический вес, который превышает простое сложение результатов обычной работы и тем самым облегчает дальнейшее продвижение в этой области и усиливает последующее воздействие ритуалов. Точно таким же образом, как многочисленные прохожие, следующие одной и той же дорогой, постепенно утаптывают и расширяют ее, то же происходит и с обрядами, которые, повторяясь, расширяют и укрепляют каналы для связи с иной реальностью. Кроме того, тот факт, что нет нужды заново изобретать колесо для каждого отдельно взятого обряда означает, что можно сохранить больше сил для действительно важной работы.
Кроме того, ритуал подразумевает общий символизм и фокусирует внимание, когда совместно над ним трудятся два человека и более. Если бы обряды не обладали такими унифицирующими свойствами, то координировать энергии и ментальные действия множества участников было бы практически невозможно.
Таким образом, рассмотрев природу ритуала, мы можем сделать вывод, что большинство нецерковных обрядов, которые применяются Дерини, можно разделить на три общих категории. Защитные ритуалы включают в себя установку барьеров, а также действия, предназначенные для концентрации силы в целях охраны. Зачастую такой обряд очень точен в своих действиях и выполняется почти механически. Такова, например, процедура активации кубиков защиты. Сам по себе этот процесс является сокращенным обрядом, основанным на гораздо более сложном управлении психической энергией, которая в свое время была использована для зарядки нового набора кубиков, когда из обычных странных четырех игральных костей без точек они были превращены в магический объект. В эту же категорию попадает и защита круга, хотя проведение данного обряда сильно варьируется в зависимости от вкусов и опыта действующих лиц.
Собственно говоря, защитная магия не подразумевает особых ритуалов. Иногда ее действие может быть очень простым, как в том случае, когда Морган накапливает энергию в медальоне Святого Камбера, который он отдает Дерри (хотя Морган, вероятно, уже провел над этим медальоном определенную работу, поскольку сам долгое время носил его), или в том случае, когда Тирцель устанавливает в памяти Конала защитные преграды, чтобы посторонние не могли прочитать его мысли.
Ритуалы посвящения или инициации как правило являются гораздо более формальными и всегда предполагают переход кандидата на более высокий уровень сознания. К примеру инициирующих обрядов можно отнести передачу могущества Халдейнов, а также принятие новых членов в Совет Камбера. В этой связи христианское посвящение в сан также является своего рода эзотерической инициацией. Когда же в нее добавляются деринийские элементы, это лишь усиливает значение обряда. Христианская инициация, именуемая чаще всего крещением, является другим примером такого обряда. Когда же она сочетается с призванием Целителя как в рассказе «Песнь Целителя», это придает ритуалу дополнительный мистический характер. Вообще, как мы видим, многие обряды, относившиеся к Целителям, в том числе их освящение и рукоположение, являлись инициирующими ритуалами.
К третьей категории деринийских обрядов можно отнести те техники, которые следует называть соцерцательными или медитативными. Зачастую для Дерини подобные обряды ассоциировались с религиозной практикой, такой как поклонение у алтаря, хотя их содержание и направленность не всегда являются исключительно христианскими. Так, например, Дерини часто используют кристалл ширала, концентрирующий внимание при медитации. Это та же самая техника, что используется во время молитвы с помощью христианских четок (в земной истории, насколько нам известно, четки получили широкое распространение только с середины XV века. То же самое можно сказать и об истории Гвиннеда, однако сама идея использования камушков или бусин для отсчета молитв является очень древней и появляется во многих культурах. В восточной церкви молящиеся нередко использовали четки, сделанные из веревки с завязанными на ней узлами. Вероятно, по духу это сродни древней деринийской магии, использовавшей различные плетения. А если Дерини все же использовали четки, то можно представить себе, насколько усилилось бы их воздействие, когда бусины заменили бы кристаллы ширала).
В общем и в целом Дерини гораздо более чувствительны, чем люди, к эзотерическим измерениям религиозной практики. Впрочем, не стоит забывать, что эти измерения значительно доступнее для Дерини, чем для людей, и в этом, как мы уже имели возможность предположить, заключалась причина враждебности официальной Церкви по отношению к Дерини, поскольку ее высшие иерархи одновременно страшатся и завидуют тому, чего они не понимают, но чем желали бы обладать. Классическим примером подобного мистического религиозного опыта может служить скорбь Синхила, которому вскоре предстоит оставить священный сан, и его духовный экстаз во время служения мессы.
Как мне объяснить, что значит посвятить свою жизнь Богу?.. Это такое чувство, как будто вы находитесь в сфере мягкого золотого света, и этот свет защищает вас от всего, что может повредить вам. И вы знаете, что Он здесь, что Он рядом, ваш разум свободно парит в золотом сиянии…
Рассудочно, Камбер, разумеется, способен посочувствовать Синхилу, хотя сочувствие его не настолько велико, чтобы заставить отступить с намеченного пути. Однако мы можем предположить, что лишь после того, как Камбер сам принимает священнический сан, он способен по-настоящему понять, о чем говорит ему Синхил. Мы уже обращались к его рукоположению, когда говорили о различных ощущениях Дерини, однако, сейчас нам следует вернуться к пережитому мистическому опыту.
Давление внутри разума росло; его наполняло Нечто, такое могущественное и пугающее, что он не мог противиться влиянию, отдававшемуся в самых дальних уголках его существа.
Камбер утратил слух и понял, что зрение исчезло еще раньше, но не стал этого проверять — спасение своей плоти и бренной жизни сейчас немного значило.
Постепенно он перестал ощущать свое тело. Остался сгусток сознания, купающийся в прохладном, золотистом сиянии и устремленный к яркой сверкающей точке. Никогда многоопытный Дерини не переживал ничего подобного.
Камбер уже не боялся. Он окунулся в мир ликования и полного единения со всем, что было когда-то, есть сейчас и еще будет. Он парил, растянувшись радужной дугой, понимая, как мало значит для человеческого существа его земная жизнь. Вслед за смертью тела сущность освобождается от оболочки, развивается и растет. Впереди у нее — вечность.
Вспышкой серебряных искр перед Камбером рассыпалось все его прошлое, вся земная история; мелькнуло и исчезло.
Потом он увидел свое посвящение. Где-то внизу на светловолосую голову с густой проседью опускались освящающие руки. В движении соединялись легкость и неодолимая мощь.
Внезапно мелькнула мысль; все это игра воображения. Его практичный разум ухватился за нее, но сознание восстало, даже не дав этой мысли как следует оформиться.
Разве имело какое-нибудь значение — правда открылась ему, или чей-то вымысел завладел его мозгом? Мог ли смертный мечтать о счастье соприкосновения с Божественным во всем его величии. Особой милостью провидения избранные могли краем глаза на миг узреть Внеземное.
Теперь он переживал невероятную близость к силам, управляющим движением Вселенной, он — существо неправедное и слабое, человек и Дерини.
Арилан также испытывает мистическое просветление во время посвящения в сан, однако это происходит не в течение самого обряда, а лишь в ходе мессы, когда он полностью предается Божьей воле, принимая неизбежность своей гибели в том случае, если в вине содержится мераша. Лишь тогда Денис Арилан познает истинную силу веры.
Вино было сладким и крепким, мягче, чем ему запомнилось, и сразу же от желудка покатилось по всему позвоночнику, по рукам и ногам слабое покалывание, которое усилилось и неожиданно взорвалось в затылке звездной, горячей вспышкой любви и света — и это была не мераша.
Ему показалось, что свет осиял сосуды, стоявшие на алтаре, дарохранительницу на жертвеннике, потир де Нора и что та же энергия растеклась по жилам всех находившихся рядом. И Вениамина с Милвасом, стоявших на коленях возле него, озарил этот свет; и в дароносице, которую де Нор торжественно вручил ему через несколько минут, пульсировало сияние, словно то билось сердце самой вселенной, сияние, которое видел только он и которое озаряло и его руки.
Ему казалось, что он плывет, не касаясь земли, когда он встал и пошел навстречу брату и родне других новопосвященных, чтобы дать им причаститься. Нет, он не плыл, конечно, но чувствовал — ибо силы Дерини в нем не только не уменьшились, но явно окрепли, — что мог бы даже взлететь, если бы захотел.
И когда он, ставший наконец священником, дал впервые своему брату Святое Причастие и увидел на его лице удивленное и благоговейное выражение, которое запомнил на всю жизнь, радость его достигла своего предела.
В подтверждение того, что нечто потустороннее и впрямь коснулось Дениса Арилана в тот день, позднее он узнает, что на самом деле выпил мерашу. И то, что она на него не подействовала, может быть отнесено лишь на Божественное вмешательство.
Он подумал, что пережил нынче величайшее чудо из всех, какие только выпадали на долю человека, — и что жизнь свою он проведет в неустанном служении Тому, Кто пощадил его сегодня.
Но на самом ли деле Арилан пережил чудо? Если же происшедшее чудом не являлось, тогда нам нужно отыскать рациональное объяснение. Насколько нам известно, ни одному Дерини до или после Дениса Арилана не удалось сделать то, что сделал он в день посвящения в сан. Вправе ли мы утверждать, что ему удалось каким-то образом нейтрализовать мерашу в своем теле и трансмутировать ее в некую безвредную субстанцию? С точки зрения здравого смысла, очевидно, произошло именно это. Однако, даже в таком случае мы должны говорить о чуде, поскольку не можем объяснить, каким образом этого достиг Арилан, либо как мог Господь проделать подобную трансмутацию напрямую.
Впрочем, моменты духовного подъема не относятся исключительно к религиозной практике. Нам уже доводилось во вполне мирском окружении несколько раз стать свидетелями совершенно необычайного феномена в тот миг, когда некоторые люди уходили в мир иной.
В момент смерти Синхила уже после того, как он передал свое могущество сыновьям, Камбер пытается облегчить ему этот переход. В этот миг он совершенно открыт, и дает возможность Синхилу узнать свою истинную личность Камбера-Элистера, точно так же, как в свое время Синхил признался Элистеру, что до сих пор служит мессу, ибо в эти последние моменты между ними двоими не может быть никакой лжи и притворства.
Устало кивнув, Камбер закрыл глаза, остановил течение мыслей и открыл знакомую связь, которую часть его существа, бывшая теперь Элистером, установила с королем много лет назад.
Он почувствовал присутствие Синхила в себе, но это было совсем иное, нежели прежде.
А затем его мозг стал осознавать то, что он мог определить как звук, хотя это было совершенно иным — светом, эхом отдаленного перезвона множества маленьких колокольчиков, поющих невыразимо чарующую мелодию.
Небесная музыка, гадал Элистер, или, может быть, голоса небесных владык, или и то, и другое, либо ни то, ни другое
Закружился молочно-опаловый вихрь, затем пришло чувство раздвоения, и он стал видеть Синхила как бы снизу, хотя прекрасно сознавал, что его глаза по-прежнему закрыты.
Он видел, как следы прожитых лет исчезают с лица Синхила. Видел, как обостряется внутреннее зрение, сбрасывает покровы, открывая правду.
Король с трепетом обнаруживал в том, кто был для него Элистером Келленом и стоял рядом последние двенадцать лет, совсем другие черты.
— Камбер? — осторожно спросил он без страха, возмущения и злобы.
— И Элистер, — последовал смиренный ответ. И с этими словами Камбер открыл Синхилу всю историю, без утайки, — в неземном царстве, где они пребывали, невозможно было скрыть истину. По-видимому, прошло время, но нельзя сказать, сколько — тут и время было другим — и история была рассказана, Синхил смотрел с полным одобрением, потом поднялся и подал руку Камберу.
Можно утверждать, что Камбер находился в измененном состоянии сознания в тот миг, когда обнимает слабеющего короля и просит Джорема открыть врата в круге, чтобы выпустить душу Синхила. Внутренним зрением он видит, как обновленный и помолодевший Синхил словно поднимается из бренного тела и уходит прочь в сопровождении четырех Архангелов-хранителей. Столь четкая визуализация этих потусторонних Стражей не часто достигается даже для столь опытного Дерини, как Камбер, и мы не можем утверждать наверняка, распался ли купол круга в тот миг, когда Синхил прошел через врата из-за того, что Архангел протрубил в свой рог, или просто из-за резкой смены энергетических уровней, когда Синхил переходит в иное измерение.
Камбер закрыл глаза, в последний раз обращая свой внутренний взор на уходящего владыку Гвиннеда.
Тот поднял руку в прощальном привете, потом переступил черту и вышел из круга. Сияние обволакивало его, меняя знакомые Камберу черты. Он увидел рядом с удаляющимся Синхилом двух мальчиков, похожих на него, какую-то красивую женщину с пшеничными волосами и другие образы, которые было не распознать в сиянии.
Дуновение воздуха и шелест крыльев возвестили приближение Хранителей магического круга. И они явились, Существа, похожие на бесплотные, смутно очерченные тени, исполненные могущества, безмерного, но не несущего угрозы.
В другой главе мы уже рассматривали появление четырех великих Архангелов. В данном случае ключом является трансформация Синхила, когда он покидает смертное тело, и образы близких, ожидающих его по ту сторону. Там его покойная жена и сыновья и другие люди, которых Камбер не знает, вероятнее всего, Синхил был знаком с ними по прежней монашеской жизни, до того как стал королем.
Джебедия также испытывает обновление в момент смерти, и его приветствует тот, кто ушел в мир иной прежде него. Камбер становится свидетелем этому благодаря обострившимся чувствам в близости неминуемой гибели.
Серебряная нить развязывалась, и связывавшие с землей узы стали слабеть. Сейчас не было магического круга, но внутренним зрением Камбер увидел едва различимый, бесплотный образ молодого Джебедии, поднимающегося над телом, обмякшим в его руках, — образ доброго, полного жизни юноши.
Михайлинец не смотрел на него. Его взгляд был устремлен к часовне за поляной. Оттуда брызнул холодный серебряный свет. Сверкающая искорка превратилась в фигуру кого-то очень знакомого, облаченную в голубые одежды Ордена святого Михаила, фигура медленно плыла к ним, едва касаясь ногами недавно выпавшего снега. На лице, которое столько лет смотрело на Камбера из зеркала, светилась широкая молодая улыбка, навстречу Джебедии распахнулись объятия.
Затаив дыхание, Камбер смотрел, как молодой Джебедия поднялся с земли и шагнул к призраку. Они обнялись, как давно разлученные братья, их радость ощущал даже Камбер. Они обернулись и посмотрели на Камбера, сначала Джебедия, а потом призрак, и раскрыли объятья для него, приглашая присоединиться. Как он желал этого! И согласно помахал рукой… Но приступ боли застлал слезами глаза, возвращая в телесный мир.
Мог ли Камбер присоединиться к Джебедии и Элистеру? Тело его смертельно ранено, жизнь медленно утекает вместе с кровью, сочащейся на снег. И все же Камбер уверен, что еще не пришло время для него сдаться на милость смерти. И то, что рядом с Джебедией и Элистером нет никого из его покойных близких, словно бы подтверждает правоту принятого решения. Ведь Райс умер не так давно, и он был очень близок Камберу. Следовало бы ожидать, что он придет встретить его на пороге смерти. Точно так же там должен был бы присутствовать дух убитого Катана или покойной жены Камбера Джоселин. Мы мало что знаем о ней, поскольку она умерла за семь лет до того, как мы впервые встретились с Камбером, но, зная этого человека, мы не сомневаемся, что у него были тесные и любящие отношения с супругой. Так что отсутствие всех любимых на пороге смерти следует считать значительным явлением.
Переход в мир иной является не менее драматическим событием, когда мы видим его глазами уходящего. Хотя когда дело касается Ивейн, мы провожаем ее лишь до последнего порога, но не далее.
На миг ей удалось уловить последний образ: невыразимо близкое лицо отца, исцеленного, совсем молодого, который распахнул глаза и улыбнулся ей с любовью, состраданием, пониманием, прощением и благодарностью, за ту невероятную жертву, что она принесла ради его освобождения.
А потом он просто исчез, и она обернулась к вратам в круге, за которым тянул к ней руки возлюбленный, с растрепанными рыжими волосами и смеющимися янтарными глазами, а у него на плечах восседал хохочущий, счастливый девятилетний мальчуган Она даже не вспомнила об оставленном позади теле, которое мягко опустилось на руки Кверону, подобно опавшему парусу. Она видела перед собой лишь мужчину, и мальчика, а затем — ослепительный Свет, что объял ее за порогом теней, в трепете черно-зеленых крыл.
Может быть, чудо и не произошло, и все же это было нечто большее, чем приходится испытывать обычным смертным. Вероятнее всего, для того чтобы в полной мере осознать, что происходит с человеком, когда душа его отлетает в мир иной, нужно быть Дерини, и даже не просто Дерини, а опытным и продвинутым адептом. Тем не менее, даже в нашей земной истории есть множество рассказов очевидцев, когда самые обычные люди, казалось бы, умирали, а затем возвращались, чтобы рассказать о пережитом. Их повествования отличаются между собой, но встречаются общие детали. Великий свет, манящий издалека, вид покойных любимых и близких, ощущение всепоглощающей, окутывающей любви. Все эти детали кажутся нам знакомыми. Возможно, мы сами Дерини куда в большей степени, чем думаем, или, возможно, Дерини куда больше люди, чем им бы того хотелось.
Медитация
Отличительной чертой большинства техник медитации будь то у людей или у Дерини является способность субъекта переходить в измененное состояние сознания для достижения просветления и мудрости, недостижимой в нормальном бодрствующем состоянии.
Это происходит обычно в религиозном или псевдорелигиозном контексте, поскольку созерцание важных вопросов бытия, как правило, ассоциируется с вещами куда более возвышенными, чем наша повседневная деятельность, отнимающая большую часть времени.
Люди для медитации обычно сосредотачиваются на точке фокусировки, в роли которой выступает огонь или отражение, или некий иной объект, отделенный от окружающей обстановки, либо человек просто закрывает глаза и проделывает то же самое мысленно. В любом случае, после этого внимание направляется к определенной идее или некоей общей цели. Такой целью может являться просветление. Иногда субъект довольствуется просто обретением покоя и обновлением энергии, которая сопровождает близкий контакт с собственным высшим Я или с Божеством.
Дерини, как правило, делают то же самое, однако, благодаря лучшему умению сосредотачиваться и их способности перемещаться с одного уровня сознания на другой, они получают более конкретные и значительные результаты. В случае использования кристалла ширала как фокуса для медитации, камень играет роль своего рода ответной связи, поскольку зримо показывает, когда субъект достиг внутреннего равновесия и готов к дальнейшей работе. Разумеется, это визуальное подтверждение является лишь дополнением, не всегда необходимым, к ощущению внутреннего продвижения на более высокий уровень, однако на начальных стадиях обучения такое зримое свидетельство полезно ученику и используется именно для этого.
Когда Синхил случайно обнаружил Ивейн, медитирующую в часовне, то удивился, насколько спокойной она выглядит, словно была открыта в этот миг всей вселенной, и от благоговения он готов был опуститься на колени. Чтобы описать это состояние, он говорит даже о свечении, исходившем от ее фигуры, и об ощущении святости. Набравшись смелости, Синхил спрашивает у Ивейн, имел ли значение для этого состояния кристалл ширала, и она признает, что хотя кристалл и неспособен сам по себе вызвать такое состояние, но, возможно, он усилил его. Мы нередко были свидетелями медитации у Дерини в самых разных обстоятельствах. Созерцательность лежит в самой основе обучения Дерини, даже когда они полностью погружены в мирскую жизнь. Что же касается религиозных Орденов Дерини, то они придают медитативным практикам чрезвычайно большое значение.
Медитация в религиозной практике
Религиозные Ордена Дерини или те Ордена, членами которых в большинстве своем являются Дерини, как правило, имеют в своем арсенале определенные созерцательные техники. Это естественное продолжение духовной дисциплины, практикуемой любым религиозным Орденом, усиленной высшими сверхчувственными способностями и тесной связью индивидов, которые живут и поклоняются Богу не порознь, а как единое сообщество.
За Орденом святого Михаила издавна закрепилась репутация воинственной организации, очень закрытой для посторонних. Мы можем рассматривать ее как некий гвиннедский эквивалент смеси тамплиеров и иезуитов, где от первых они взяли воинскую удаль, отвагу и ловкое обращение с финансами, а от вторых — дисциплину, интеллектуальное обучение и религиозную преданность (любопытно заметить, что и у Рыцарей Храма, и у Общества Иисуса, имелись тайные обряды, послужившие их успеху… и падению. Страшно себе представить, каких высот они бы достигли, будь они наделены могуществом Дерини!)
До сих пор мы не видели, чтобы религиозная практика михайлинцев сильно отличалась от той, что принята в других Орденах. Нам известно, что рыцари-михайлинцы, будучи воинами воинствующей Церкви, имеют право убивать, что, разумеется, запрещено всем прочим членам Церкви. Мы знаем также, что они служат евхаристию определенным образом, то есть причащают и вином, и гостией, что было не принято в ту пору как в Гвиннеде, так и в нашем собственном Средневековье.
Кроме того, нам известно, что у михайлинцев была принята медитация с мечом. Вероятнее всего, она заключалась в том, что при молитве рыцарь опускался на колени и ставил свой меч вертикально, острием в землю, а рукоятью вверх, держа его перед собой, точно крест. Предположительно, при этом ему надлежало концентрировать внимание на священных знаках, нанесенных на рукоять. С должным уровнем концентрации, усиленным михайлинской духовной дисциплиной, подобная медитация облегчила бы даже для рыцаря-человека переход в измененное состояние сознания, которое также можно назвать трансом. Дальнейшее просветление зависело бы уже от индивидуальных свойств молящегося. Похожие методы медитации используют и современные рыцари-тамплиеры. На общем собрании, которое можно рассматривать как групповое упражнение, михайлинская медитация на мече значительно усиливалась бы, поскольку Дерини — члены Ордена могли повести за собой обычных людей. Вероятнее всего, проводил ритуал глава Ордена или избранное им лицо. Он устанавливал цель визуализации и желаемый результат. Так, Камбер в романе «Камбер-еретик» вспоминает, что михайлинцев учили фокусировать внимание на пламени или на мече святого Михаила. Это очень важный обрывок информации, который пришел к нему скорее из памяти Элистера, чем из собственного опыта. К несчастью, мы не узнаем ничего больше. Можно предположить, что меч был установлен вертикально в алтарном камне, подобном синему каменному кубу в гавриилитской часовне. Скорее всего, там имелось также углубление, в котором горел огонь. Этот огонь мог быть сотворенным магически. Отсюда можно сделать вывод, что камень каким-то образом собирал энергию, поскольку Камбер признает сходство между алтарем гавриилитов и михайлинцев, а также ощущает их связь с черно-белым алтарным камнем в подземельях Грекоты, о котором он точно знает, что тот является узлом сосредоточения силовых потоков. Однако, нам до сих пор неизвестно, с какой целью михайлинцы проводили этот обряд. Возможно, мы еще узнаем об этом в будущем.
Орден святого Гавриила в некоторых отношениях является еще большей загадкой, чем Орден михайлинцев. Поскольку все гавриилиты являлись Дерини, у них не было необходимости приспосабливать свою практику к уровню человеческих способностей. Все гавриилиты являлись либо адептами, либо учениками адептов. Именно поэтому их обряды несли в себе куда больше следов магии, чем ритуалы михайлинцев, хотя оба Ордена были чрезвычайно осторожны и хранили свои секреты от непосвященных, будь то люди или Дерини.
Мы уже упоминали синюю каменную алтарную плиту в гавриилитском зале собраний. Камбер считает, что это была точка приложения энергии, но больше он ничего не знает. Райс также неспособен ему ничем помочь, потому что он был в аббатстве святого Неота простым учеником и ему неведомы глубинные тайны Ордена.
Конечно, ему должно быть кое-что известно о самом зале собраний. Прежде всего, все обитатели аббатства, будь то священники и Целители, или ученики и послушники, — все они должны были исполнять в этом зале самые простые обязанности, начиная от уборки и так далее. Но, кроме того, Райс неизбежно должен был предстать перед капитулом Ордена, когда проходил экзамены или отвечал за какие-то дисциплинарные проступки. Тем не менее, не будучи членом Ордена, он не мог знать, что происходит на собраниях капитула или во время молитвенных собраний старших братьев.
Впрочем, если бы Райс и узнал или услышал что-то недозволенное, как это часто случается с любопытными учениками, и мог бы прийти с помощью этой информации к неким правильным, но нежеланным выводам, наверняка его наставники постарались бы в мягкой форме убедиться, что эта информация не выйдет из стен аббатства святого Неота. Старшие Целители, которым было поручено обучение студентов, регулярно и глубоко проникали в их сознание. Им не составило бы труда незаметно скрыть сведения, которые могли бы повредить Ордену.
В обстановке аббатства святого Неота повсюду мы видим намеки на скрытые, потаенные корни Ордена. Так, на синей черепице купола Камбер замечает гавриилитский крест. Этот крест был равновеликим, вписанным в солнечный круг и с загнутыми концами.
При ближайшем рассмотрении стали различимы детали — золотой оттиск креста Ордена, четырьмя концами касавшийся солнечного диска. Этот мотив и другие были традиционны и повторялись на тяжелых бронзовых дверях здания капитула. Ощущение близости прошлого укрепило Камбера в мысли, что истоки гавриилитов, как и самих Дерини, много древнее, чем принято считать. Хотя это не стало широкой темой для дискуссий, особенно среди ортодоксальных священников, те, кто занимался изучением древности, отлично знали, что в основу волшебства Дерини, кроме христианского, легло множество верований.
Зачастую, это наследие открыто проявляется у гавриилитов. Мы видим это, когда Камбер-Элистер отправляется в аббатство святого Неота в канун Рождества 917 года, чтобы предупредить гавриилитов о нападении войск регентов. Мы видим отца Эмриса со спины, окутанного облаком серебристого света, озаряющего хоры церкви по бокам и позади него.
Вечерняя служба завершила уставные часы молитв, и две ровные цепочки монахов, священников, Целителей и нескольких старших учеников потянулись с хоров к центру, чтобы выразить свое почтение аббату и затеплить свечи. Камбер и Джорем видели, как каждый возвращается с зажженным огоньком в ладонях и опускается на колени: молящиеся все полнее уходили в самоотрешение, и серебристые огоньки в руках меняли цвет, у каждой свечи все заметнее становился собственный, неповторимый оттенок.
Камбер отмечает, что это была чисто деринийская церемония. Кроме того, это деринийский вариант бенедиктинской практики, когда все члены сообщества поочередно выходят вперед в конце службы и аббат или аббатисса на лбу у каждого чертят крест святой водой, черпая ее из особого сосуда в форме раковины. Дерини вполне могли бы делать то же самое, особенно гавриилиты, поскольку морская раковина, наполненная водой, является мощным визуальным символом Благословенной Девы как Звезды Морской, а нам известно, что гавриилиты особо поклонялись Богоматери. Можно предположить, что гавриилиты являются некоей разновидностью деринийских бенедиктинцев. У обоих Орденов приняты постоянные бдения, у бенедиктинцев перед Святыми Дарами, у гавриилитов перед образом святого Гавриила и Богоматери, где также должны были храниться Святые Дары. Именно там Джеффрай знал, что непременно отыщет Эмриса, отстаивавшего бдение в ночь на Саббат, когда ему нужно было устроить встречу с Эмрисом, Квероном, Райсом и Камбером.
Во время этой встречи, точнее, в самом ее начале, Камбер испытывает нечто странное, и это указывает нам еще на один гавриилитский обряд, у которого нет других параллелей во всем Гвиннеде. Это искусство звуков и музыкальных гармоний. В нашем мире давно было известно, что некоторые звуки, звуковые частоты и их сочетание оказывают определенное воздействие на человеческое сознание. Музыка является областью не только эстетической, но также некоторые виды мелодий и ритмов могут влиять на наши ощущения (так, музыка, играющая в лифте или в кабинете дантиста, вызывает совсем иные чувства, чем Моцарт или хард-рок).
Древние кельты очень хорошо разбирались в эффектах, которые различные звуки оказывают на слушателей. Совершенно по-разному действуют мажорный и минорный лад. Перед некоторыми гармониями просто невозможно устоять. У любого опытного арфиста в репертуаре были песни на все случаи жизни: чтобы погрузить человека в сон или ускорить выздоровление, или подтолкнуть людей к бою, или пробудить в них любовь. Арфа являлась излюбленным инструментом бардов, способным подражать даже человеческому голосу, поэтому нас не должно удивлять, что гавриилиты, ведущие свое происхождение от кельтов параллельного мира, научились использовать те же самые принципы, применяя гармонию, чтобы усилить воздействие песнопений и гимнов, и это воздействие особенно значимым было бы для слушателя-Дерини. Камберу уже доводилось слушать Adsum, Domine, когда Райс посвящал своего маленького сына Тиега в Целители. Но исполнение этого песнопения одним голосом не может сравниться с хоровым антифоном, что он услышал в тот день у алтаря в аббатстве святого Неота.
Это был древний, широко известный гимн Adsum, Domine. Он содержал основы этических правил, что определяли жизнь Целителей мирских и духовных с тех самых пор, как среди Дерини появились первые Целители. Во второй раз за всю жизнь Камбер слышал его исполнение, хотя слова читал тысячу раз и знал их наизусть…
Гармония голосов Целителей-священников проникала в самое существо Камбера. Он слушал и размышлял над тем, что одних делает Целителями, а другие, лишенные этого неведомого свойства, остаются простыми смертными.
Это песнопение предназначено, в основном, для Целителей, хотя оказывает мощное воздействие и на других адептов. Можно сравнить его действие с не вполне настроенным телевизором, который то подстраивается, то вновь теряет картинку, улавливает время от времени какие-то образы и обрывки диалогов, но так и не дает четкого изображения. И если уж этот опыт так остро отозвался в душе Камбера, мы можем лишь попытаться представить, каково было пережить то же самое Целителю, способному уловить все нюансы. Нам неизвестно, имелись ли у гавриилитов иные подобные песнопения для других целей, но вероятнее всего, что это так и было.
Еще о двух обрядах гавриилитов мы узнаем из романа «Скорбь Гвиннеда», но их полное значение, вероятнее всего, известно лишь старейшинам Ордена. Кверон Киневан описывает часть ритуала, который проводил Мастер несколько раз в году на утренних медитациях в зале собраний (мы не знаем точно, кто был этот мастер, скорее всего, не аббат, иначе Кверон назвал бы его именно так. Аббат возглавлял Совет из двенадцати старейшин и, скорее всего, сам являлся старейшиной, но не обязательно должен был быть Мастером. Вполне возможно, что Мастер выполнял иную, более эзотерическую роль.)
«Нас всегда учили, что это символическое действо, хотя никто точно не мог сказать, в чем заключается его символика, и я никогда не задавался этим вопросом», — говорит Кверон Ивейн и Джорему, рассказывая им о кубиках защиты, выставленных в виде алтарной плиты на самом алтаре.
…обычно Мастер выстраивал эту комбинацию, затем читал определенную молитву, держа руки лодочкой над кубом, словно во время евхаристии. После чего из куба начинала проистекать энергия, наполняя алтарь до краев… Мне лично всегда казалось, что это делалось для очищения алтаря, но теперь я начал сомневаться, ведь он проделывал это лишь над кубическим алтарем в Капитуле, и никогда над другим, обычным, в святилище. А тот использовался только для медитаций.
Разумеется, мы вскоре узнаем, что ритуал имел мало общего с очищением, точнее, не сводился исключительно к очищению, и точно также выясняем, что деревянный катафалк, который использовали на похоронах гавриилитских старейшин тайным образом соотносился с гробом Орина из четырех белых и четырех черных кубов, установленных в виде Столпов Храма таким образом, что покойный символически возлежал на них в равновесии между столпами Суровости и Милосердия, классических образов каббалистической символики.
…катафалк состоял из восьми полых деревянных кубов, соединенных между собой, в точности как этот; катафалк был разборным, тогда я думал, это чтобы удобнее было его хранить. Грани кубов были ровными, из мореного дерева — кажется, то был тис, — и украшены символами нашего ордена и веры, как и следовало ожидать. Те грани, которые соединялись между собой, были гладкими. — Он провел пальцем по соединению белого и черного куба. — Но изнутри они были выкрашены в белый и черный цвет — я обнаружил это, лишь когда уже очень долго пробыл у гавриилитов, случайно, зачем-то другим зайдя в хранилище. Мне и в голову не пришло никого расспрашивать об этом, но теперь я понимаю, что когда их скрепляли, то черные оказывались слева, а белые справа. Значение этого я осознал лишь сейчас… За приготовлениями к похоронам всегда наблюдал брат ризничий. И я даже не помню, чтобы он хоть кого-то просил помочь, хотя кубы, наверняка, весили немало, и кто-то должен был переносить их в церковь со склада. Послушники и младшие братья делали всю черную работу, но когда мы приходили, катафалк всегда уже стоял.
— И готов поручиться, что брат ризничий всегда был одним из старейшин, верно? — предположил Джорем.
— Всегда.
— Судя по вашему описанию, речь идет о некоем ордене внутри ордена, — высказала догадку Ивейн. — Похоже, значение некоторых обрядов оказалось утрачено со временем — как, к примеру, обряд очищения, — но вполне возможно, что некая тесная группа избранных старалась по-прежнему продолжать традиции Эйрсидов.
Ранее уже отмечалось, что отец Эмрис получил образование в некоей эзотерической традиции, не являвшейся ни гаврилиитской, ни михайлинской. Вероятно, то была школа Эйрсидов. Возможно также, что гавриилитский Совет старейшин представлял собой некий орден внутри ордена, куда входили последние хранители древней мудрости предков Дерини. К счастью, со временем мы отыщем куда больше подобных свидетельств, по мере того как Дерини будут стараться в полной мере вернуть себе утраченное наследие и использовать его для мирного сосуществования с людьми.