Товарищ генерала-фельдцейхмейстера[55] Дмитрий Дмитриевич Кузьмин-Караваев весьма нелюбезно принял Федора в Главном артиллерийском управлении. Вроде бы ничто не предвещало опалу. В Киеве авиатору даже не позволили толком пообщаться с местными энтузиастами аэропланов, офицер из штаба округа настаивал: срочно в Петербург. Ты, мол, в дороге задержался, так что будь любезен.
…Они все же долетели. После Милана дель Кампо был вынужден произвести внеплановый спуск. В Сербии мотор начал давать пропуски. Пилот нашел ложбинку между холмами и притерся без повреждений. Федору для устранения неисправности пришлось поменять две свечи зажигания — пусть всего-то, но потребовалось время. По расчетам выходило, что засветло в Белград не успевают. Ночевали там же — свернувшись калачиком в кабинах и уткнувшись носом в шарф, слегка присыпанные снегом. Ни дать, ни взять — снегири на ветке. Молились только, чтоб не замерзла вода в охлаждении. Ночью запускали мотор. В город на Дунае прилетели к обеду следующего дня — промерзшие, голодные, невыспавшиеся. Нужен был отдых.
Приключения продолжились. Над Малороссией заел клапан подачи топлива, как выяснилось позже, засорился. Как ни фильтровали бензин перед заправкой, но какой-то мусор все же проскользнул… Снизились на пашню. Пока чистил топливную систему на морозе, пальцы прихватило — жуть. Затем колесное шасси едва-едва оторвалось от заснеженного поля, впору одевать лыжи.
Потому в Киев прилетели с задержкой. Федор получил предписание — немедленно в Петербург, поездом. И уже к ночи попивал чай в купе первого класса, прикидывая — если обслужить «Авиатик» быстро и наутро подняться в воздух, он поспел бы раньше. Но в Генштабе еще не научились мыслить авиационными мерками. Несколько часов в Киеве позволили обзавестись мундиром и форменной шинелью — не в кожаной же куртке представать перед начальством? Хорошо, что у портных нашлись почти готовые — только подогнать по росту и фигуре. Офицеров в Киеве хватало, и портные наловчились выполнять их желания.
На вокзале в Петербурге Федор взял лихача. Почему-то после Европы захотелось чего-то очень русского, а не таксомотор. После всей этой спешки проторчал в генеральской приемной битый час. К Кузьмину-Караваеву забегали офицеры с какими-то бумажками, потом случались паузы, в кабинете не было посетителей, но генерал о нем не вспоминал… Наконец адъютант пригласил зайти.
Генерал-артиллерист словно вышел из глубин XIX века. Пышные седые усы свисали вниз и, перемешавшись с обильной порослью бороды, разбегались вправо и влево, образуя фигуру вроде ласточкина хвоста. Над клапаном верхнего кармана красовался знак Осененного, сочетающего воздушный кулак и кинетику. Верно, воззрения генерала сформировались во времена турецких войн, когда бравый вояка стоял в первом ряду среди пушек дивизиона и сам стрелял булыжниками, тем самым увеличивая численность орудий на одно.
Не размениваясь на политесы, старый служака рявкнул:
— На какую сумму вы подписали контрактов, князь?
Услышанная более чем скромная цифра, видимо, подтвердила худшие ожидания генерала. Никаких доводов, что с началом войны и пулеметов, и револьверов понадобится куда больше, соответственно — отчисления возрастут, артиллерист слушать не пожелал.
— Да будет вам известно, милостивый государь, что министр финансов выделил прискорбно малые средства для закупки гаубиц и боеприпасов. Рассчитывали на вас… Двадцать пять тысяч! Молю бога, чтобы император не спросил о парижских делах. Докладывать ему о провале — врагу не пожелаю. Молчите? — Федор как раз открыл рот, но Кузьмин-Караваев не позволил ввернуть и слова. — Правильно, что молчите. Нет оправданий. И я еще поставлю вопрос: так ли хорош пулемет вашей конструкции? Если французы, а они признанные мастера, выбрали Шоша, стало быть, нам самим пристало просить лицензию на его оружие, а не бредить доморощенными выдумками! Можете идти… Стойте! Ваша служба на Тульском заводе завершена. Переходите в распоряжение разведуправления. Зайдите к полковнику Авдееву. Не смею более задерживать.
— Честь имею, — отчеканил князь и, повернувшись через левое плечо, вышел из негостеприимного кабинета.
Разведка Генштаба находилась в соседнем здании, соединенном с ГАУ переходом. Но туда Федор сразу не пошел. Захотелось выйти на морозный воздух, втянуть его, прочистив грудь от затхлости и пыли чиновничьих коридоров…
— Друг! В твоем мире тоже было? — спросил компаньона, закурив.
— Не забывай, что в начале двадцатого века я еще не родился, — отозвалось в голове. — Но, если верить русской классике и сохранившимся документам со всеми этими «долженствующий», «неудобоприменимый», «высочайше утвержденный вышеупомянутый», то ничем не лучше. Свободный русский дух задыхался и хирел, когда приходилось унижаться перед очередным столоначальником. А что тот не имел магического дара — ровно ничего не меняло. Идем к разведчикам. Они все же с европами общаются.
Действительно, начальник департамента Авдеев выглядел куда более по-западному благодаря чисто выбритой челюсти и коротким английским усам. Да и вел себя гостеприимней. Но не генерал — полковник. На мундире несколько орденов, в том числе Святой Владимир с мечами. Воевал. А вот знака Осененного не имеется — из простецов. Хотя скорей — из нетитулованных дворян.
— Присаживайтесь, Федор Иванович, — предложил полковник посетителю. — Позвольте-ка, еще раз по документам в вашей папке пробегусь глазами, изрядно толстая она. Да… Отличились вы, конечно, знатно. Игнатьев самые лестные рекомендации вам дает, упомянув только, что склонны к оригинальным и поспешным решениям. Но последняя дипломатическая почта отправилась несколько ранее вашего отлета из Парижа. Не просветите ли, каких дров еще успели наломать?
В рапорте Игнатьева не было о перестрелке у авиамоторного завода. Федор не стал скрывать: выжили они лишь благодаря французскому полицейскому, загримированному под клошара. Тот сумел непрерывной пальбой с двух рук пробить защиту германского электрического мага, иначе немец не выпустил бы жертв, поливая их разрядами цепной молнии.
— Боюсь, милостивый государь, что германская разведка вцепилась в вас плотно, — покачал головой Авдеев. — Конечно, мы можем послать гневную ноту о преследовании российского Осененного, на что получим ответ в духе: рейхстаг и правительство великого кайзера не несут ответственности за каких-то германских подданных, вздумавших действовать на свой страх и риск. Даже если б у фон Бюлова нашелся Ausweis с его фотографической карточкой, удостоверяющий принадлежность к разведке кайзеровского генштаба, они бы и бровью не повели.
— На сей счет иллюзий не питаю. Скажите другое. Меня действительно стремятся выкрасть, а не ликвидировать?
— Судя по их действиям, именно так. Не спрашивайте — почему. Ответа у меня нет. Заставить вас работать на рейх и конструировать оружие? Слабое предположение. Труд творческий, не рабский, из-под палки не получится. Ради давления на князя Юсупова? Но он не родной отец вам. Ваш союз — чисто по расчету, без взаимных личных чувств, я правильно информирован?
— Вполне.
Авдеев сложил руки на животе и постучал большими пальцами друг по дружке.
— Могу с уверенностью утверждать одно: в России вы также не можете рассчитывать на безопасность. Разве что отправить вас в тайный зауральский острог.
— Не надо! — поспешил Федор.
— Иного не ожидал, — улыбнулся полковник. — Тогда вот что. Из Киева получено телеграфическое послание: тамошние авиаторы пришли в восторг от аэроплана дель Кампо. Вы в курсе, князь, что император назначил начальником Главного воздухоплавательного управления РИА своего дальнего родственника Михаила Александровича Романова? Тот как раз обретался в Киеве. Наказал аппаратом не рисковать, снять с него крылья и прямиком отправить в Гатчину по железной дороге под охраной. Смекаете?
— Понимаю ваше предложение. Я умею управлять «Фарманом» и обслуживать «Авиатик». Но, право дело, куда лучше разбираюсь в ручном огнестрельном оружии, и до войны с германцами у меня множество неоконченных дел в Туле. Так что, ваше превосходительство, вынужден отказаться.
— Наверно, вы поняли не вполне, — Авдеев, до этого разговаривавший с некоторой полуулыбкой, вдруг стал серьезен, а голос его — тверд. — В Туле вас убьют или похитят. Мы не можем позволить себе роскоши держать ради вас батальон охраны с дюжиной боевых магов, как около великих князей. Простите за искренность, чином вы не вышли. Поэтому ходатайствовали перед ГАУ об откомандировании к нам. Допустим, авиатор вы пока неумелый, но инженер-то замечательный. Изобретатель опять-таки. Почему бы не послужить Отчизне на новом поприще?
— Федор, вот думаю иногда, зачем нам это надо? — зазвучал в голове возмущенный голос Друга. — Пусть не гоняют нас здесь столь беспардонно, как Кузьмин-Караваев, но совершенно точно — ценят не более, чем ординарного офицера. Долг перед Россией мы выполнили. У нее есть ручной пулемет, лучший в мире, и пистолет-пулемет, тоже лучший, опередивший свое время лет на тридцать. Может — ну его? Снимем все деньги, купим другие документы — и айда через Владивосток в Североамериканские Соединенные Штаты. Там еще раз переменим личность. Английский знаю… Ну?
— Испытываешь меня? — мысленно вздохнул Федор. — Говоришь-то правильно. Прежде я б послушал. Только многое изменилось. На мир глянув и узнав, что к чему, я отвечу: нет. Долг перед Россией — странная штука. Сколько бы ни отдал Отчизне, а она, неблагодарная, вместо «спасибо» норовит одни неприятности устроить, да все равно — долг остается и его надо исполнять. Особенно когда знаешь — вот-вот разразится война, и она будет страшной.
— До весны российский аэроплан сделать не удастся.
— Еще бы. Сложная штука, это не пулемет. Но пытаться стоит. Как считаешь?
— Если ты готов — остаемся. Но потом не жалей и не жалуйся, и не жди справедливости от судьбы. Минздрав тебя предупреждал.