Выросший в фабричной среде, Федор не боялся драк. Участвовал не раз. Силушкой не обижен, пару гопников раскидал бы голыми руками — сомнений нет. Но четверых — навряд ли.
— Федя! Представь, что башка уркагана, вооруженного ножом, — это как пепельница на столе у немца. Целься и стреляй! — раздалось в голове.
Ободренный советом, Федор сделал вбок шажок — громила с ножом оказался на одной линии с главарем, и вломил от души, выпростав к нему руки. Внутри словно вскипело, и этот кипяток хлынул прямо в низкий, давно не мытый лоб!
Голова налетчика откинулась назад так, будто по ней врезало лошадиным копытом. Падая навзничь, он выпустил нож и ударил главаря затылком по лицу. Оба рухнули на мостовую.
— Страх потеряли, собаки драные, на Осененного с ножом кидаться! — гаркнул Федор.
— Дык… эта… нема на вас значка… — пролепетал один из оставшихся на ногах.
— Так я еще и виноват?!
Грозный рык Федора улетел вдогонку улепетывающим. Дрянной, но длинный нож, поддетый носком ботинка, утонул в сугробе.
Больше до самого Сестрорецка приключений не случилось. В этом маленьком городке по пути из Питера в Выборг порядок поддерживался гораздо строже. Прямо на станции Федора остановил патруль. Жандармский унтер придирчиво изучил документы, а предписание прибыть в закрытый для посторонних город разве что не лизнул. И лишь затем смягчился.
— Так в заводоуправлении уже нема никого, милостивый государь. В гостиницу устроиться желаете?
— Какую посоветуешь?
— Жидовскую[60], коли не брезгуете. Тут недалече.
Унтер, почему-то не разобравший, что перед ним — князь, а к нему полагается обращаться «ваше сиятельство», показал обещанную гостиницу, скорей — трактир. Федор, тем не менее, устроился неплохо, договорился и об ужине, естественно, что не кошерном. Затем вышел прогуляться.
Довольно большой оружейный завод, еще в петровские времена заложенный, занимал изрядную часть перешейка между озером Разлив и Финским заливом. Природа, где ее не тронула человеческая рука, была чудо как хороша — стройные ели и сосны спускались к самой воде озера. Но что особенно бросилось в глаза — так это высокая антенна для радиотелеграфии в здании рядом с заводом. Выглядело это странно. Связь по радио налаживалась для кораблей и цивильных судов в Финском заливе, станции надлежало быть в Кронштадте. Сестрорецк вроде бы не имел морских сооружений.
Взяв это на заметку, Федор отправился отдыхать, а назавтра явился к генерал-майору Гедеонову Михаилу Даниловичу, начальствующему на заводе. Был тот немолод, лет за пятьдесят, и коротко острижен, подобно Федору. Усы с бородкой носил крохотные, не пытаясь уподобиться ветхозаветному старцу. В отличие от Кованько, Гедеонов был прекрасно осведомлен о личности новоприбывшего.
— Вы тот Юсупов-Кошкин, что помог нашим двум самородкам соорудить карабин под патрон «Арисака»? — огорошил с ходу.
— Боюсь, моя помощь несколько преувеличена, ваше превосходительство, — ответил Федор.
Повинуясь приглашающему жесту, он удобно устроился в кресле. Было невежливо отводить глаза от генерала, но взгляд помимо воли перебегал с его некрупной фигуры на стены, где красовались множественные образцы оружия. Неудивительно, что коллекция знатная — от гладкостволов петровских времен до первых нарезных ружей начала XIX века и, наконец, до знаменитой трехлинейки.
Хозяин кабинета заметил внимание новоприбывшего и буквально через несколько фраз поделился наболевшим.
— Знаете ли, ваше сиятельство, как трудно было в прошлом году принять бразды правления заводом. Им командовал великий Мосин, тот самый, давший трехлинейку. Затем — Дмитриев-Байцуров, Николай Григорьевич, тоже глыба, человек-легенда в российском оружейном промысле…
— Понимаю, — вклинился Федор, использовав паузу в откровениях начальника. — Вижу, вам неловко на фоне знаменитых предшественников. Что ж, могу помочь. Есть одна идея, не связанная со стрелковым оружием, но вполне способная прославить ваш завод. Главное — воплотить ее как можно поскорее. До германского наступления поставить на поток.
— Шутить изволите? — хмыкнул генерал. — До него же считанные дни.
— Не до шуток мне сейчас. Есть серьезные наброски. Опытный образец, если подсобите, то закончу к вечеру. Завтра испытаем.
Он выложил на стол эскиз гранаты, в мире Друга известной как РГ-42. Конечно, диаметр корпуса, вес заряда и ширину вкладываемой внутрь стальной ленты с насечками вспомнили довольно приблизительно, но ошибка роли не играет — взорвется все равно. И кому-то поплохеет…
— Бомба, да еще ручная… — разочаровано промолвил генерал, рассмотрев рисунок.
— Уникально простая по конструкции, — ответил Федор. — Дешева, технологична. Отладить надо лишь запалы. Жестяная банка, наполненная взрывчаткой вместо мяса, может быть выделана на любой консервной фабрике. Размер не слишком важен. Ту, что меньше, легче бросить и носить, но эффект получится слабей. Выделать побольше, так наоборот. Уверяю вас: столь простого способа дать гранату каждому пехотинцу ни в одной державе мира не имеется. А в Российской императорской армии появится — благодаря вашему заводу. Впрочем, как хотите. Как я объяснил, в Туле пока мое присутствие нежелательно, но наброски можно переслать туда…
Федор сделал паузу, ей воспользовался генерал:
— Увольте, князь. Тула без того свыше всякой меры завалена казенными заказами. Сделаем мы вашу бомбу. Как же назовем?
— СГ-13. Сестрорецкая граната образца 1913 года. Лично для меня цифра 13 — всегда благоприятная, суевериям вопреки. Вас же, Михаил Данилович, попросил бы предоставить мне жилье, чтобы находиться при заводе. Ночевал в трактире Кацмана, там неплохо, только вот моя персона слишком интересна для германского генштаба.
— Заводские инженеры обретаются в квартирах города, — генерал задумался. — На заводе только комнаты для семейных мастеровых… Я могу распорядиться. Но пристало ли такое князю, Осененному?
— Мне не привыкать, — ответил Федор. — Я приютский сирота, начинал мастеровым. Князем стал недавно. А еще вас попрошу: дабы не вводить окружающих в смущение, позабудем этот титул. Даже «ваше высокоблагородие» не нужно. Мне достаточно по имени-отчеству. Я к тому же без мундира. Так в Генштабе приказали, чтоб в партикулярном.
— Как желаете, — промолвил генерал. — Вы ко мне опять же без чинов. А сейчас я вызову Федорова.
— У меня вопрос, Михаил Данилович. Отчего к заводоуправлению пристроена радиотелеграфическая станция?
— Чтобы, если вдруг германские шпионы нам обрежут линию с Санкт-Петербургом, осталась возможность с ним связаться по беспроволочному телеграфу. И еще одно. Только не нужно улыбаться, самому неловко повторять. Энтузиаст у нас завелся, Коваленков Валентин Иванович из Императорского электротехнического института. Убеждает всех: отмирают провода! Связь через мировой эфир пойдет. А давеча, можете себе представить, начал инженерам всем рассказывать. Дескать, лампа может не только лишь светить, но еще и усиливать токи! Представляете? Осветительный прибор тщится вставить в телеграфический передатчик…
— Охрененеть! — вдруг взвился Друг, отвлекая Федора от беседы с генералом. — Электронные лампы до Первой мировой! Коваленков — гений! Срочно надо бы его найти. Это может выйти поважней гранаты… Хотя, конечно, надобно и то, и другое.
Гедеонов тем временем отрядил адъютанта найти Федорова, и тот вскорости явился. Тут на князя накатило…
Знаменитый оружейник был из той, «нормальной» жизни. С ним он виделся в Военном министерстве, хорошо поговорил, ощутив в нем родственную душу. Оружейник оружейника всегда поймет. Миссия в Париже оторвала Федора от любимого дела. При всем уважении к авиаторам, небесная техника не его стихия. Аэроплан велик, состоит из множества частей. Он — плод коллективного труда. А винтовочка — твоя. Ты берешь ее в руки, чувствуешь каждый изгиб ее хищного тела. Оттянув затвор, чувствуешь такой знакомый запах ружейной смазки, если пострелял — то и кислую вонь пороха. Ее прицел — фокус твоего глаза, ствол — продолжение твоей руки, позволяющий бить очень далеко. У самолета сделай крыло на пол аршина длиннее — мало что изменится. В винтовке же «играют» сотые доли миллиметра. В аэроплане, как и на корабле, можно наращивать мощь машины — с весом заодно. Винтовку или ручной пулемет несет один человек. Каждый килограмм веса возрастает многократно, если прошагал с ней двадцать верст. Аэропланы — инженерия, а ручное оружие — ювелирное искусство. Наконец, на аэропланах в грядущей войне полетит несколько тысяч человек, с винтовкой же в бой пойдут миллионы, и каждая ошибка тиражируется миллион раз! Она обернется смертью множества солдат, если вовремя ее не обнаружить. Винтовка делает сильным каждого бойца, а не только избранных, парящих в небе.
Может, оттого мужчины в самом разном возрасте, в том числе далекие от армии, обожают огнестрельное оружие… Федор с Другом потому так сжились, что сошлись их интересы — на оружии, конечно. Федоров был из той же когорты.
— Полковник! Рад вас видеть, — Федор встал.
Увидев князя, Федоров расцвел. Руками он сжимал ветошь, на ходу стирая ею грязь — видно оторвали от работы. И одет в халат, а не в мундир, но чистый, выстиранный. День только начался, еще не успел изгваздать. Протянув руку для пожатия, спохватился, придержал ее. Федор сделал вид, что не заметил и, шагнув вперед, взял ее обеими ладонями.
— Как Василий будет рад! — вымолвил Владимир Григорьевич. — Он же, вспоминая вас, места не находит: как такой вот молодой человек, а придумал пулемет и бомбомет. А самозарядную винтовку взял и подарил…
— Пригодилась?
— Ну, а как вы думали! Там Василий лишь немного изменил. Сами все увидите. Приглашаю в мастерскую! Только вот костюмчик поменяйте, а не то испачкаете часом.
— Буду рад! — ответил Федор.
— Вижу, господа, что нашли взаимопонимание, — подключился Гедеонов. — Федор Иванович, я не буду вас задерживать. Сдайте предписание в канцелярию. Вас оформят инженером первого разряда, дальше видно будет.