— Хотел служить в отряде пластунов? — осведомился Шкуро. — Что ж, вот они. Принимай себе. Если они тебя примут.
Глава 14
Шкуро все же затащил Федора отмечать свою «клюкву». Так что утро выдалось томным — князь встал с тяжелой головой и пакостным вкусом во рту. Разместили его у пожилой вдовы. Она помогла постояльцу привести себя в порядок: принесла теплой воды для умывания и бритья, затем — чаю с булками. Федор допивал второй стакан, когда явился Шкуро.
— Ну, идем знакомиться с пластунами? — предложил, ощерившись.
Оскал этот Федору не понравился, но выбирать не приходилось. И они пошли. Пластуны жили в небольшом поместье на окраине, занимая там сенной сарай. Офицеры застали их за странным занятием — казачки плясали под гармонь. Танец напоминал гопак. Вахмистр, отбивавший такт ударами ладоней, мазнул взглядом по прибывшим офицерам, но и не подумал отдать им честь либо скомандовать «смир-рна» подчиненным. Те продолжили скакать. Не хватало только баб в широких сарафанах и с цветными платочками в руках…
— Здорово, Вась! — окликнул старшего в этом сборище подъесаул.
— Здорово, Андрей, — ответил вахмистр. — Что за гусь с тобой, тот, что из Питера?
Федор испытал желание сыграть в чеховского унтера Пришибеева[67] и завопить что-то вроде: «Ста-аять смирна, пес смердячий, когда говоришь с офицером!» Но решил сдержаться: все не просто так. На «слабо» проверяют казачки. Лишь спросил:
— Танец — разминка перед занятиями?
Шкуро хмыкнул и, достав пачку папирос, протянул ее вахмистру. Пластун взял одну, прикурил и только тогда снизошел до ответа:
— Та не, ваше благородие. Биться мы начинаем безо всякой такой-сякой разминки. Если германец или австрияк попрет, я ж не скажу ему: обожди, герр-месье, вот только своих казачков разогрею. Танец — это наше главное…
Не снимая шашку и не вынимая папироску из зубов, вахмистр тоже начал топтаться, пританцовывая, потом вдруг оказался в шаге от Федора. Тот опомниться не успел, как ощутил боль в захваченной руке, толчок — и земля с небом поменялись местами. Фуражка слетела с головы и укатилась.
Вахмистр протянул пятерню, помогая встать с травы:
— Поднимайтесь, ваше благородие. Мундирчик испачкаете.
— Не шуткуй так, Степан, — цыкнул на него Шкуро. — Непривычный капитан к нашим нравам. Осерчает — и сожжет как головешку. Осененный он, не из последних. Не сердись, Федор, — повернулся к князю. — Босота станичная… Разреши представлю вахмистра: Муха он, Степан. Трижды к австрийцам хаживал и не счесть сколько раз к японцам. Два Георгия у него, между прочим. Но не носит.
— Кресты мне ползать мешают, — хмыкнул Муха.
— Наш столичный гость, капитан Мышкин Федор Иванович.
Вахмистр поднял и поднес Федору фуражку. Тот взял и надел на голову.
— Офицер в… товариществе… есть? — Федор не привык называть пехотный взвод словом «товарищество», потому запнулся.
— Был, — беспечно отвечал Степан. — Третьего дня схоронили. Стало быть, вы — вместо него? Казак?
Бросившие танец, пластуны прислушивались к разговору и радостно реготнули, узнав, кто прислан на смену погибшему хорунжему.
— Не вместо, вахмистр, а чтоб из вас сделать особую команду. Для выполнения ответственных заданий в неприятельском тылу.
— А сами с нами пойдете, ваше высокоблагородие? — спросил Степан.
— Непременно. Без меня вы пропадете.
Пластуны заржали, а вахмистр погрустнел:
— Из вашего благородия пластун как пуля из… — он не стал заканчивать, но и так понятно. — Половина товарищей будет вас нести-сторожить, шоб не оцарапались где, не ушиблись невзначай. Не в мешке же тащить вас как языка австрийского… Андрей! Полковник что сказал?
— Что он мог сказать? — пожал плечами Шкуро. — Приказ из Петербурга.
— Нянчиться со мной — только половина беды, Степан, — взял на себя инициативу Федор. — Ты еще главного не слышал — на ту сторону мы пойдем искать и убивать вражьих магов.
Все смолкли. Наигрывавший тихо гармонист сдвинул мехи и замер. К Федору направились три оборванца с погонами урядников на рубахах, их хмурые лица не обещали капитану ничего хорошего.
— Может, сразу веревку и мыло выдашь, капитан? — пророкотал вахмистр. — Чем мучится и гореть в их огненных шарах, али в петлю сунуться сразу?
— Не знал, что казаки-пластуны такие ссыкливые… — хмыкнул Федор. — А я сдуру вам оружия привез, чтоб магов бить, — глядя в глаза кубанцам, сузившиеся от гнева, Федор припечатал: — Выходит, маху дал атаман, сюда меня направив. Прощайте! Испрошу назначение в другой полк. Где солдаты за Отечество воюют, а не бабы с ножичками пляшут под гармонь.
— Ша, казаки! — крикнул Степан и развел руки, сдерживая пластунов, подступивших ближе. Их лица обещали Федору расправу — скорую и жестокую. И пусть после расстреляют. — Слушай, высокоблагородие! Чтоб с кубанским казаком так говорить, право потребно заслужить. Теми ножичками мы австрияков резали!
— Предлагаю простое дело, — ответил Федор, будто бы не замечая зло сопевших станичников. — Я умею перехватывать ножи. Есть кто смелый бросить в Осененного?
Пластуны загомонили — желали все. В споре победил урядник, старший из кубанцев на поляне. Был он жилист и высок. На лице — багровый шрам, сбегавший по щеке к уху.
— Становись, вашбродь, — сказал урядник, доставая нож. — И молись. Сам ведь вызвался, обчество слыхало.
Пластуны загомонили, подтверждая.
— Погоди, урядник! — улыбнулся Федор. — Сам-то за стволом ухоронись, — Федор показал на старый вяз, росший у ворот, и направился к нему.
Меченый пожал плечами, но советом не побрезговал. А спустя секунду возблагодарил себя за осторожность. Нож издал звук «дррынь», впившись в ствол аккурат на уровне его груди.
— Усложним задачу, — предложил Федор. Завяжите мне глаза.
Так и поступили. Заинтригованный урядник, не без труда вытащил нож из ствола и повторил бросок. Осененный отбил его с завязанными глазами! В этот раз клинок улетел в траву. А за спиной капитана кто-то вскрикнул.
Оказалось, один из пластунов решил сыграть злую шутку с Осененным, и, зайдя за спину, бросил нож ему в седалище. Клинок на отскоке вонзился шутнику в бедро. Хлынула кровь, заливая драную штанину.
— Радуйся, что не в мудя! — высказал ему вахмистр. Он уложил пострадавшего в траву и принялся накладывать повязку. Работая, ворчал: — Свечку Святому Николаю-угоднику поставь. Каб не он, получил бы железку в причиндалы и стал девицей, ровно как высокоблагородие говорили.
К Федору, снявшему повязку с глаз, шагнул урядник, метавший нож.
— Вы того… не серчайте, высокоблагородие. Ванька — шкодник еще тот, но свое он получил. Но и вам не след казаков бабами называть.
— Так давай докажем, что это не так, — хмыкнул Федор. Степан! — бросил вахмистру. — Как закончишь олуха перевязывать, отправляй людей к штабу. Там грузовик стоит, в кузове — ящики. Думаю, что гостинцы вам понравятся, — чувствуя, что предгрозовая атмосфера чуть рассасывается, Федор сделал следующий шаг: — Я не умею скрытно ползать, казаки. И приемов ваших не учил. Зато знаю, как убить мага. Убивал уже.
— Добро! — кивнул урядник. — Игнатом Кобылой меня кличут. Только как, высокоблагородие, вы до магов доберетесь? Коль не сможете как пластун…
— Научите — и попробую. А еще есть у меня секрет, как нам двигаться поскорей, чем конная сотня. Но о нем попозже. Сгода, казаки?
Игнат почесал затылок.
— Переоделись бы, высокоблагородие. Порты да мундир в первый же час уделаете — будете чистый пластун!
Оглянувшись на ватагу, выглядевшую бандой одесских портовых нищих, только при оружии и погонах, Федор кивнул и снял мундир, оставшись в рубахе. Пока он переодевался, Шкуро ушел, напоследок подмигнув Федору. Некое подобие шаровар ему нашел Игнат — из тех, что побрезговали носить другие из товарищества.
— Зато германцы ни за что не признают. Не может его сиятельство выглядеть как клошар. Осталось щетину отпустить, — приободрил Федора Друг.
И они побежали.
Крепкое телосложение бывшего мастерового не дало Федору преимущества. Молодые, худые парни с редкими юношескими усиками неслись впереди словно серны. Старшие, вроде Игната, топали тяжелее, но держались рядом. Сердце Федора стучало, как пулемет. Теплый, летний воздух стал вдруг плотный, и его перестало хватать. Накатило ощущение — еще сотню шагов, и он рухнет, как другой урядник, моложе Игната, крикнул: «Ползком!»
Пластуны упали ничком и осторожно ввинтились в густой кустарник. Вот так перейти с предельного напряжения к малоподвижности для Федора было очень трудно. Перед глазами повисла розовая пелена с красными искрами. Но он полз. Кустарник кончился, далее пластуны пошли на полусогнутых, вприсядку, и довольно быстро. Потом несли друг друга по очереди. Прыгали на одной ноге спиной вперед, изображая следы отряда, двигавшегося в противоположном направлении и вдвое меньшей численности.
Снова ползли.
Пересекли болото, изгваздавшись в грязи.
Переплыли ручей.
Продирались через колючки.
И еще много такого, да и не по одному разу.
Когда вернулись на поляну, и Федор в изнеможении рухнул на траву. Игнат, подойдя, сообщил: сегодня бежали без напряга, жалея новичка. Да еще налегке — без винтовок, без харчей в сидоре.
— Нор… нормально, — выдохнул умаявшийся новичок. — Ящики принесли?
Оказалось, что не только их, но и котлы с кашей. Умывшись у колодца, Федор получил миску и ложку, выданную сердобольным поваром на одно использование. Приличному казаку полагается иметь свою…
После обеда он устроил демонстрацию содержимого ящиков и почувствовал себя Дедом Морозом среди ребятишек, раскрывшим волшебный мешок с игрушками. А что те сплошь смертоносные — не беда, чай, не детям отдает.
— Пистолет-пулемет, для краткости — автомат, — пояснял Федор, демонстрируя ППК. — Но короткий и легкий. Пластун ведь близко к неприятелю подбирается? Ему не нужна винтовка, бьющая за версту. Прицельная дальность автомата — сто саженей, зато в рожке у него 35 патронов.