Расчеты пулеметов не успели среагировать. Гранаты взорвались, щедро нашпиговав их осколками. В следующий миг казак сорвал с плеча странное оружие вроде укороченного карабина и открыл огонь.
Часовые нажали на спуск практически одновременно, успев заметить серебряный щит вокруг фигуры русского, и это было то последнее, что удалось им разглядеть. В следующий миг все упали мертвыми или ранеными, получив по пуле из винтовки «Маузер», причем — из их собственной, или из карабина казака.
На миг у дома наступила тишина, Федору невыгодная. Следовало разворошить змеиное гнездо, заставить магов выйти! Самому проникать внутрь дома и сражаться в узком пространстве против трех десятков одаренных ему не улыбалось совершенно.
Чтобы «подбодрить» коллег из противоположного лагеря, он сменил магазин пистолета-пулемета и высадил его по окнам.
Неуважаемые герры! Это — достаточно красноречивое приглашение к общению? Они знают, что против них может быть брошен Осененный с даром Зеркального щита. Неужели решили отсидеться?
Нет, не отсиделись. Первый выскочил из входной двери в одних кальсонах и рубахе. То ли очень спешил на войну, то ли до ветру приспичило.
Федор услышал за спиной частое буханье мосинских винтовок, вызвавшее синеватое облако вокруг белокальсонного — так у него выглядела защита. Немец поднял руку, чтобы накастовать какое-то убойное заклинание, но получил непрерывную очередь прямо в пятак — Федор расстрелял третий магазин. Синева вспыхнула и пропала, а маг повалился убитый, словно обычный простец, — с пулевыми дырками на лбу и груди.
Дальше произошло то, чего Федор, собственно, и добивался. В оконном проеме, блестевшем в рассветных солнечных лучах разбитым стеклом, мелькнула рука, пославшая огненный шар. Отраженный Зеркальным щитом, он улетел обратно. «Поджечь занавески», пожалуй, удалось.
Внутри раздались крики. Кто-то, как и первый — в одном белье, выметнулся наружу, выпав из бокового окна — в него тотчас ударили автоматы и ручные пулеметы, за ним последовал следующий.
— Не зевай! — неистовствовал в голове Друг. — Мочи фашистов! Пусть горят, как наши в траншеях горели. За Хатынь и Освенцим! За Майданек и Бухенвальд!
От удара огненным шаром взорвался и лопнул Зеркальный Щит. Федор бросился на землю — теперь любая пуля могла стать смертельной. Тем не менее, на последних крохах энергии защита всё же сработала. Пламенеющий шар улетел обратно в дом. И это был тот самый «жидкий огонь».
В окнах сверкнуло, будто хлопнула магниевая фотовспышка. Рокочущее пламя вырвалось сразу изо всех проемов, из щелей в крыше и дымоходе, из распахнутой входной двери… Через минуту или даже меньше обвалилась кровля — так быстро прогорели стропила. Почему-то рухнула даже печная труба.
— Магов перемножили на ноль. Закрой варежку и беги в штаб! — приказал Друг. — Встать, бегом!
Пригибаясь, чтобы не схлопотать случайную пулю, Федор понесся в обход руин, от которых несло нестерпимым жаром. На стоянке самоходок с бронекуполами лежали убитые техники — очереди пластунов не щадили никого. Из здания с антенной и германским флагом донеслись отдельные выстрелы, но они быстро смолкли. Очевидно — за отсутствием целей.
Федор вбежал внутрь, и застал акт вандализма: Юрка увлеченно крушил радиопередатчик. Вахмистр складывал штабные документы в вещевой мешок, не скрывая раздражения: писючие германцы наплодили бумаг, попробуй утащи их все… Не зная языка, отсортировать не выйдет.
— Брось… — приказал Федор. — Лучше подожги!
— Слушаюсь, вашбродь. С этими что?
Штабные офицеры стояли на коленях, руки — за головой. Рядом валялись трупы пытавшихся сопротивляться. Самый старший успел набросить на рубаху китель с погонами гауптмана, он же взмолился:
— Нихт шиссен!
— Всех в расход, — велел Федор. — Уходим.
Обернувшись у выхода, он махнул рукой в сторону штабной документации. Папки посыпались со стола, отдельные листки взмыли в воздух и радостно вспыхнули. Дар снова заработал.
Но радоваться рано. Зачистка штаба и логова магов дала им немного форы. Только время истекает. Они в кольце целого полка, из пехоты потерявшего всего лишь роту. И только чрезвычайная опасность ситуации заставила Федора родить идею, в иное время отвергнутую бы Другом без раздумий.
— Степан! Собирай всех сюда. Игната со снайперами тоже. На велосипедах за сколько дней научились нормально ездить?
— Так на третий, вашбродь…
— На обучение езде на мотоциклетках даю две минуты. Не справившиеся просто умрут.
Замысел был прост и безумен. Среди мотоциклов нашлось много двухместных — с сиденьем для водителя и вторым для седока в коляске. В паре из колясок стояли пулеметы, очень похожие на «Максим», со снаряженными и заправленными лентами. Мотоциклетки оказались импортными — судя по гордой американской шильдочке «Индиан».
Самых толковых велосипедистов Федор посадил на водительские сиденья. Показал, как включить вторую передачу и выжать сцепление. Потом с урядником Кобылой принялся их толкать.
— Отпускай ручку! Мягше, мать твою… Еще раз!
Наконец, на малом газу пятнадцать трехколесок начали пылить друг за дружкой вокруг хутора. Федор, заведя последнюю, усадил Игната с собой за пулемет и выехал в голову колонны. Там вывернул на южную дорогу, ведущую к Вильно, вглубь немецкой территории. То есть в направлении, наименее логичном для отступления российских диверсантов.
По пути Федор вдруг подумал, что стоило снять с немецких трупов форму, но через полверсты понял — глупо. Даже на переднем «Индиане» настолько окатило пылью, что цвет и фасон обмундирования можно определить, только отстирав…
Глаза немилосердно жгло песком. Очков-консервов, полагающихся мотоциклетчикам, не нашлось, а у немцев их не спросишь: умерли. Страшно представить, каково приходится вахмистру и особенно замыкающим, глотающим пыль и выхлоп!
На блокпосте, явно — у расположения одного из батальонов охранения, Федор разглядел пулеметные точки и даже пару орудий, правда, обращены они были на юг — то есть от хутора.
Молодой обер-лейтенант поднял руку и что-то громко спросил, не в силах перекричать стрекотание мотоциклетного моторчика мощностью то ли семь, то ли могучих десять лошадиных сил, Федор проорал в ответ по-немецки «русские напали» и двинул вперед.
Позади раздалась стрельба — характерные хлопки винтовки «Маузер». Загрохотало оружие казаков. Федор оглянулся: обер-лейтенанта срезала очередь из автомата. Цепочка мотоциклетов шла через огонь с двух сторон и сама палила на две стороны из всего, что имели казаки…
Остановились через пару верст. Урядник Сиваков повалился в пыль на левый бок. Лишь отъехав и вытащив пассажира-пулеметчика из огненного пекла, он позволил себе умереть. В коляске заднего «Индиана» неподвижно замер Юрка, глядя светлыми глазами в небо и не моргая…
Погибло трое. Четверо ранено. И взвод все еще в глубоком тылу. Два мотоцикла истекали бензином из пулевых пробоин.
— Своих не бросаем, — заметил вахмистр. — Увозим или хороним.
Спорить с ним капитан не стал, хоть каждая секунда не счету.
— Раненых уложить в коляски целых мотоциклеток, — распорядился. — Убитых — тоже в них. Ходу, казаки!
Наплевав на конспирацию и тишину, они проехали еще десяток верст по вражьим тылам, грохоча моторами на всю округу, и забрались поглубже в лес. Дальше хода нет — мотоциклы пришлось бросить.
Двое раненых дорогой умерло, так что хоронили пятерых. Двум соорудили носилки. И пошли…
Через кустарник, чьи ветки переплелись в непроходимую стену.
Через болото, проваливаясь местами по пояс.
Через открытое поле — ползком. Из бинокля их не разглядеть, а вот с низколетящего аэроплана — запросто.
Через лес, настороженно прислушиваясь: а не хрустнет ли неподалеку ветка?
Снова через поле.
Кончились продукты. Идти было легче, но голодно. Собирали ягоды и яблоки-дички. Жарили грибы. Живность не попадалась.
В одном месте услыхали отдаленный лай собак. Наверное, немцы бросили на поиск отряды с ищейками. Но, Бог миловал, собаки след не взяли, и погоня ушла в другую сторону.
На третьи сутки после боя на хуторе выбрались, наконец, к спрятанным велосипедам.
Только здесь Федор рискнул разделить остатки взвода. Восемь человек оставил с ранеными — выходить к своим пешком с носилками на руках. Остальные вскарабкались в седла и надавили на педали. Хоть и оголодавшие, осунувшиеся, но мысль о скором возвращении к своим придавала силы!
Маркиз Пьер де Пре получил известие о бойне в немецком тылу между Вильно и Ригой раньше, чем новость докатилась бы до ушей репортеров. К этому моменту он занял должность начальника Бригады общей разведки, поэтому был одним из самых информированных полицейских Третьей республики. С неприличной для должности и титула скоростью де Пре схватил донесение и ринулся к Селестину Хеньону.
Директор Генерального управления общественной безопасности за время, прошедшее с короткой и бесславной войны с Германией, заметно сдал. Поговаривали, что ему грозит отставка.
Де Пре решил использовать момент.
— Месье директор, — он довел начальнику новость. И продолжил: — Складывается ситуация, которую можно обратить нам на пользу. Предлагаю сообщить месье Клемансо: Германия получила чувствительный удар и, возможно, он означает начало конца. Если русские в течение ближайшего времени истребят подобным образом еще два или три магических взвода, войска Георгия перейдут в наступление. Они накопили силы, их удар будет страшен. А в Германии бузят левые марксисты — они ослабят рейх изнутри. В правительство должен поступить наш доклад, обязательно — раньше военных. Все лучшие силы Вильгельма на Востоке. Как только их погонят на запад, время разорвать перемирие! И первыми, месье директор, об этом доложит полиция, то есть — мы, а не военная разведка, столь опозоренная недостоверными сведениями, полученными накануне немецкого вторжения.
Директор пробежался взглядом по докладу. Затем поднял на подчиненного, красные, слезящиеся и подпираемые снизу мешками глаза.