— А не пальнете?!!
— Мы же не истерички! — Вопит Углов.
«Позвольте усомниться!», — мысленно замечаю я. Но это глубоко внутри. Я-газетчик, поправив висящую на шее камеру, делат шаг вперед. Страшно до жути, но материал сделать хочется! Здесь и сейчас я в это верю. И в секретаршу Леночку!
— Куда пропадал?! — Строго спросил меня Углов, но у самого облегчение на лице — дождался-таки.
— Ой, да меня там злой полицмейстер крутил! — вновь скороговоркой чащу я. — Ты, говорит, виноват! Злодеи почти у нас в руках были, а тут ты…
«Не найдя слов», делаю взмах рукой.
За время моего отсутствия в коридоре произошли изменения. Углов вытащил из комнаты тело брата, отчего в коридоре появилась широкая кровавая «просека», и прислонил к стулу, на котором сидел Док.
— Мы с братом вместе начинали, — объяснил этот момент «истеричный». — Хочу, чтобы люди об этом узнали. Ты же напишешь, а, газетчик?
— Обязательно! — Серьезно киваю я, снимая с шеи фотоаппарат.
Ложь срывается с языка легко и свободно! Я же «газетчик», я охоч до жареного сюжета. Верю в это… А сам поудобнее сжимаю ремешок своей техники.
— Встаньте ближе!
Злодеи непроизвольно сделали движение в стулу. Я взвел пальцем «затвор» фотоаппарата. Щелк!
— Нет, так не пойдет! — Заявил я. — Вы же в него оружием тыкаете. Так вы в глазах читателей злодеями и душегубами выйдете! Надо поднять их как охотники, стоящие над трофеем. Это гордо будет! А если вы еще ноги поставите на стул, вроде как на добычу… Вот это будет смотреться!
Брови «серьезного» поползли наверх, но «истеричный» так посмотрел на него, что тот только плюнул и согласился.
Я прильнул к видоискателю.
— Все отлично — Показал я пятерню растопыренных пальцев. — Сейчас ракурс выберу.
5…
Делаю шаг левее.
3…
Камера выскальзывает из моих рук…. Сильным движением кисти начинаю ее оборот, крепко сжимая в руке ремешок.
1…
«Лейка» пращей отправляется в полет к голове «серьезного». Я рву следом.
0!
Краем глаза замечаю, как резко дергается голова «истеричного», окрашивая стену за ним содержимым черепной коробки.
А вот напарник его увернуться успел, да в сторону броситься… А вот навести на меня ствол уже нет! Бить им надо было, бить! Хрен бы я тогда резким и сильным ударом по кисти так легко его выбил. А тут еще и в несчастного похитителя разогнанная толчком от стены моя тушка прилетает! Всего килограмм семьдесят, так ведь и он не богатырь!
Не дожидаясь падения перехватываю злодея за мизинец и дергаю назад с таким расчетом, чтобы палец оказался в заломе. Удар под колено роняет «серьезного» на пол, а руку «завернул» он себе сам. Просто по инерции.
Держать!
Цепкие руки пытаются стащить меня с тела!
— Перехвати сначала! — Ору во всю мощь легких.
Мужик борется за свою жизнь всерьез. Без дураков.
Держать!
Наконец, мои «черные» фиксируют его на полу, и кто-то вцепляется мне в руки.
Это уже свои. Я буквально обмякаю, позволив оттащить меня от кучи мала прямо по кровавой дорожке, что натекла из тела погибшего первым Углова.
Глава 8
— Проведенную операцию оцениваю на «отлично», Ваше Сиятельство, — Вытянулся в струнку Директор Департамента полиции (его имя я, вроде бы, даже запомнил, но труда извлечь его из памяти в нынешних обстоятельствах не составил). — Под умелым руководством полковника Сабурова, — да, да, сына того самого Сабурова, — в результате нескольких штурмов похитители были обезврежены, а их жертва освобождена. Отдельно в рапорте господина полковника отмечается противодействие грамотным и выверенным действиям его специалистов со стороны группы неназванных лиц, действующих с ведома и попустительства Третьего отделения Его Императорского Величества Канцелярии. Результатом в высшей степени непрофессиональных и излишних действий указанных лиц, операция петербургской полиции была поставлена под угрозу. Таким образом, под влиянием диалога с так называемым «переговорщиком» уже готовые сдаться преступники открыли огонь едва парламентер предложил им сложить оружие. Отдельно смею указать на применение насилия как к высшим и средним чинам Департамента, так и к мирным гражданам, которых сатрапы в черном без разбору вырывали из толпы и применяли к ним самые настоящие пытки. Замечаний к действиям сотрудников полиции не имею. Мною прикреплен рапорт на Высочайшее имя.
На некоторое время уже привычный мне конференц-зал в здании на набережной Мойки погрузился в тишину. Тянулся худощавый, высокий и поджарый директор, гнусно лыбился низенький, полноватый и «погрызенный» проплешинами полицейский чин, сын ТОГО САМОГО Сабурова, о чем-то думал граф Бенкендорф, пытался удержать в рамках орбит свои глаза обалдевший от таких раскладов князь Долгоруков. А я ржал. Пока про себя.
— А вы что скажете, Александр Сергеевич? — Поинтересовался хозяин кабинета и положения.
— Слов нет, одни эмоции! — Во все тридцать два зуба улыбнулся я. — И кофе хочется!
— Будто в какой-то другой миг вам его не хочется!.. — Выдохнул Фриц.
Я только руками развел, продолжая потешаться над ситуацией. А что? Имею право, между прочим.
Тонко усмехнулся директор, покачав головой. Издал тонкий звук, будто из шарика чуть приспустили воздух, надувшийся от гордости полковник. Очень надеюсь, что сделал он это откуда-то сверху.
— Господин полковник, — обратился к абсолютно счастливому «шептуну» теперь уже предельно серьезный директор. — Очень надеюсь, что свое письмо на августейшее имя вы отправить не успели.
От возмущения полицейского чина расперло так, что мне в нарушение всяческих протоколов безопасности этого здания захотелось открыть окно. Во избежание, знаете ли…
— Естественно, я его отправил! — Возмущенно-пафосно начал он, кидая злой и торжествующий взгляд на меня с Долгоруковым. — Не мог же я оставить без внимания выходки двоих этих…
Хлоп!
Миниатюрная, но сильная рука директора негромко, но веско хлопнула по столу, призывая подчиненного заткнуться.
— А что такоооое?!!! — Тут же протянул полковник, ибо кто посмеет тронуть Героя дня, вердикта о своих заслугах самого императора дожидающийся. — Я, знаете ли, не терплю таких дилетантов в своем деле!..
Его непосредственный руководитель, казалось, уже готов был сделать классический фейспалм.
— Ваше Благородие, — негромко обронил Христафор Милорадович (но болтун, о чудо, заткнулся в миг). — Извольте обращаться к Его СИЯТЕЛЬСТВУ с большим уважением. КНЯЗЬ Долгоруков терпеть не может подобных фамильярностей.
Мопсовидный Сабуров моментально побледнел. Какими бы великими он не считал свои нынешние заслуги, невежливое обращение к князю может обернуться большими проблемами. А к князю ДОЛГОРУКОМУ, о котором в свете и не только слухи в свое время вполне заслужено ходили самые мрачные, еще и дуэлью.
До результата. Смертельного.
Полковник перевел на меня слегка ошалелый взгляд.
— Ну, не князюшко я, и даже не графушко. — Развязно протянул я.
Долгоруков откровенно продемонстрировал свой белоснежный оскал. Даже в глазах Фрица мелькнули искорки смеха.
А вот директор выглядел действительно удивленным.
— Я не могу не признать, — быстро зачастил Сабуров. — Что меж людьми благородными не может быть претензий друг к другу. Уверен, что операция Вашего Сиятельства была спланирована великолепно, но по холопскому своему недоразумению…
Мопс едва ли не мне в лицо ткнул своим жирным пальцем.
Я не удержался, и, резко подавший вперед, клацнул зубами. Идиот едва успел отдернуть руку.
Хлоп!
О, директор таки выполнил фейспалм. Правильно, нечего держать все в себе. Оскал на лице князя застыл неприятной маской. Я же попросту засмеялся. В голос. Вот только что-то окружающие как-то очень странно переглянулись.
— Знаете что, полковник, — не обращая на мой смех ледяным тоном произнес Христафор Милорадович. — Я многое готов простить людям…
Директор слегка удивленно-насмешливо поднял бровь. Я был с ними согласен.
— Еще чуть-чуть больше я прощаю профессионалам…
Хм… К чему бы он это все?
— Но вот чего я никак не могу понять и простить, так это откровенного идиотизма. Особенно когда его демонстрирует персона в ваших чинах. Хотя знаете… Я даже закрою глаза на ваше, Сабуров, наплевательское отношение к эдиктам императора нашего, о недопущении дискриминации низкого сословия, а просто позволю Александру Сергеевичу самостоятельно решить вопрос. Любым удобным ему образом.
У мопса моментально отлегло от сердца. Он даже рискнул шутовски мне поклониться, издевательски демонстрируя свое пренебрежение.
Я улыбнулся. Как можно радушнее, между прочим!
Двое из четырех присутствующих отчего-то побледнели.
— Ну, вот я еще на дуэль с простолюдином не соглашался! — Пафосно заявил полковник, тщетно скрывая бегающий взгляд и слегка потрясывающиеся руки.
— А не будет дуэли. — Абсолютно спокойно отметил Христафор Милорадович. — Просто в один прекрасный день вы выйдете из дома и никуда не придете. То есть совсем. Тело же ваше, покуда этот молодой человек не захочет, никто не найдет. И это хорошо. Зачем давать газетчикам повод для сплетен. Труп же со следами насильственной смерти, я бы даже сказал явными признаками долгих и умелых истязаний, непременно натолкнул бы их на подобные размышления, верно? Однако я еще раз повторюсь: тела не найдут. Молодой человек очень серьезный профессионал. Коим, напомню, я всегда готов простить небольшие прегрешения.
— Вы действительно готовы счесть подобный инцидент «небольшим прегрешением»? — заинтересовано уточнил директор.
Оп-па. А интерес-то вполне искренний. Кажется, свое собственное начальство этот штрих достал не меньше чем меня самого. А это нехило, между прочим! Не успел я подумать о том, что в общем-то хорошим людям услугу можно и оказать по восстановлению микроклимата в их коллективе, как мое внимание вновь отвлек граф.
— Узнаете, полковник Сабуров? — Поинтересовался он, протянув оборзевшему мопсу какой-то на редкость серьезный документ, заполненный каллиграфическим почерком.