Чувствуя на себе взгляд Климова, парень в бурачной кепке поднялся и упер руки в боки. Наброшенная на плечи куртка придала ему вид нахохленного ястреба.
— Паспорт при себе? — официально спросил Климов и повернулся к выходу. — Поехали знакомиться.
Тот покорно шагнул следом.
Климов не мог сказать, от чего зависит удача, но думал, что зависит она прежде всего от веры в нее. Безмолвствуй, но помни, как учил один хороший китайский философ.
— Ой, да загулял, загулял, загулял, парень молодой, молодой, молодой… — грянул сзади них нестройный хор, и чей-то задиристо-взвинченный дискант горько запечалился:
— В красной рубашоночке, хорошенький такой…
В машине Климов изучил паспорт задержанного.
Фамилия: Филипцов.
Имя: Всеволод.
Отчество: Юрьевич.
Год рождения: тысяча девятьсот шестидесятый.
Уроженец города Минеральные Воды. Прописан в станице Суворовской Ставропольского края. Женат. Дети в паспорт не вписаны. Военнообязанный.
В кабинете Климов предложил ему сесть, спросил: не курит ли? Услышав, что нет, не имеет такой привычки, одобрительно кивнул и позвонил Легостаевой.
Нужна ваша помощь. Кажется, нашли.
— Ой! — задохнувшимся голосом ответила она и сказала, что сейчас подъедет.
Парень сидел насупившись, всем видом показывая, что он сам себе хозяин.
Андрей, прислонившись к стене, ждал возможных приказаний Климова.
— Садись, будешь писать.
Он освободил ему место за своим столом, а сам пошел за понятыми, оставив в кабинете Гульнова. На улице уже стемнело, люди возвращались с работы, и никто не хотел «отвлекаться на пустяки». Наконец ему удалось упросить-уговорить двух девушек, имевших при себе студенческие билеты, поприсутствовать на процедуре опознания. Для пущей убедительности он показал им свое удостоверение. Это произвело впечатление, и они согласились.
Поднимаясь по лестнице, он объяснил им их правовую роль.
Девушки зарделись.
Кажется, теперь они не чувствовали себя дурочками, над которыми решили подшутить.
Косо глянув на Климова, пропускавшего в кабинет студенток, Червонец неприязненно спросил:
— За что вы меня забарыбили?
Поскольку вопрос адресовался непосредственно Климову, ему и пришлось на него отвечать.
— Может, ты не Филипцов, а Легостаев. Надо бы удостовериться.
— Чего?
Взгляд Червонца переметнулся на Гульнова.
— Тюрьку гоните! Решили в «крытую» упечь? Небось концы не вяжутся?
Эта его манера изъясняться с помощью жаргона лучше всякой анкеты говорила о том, что он уже успел «повкалывать на дядю», побывал в зоне.
Климову была понятна такая нервозность. Нет ничего сильнее страха перед неизвестностью.
— Может быть, сразу сознаешься? — взял он один из пустующих стульев и сел возле стола, упираясь в него локтем. — В жизни всякое бывает. Мать простит…
— Какая мать?
Червонец так и дернулся на своем месте.
— Легостаева Елена Константиновна.
Климов внимательно следил за реакцией задержанного. Выдаст себя или нет?
Тот ругнулся.
— Вы что, охренели? Да какой я Легостаев?
Андрей постучал по столу.
Тот понял. Оглянулся на притихших девушек. Раскинул руки.
— Извиняюсь.
Он изобразил нечто вроде книксена на стуле и подмигнул одной из них. Та опустила глаза, а другая, с ярко нарумяненными скулами, презрительно скривила губы. Дескать, получил? Вот и сиди, сморкайся.
У того аж зубы скрипнули. Я, мол, тебя, курва… Но смолчал.
Пока дожидались Легостаеву, Климов еще раз попытался дозвониться Озадовскому, но телефон молчал. И это было непонятно. Такой пунктуальный старик, договорились на восемнадцать тридцать, а сейчас уже четверть восьмого… Где его нелегкая носит?
Убедившись, что, кроме длинных гудков, он больше ничего не услышит, опустил трубку и вышел в коридор. Ему хотелось поговорить с Легостаевой наедине, и, как только она поднялась по лестнице, пошел ей навстречу.
— Добрый вечер, Елена Константиновна.
Глаза ее возбужденно заблестели.
— Спасибо вам, Юрий Васильевич. Он пожал протянутую узкую ладонь и взял ее под локоть.
— Пока не за что.
— Я так волнуюсь…
— Ничего. Все будет хорошо. — Он изо всех сил старался быть тактичным и официально-сдержанным. — Даже если это Игорь и вы его узнаете, а он начнет отказываться, мало ли по какой причине, постарайтесь не сорваться, не вымаливать признания угрозами…
— Да, да…
— Ни в коем случае.
— Я понимаю.
— Лучше все свои сомнения вы мне потом…
— Да, да…
— Все выскажете, но потом. А мы не выпустим его из виду.
— Хорошо.
Теперь она смотрела мимо Климова, как бы спеша проникнуть взглядом в его кабинет, и он, пропуская ее в дверь, подумал, что, если задержанный окажется ее сыном, картина розыска приобретет черты законченности. Останется найти вещи из квартиры Озадовского, и все.
Войдя в кабинет, Легостаева сделала несколько неуверенно-робких шагов по направлению к парню и остановилась, разглядывая его с той простодушной и вместе с тем серьезной внимательностью, которая и смущает, и обезоруживает одновременно.
Что творилось у нее в душе, можно было лишь догадываться.
Девушки вытянули шеи, у Червонца посерели губы.
Момент был чрезвычайно волнующим, поэтому неудивительно, что, когда Легостаева заговорила, голос ее задрожал.
— Мне очень жаль, что все так получилось. Но… — В глазах ее изменчиво-неуловимо промелькнуло внутреннее колебание, — по-видимому, я ошиблась. То есть… как бы это вам сказать… Одежда та, но лицо не его… Это не Игорь.
Голос прозвучал убито, на одной, почти неслышной ноте.
Она повернулась к Климову, и стоило ему встретиться с ней взглядом, как оглушающая тоска и горечь одиночества сквозящим холодом хлынули на него. Было ясно, что ее представление о возможностях уголовного розыска сильно преувеличено.
Парень с лихой радостью вскочил со стула.
— Все?
Девушки зашевелились.
— Мы свободны?
Климов покачал головой и кивнул в сторону Андрея.
— Одну минуточку, подпишем протокол.
Легостаева поискала глазами незанятый стул и как-то по-старушечьи кротко опустилась на него. Филипцов Всеволод Юрьевич, он же Червонец, глянул на нее с презрительным сочувствием и подмигнул Климову, мол, понимаю: у старухи не все дома. Тараканы в башке завелись.
И его можно понять. Перетрусил парень. А вот из-за чего? Допустим, обозналась бы Легостаева, сочла его за сына, так чего легче рассеять это заблуждение, стоит только поглубже копнуть… Жена, дети, мать с отцом… Судя по всему, они еще должны быть живы…
Климов посмотрел на торопливо расписавшегося в протоколе Червонца и, чутьем угадывая его страстное желание как можно быстрее вырваться на волю, придержал его у двери.
— Давно из-за колючки?
— А вам-то что? — закобенился тот. — Что вы мне под шкуру лезете?
— Ну что ж, — скучным голосом произнес Климов, — придется перенести наше свидание на понедельник. А пятницу, субботу и воскресный день, — он последовательно, один за другим загнул на руке три пальца и показал их Червонцу, — ты проведешь в КПЗ. Посидишь, подумаешь, как нужно разговаривать с людьми, которые не только старше тебя по возрасту, но и по роду службы требуют почтения. Заодно опишешь, где и как провел эту неделю. Кстати, у кого ты здесь остановился?
Поежившись от перспективы провести три дня на нарах, Червонец хмыкнул.
— Это вы умеете.
И хотя замечание было сделано как бы с издевкой, все же лицо его приняло извиняющееся выражение.
— Умеем, — с неодобрением в голосе отозвался Гульнов и встал из-за стола. — Елена Константиновна, распишитесь, пожалуйста.
Климов подтолкнул Червонца к свободному стулу, дескать, посиди, остынь, подумай, и подошел к Легостаевой.
— Вот видите, нет никаких надежд, что сын найдется, — с сожалением разводя руки, сказал он, как бы оправдываясь, и ему показалось, что он смалодушничал. Еще и не искал толком, а уже: «Нет никаких надежд». Ему стало стыдно, и он, вместо того, чтобы утешить ее, стал говорить что-то об особенностях розыска пропавших без вести, о том, что за любой случайностью кроется закономерность, но она подняла свои померкло-грустные глаза и дотронулась до него так, точно он был музейным экспонатом, хрупкой статуэткой из императорской гостиной династии Цин.
— Я думаю, что вы его найдете. Улыбка вышла жалкой, неуверенной.
— Одежду-то я все-таки узнала. Климову стало не по себе. Вот уж чего ему не хотелось, так это усложнять ситуацию.
— А я думаю как раз наоборот. Но… — он махнул рукой, — гадать не будем. До свиданья.
Проводив ее до двери, повернулся к Червонцу.
— Итак, давно освободился?
— Пятого июля.
— За что сидел?
— За хулиганку.
Червонец сцепил пальцы и в упор посмотрел на Климова, как бы с каждой резкой фразой утверждаясь в собственных глазах.
Не давая ему времени для передышки и тем самым отгоняя от себя сомнения в целесообразности дотошного расспроса, Климов через полчаса узнал, что Червонец приехал в их город «разжиться капустой», иными словами, получить должок с Витяхи Пустовойта и по возможности найти непыльную, но денежную работенку. Остановился у двоюродной сестры своей матери, Гарпенко Анны Наумовны.
— Почему не прописался?
Неразмыкаемо-сжатые пальцы Червонца зашевелились, хрустнули.
— Кому я нужен?
— В порту не хватает рабочих, — подсказал Гульнов и присел на краешек стола. — Заработок есть.
— Ага, — ухмыльнулся Червонец, — заработаешь. Две пригоршни мозолей.
— На кладбище сподручней?
— Башляют хорошо.
— И что же ты там делаешь? Ямы копаешь?
— Я мастер по камню, — с неизъяснимо-сладостной обидой в голосе ответил Червонец. — Орнамент, шрифт, портрет — все что хотите.
Климов удивленно поднял бровь. Довольно любопытно.
— Пустовойт пристроил? Чтобы должок не отдавать?
Червонец не ответил. Ну что ж, молчание знак согласия. По-видимому, в нем еще не улеглась гордыня. Да оно и понятно: нет ничего унизительнее расхваливать самого себя, но скольким людям в жизни приходится это делать! И ведь не раз, не два, а по семь раз на дню!