Вечером они возвращались в замок. Как обычно выслушивали нудноватые нравоучения праны Нателлы, рассуждения о том, что «для вашего высочества слишком опасно бродить по лесу без охраны», «здесь такие чащи, что шишига или выверна могут выскочить из-под каждой коряги», «селяне снова говорят, что видели дракона». Как правило, её удавалось отвлечь рассказом о том, что они видели единорога — близко-близко, в полусотне шагов, не больше, — или о мелькнувшей над верхушками деревьев тени дракона. Ведь всем известно — драконы изначально не злобны, а напротив, мудры и могут поделиться с понравившимся человеком множеством тайн мироздания. Ведь известны случаи, когда похищенные принцессы отказывались от спасения и оставались жить в пещерах с крылатыми ящерами, набираясь у них сокровенных знаний. После этих слов прана Нателла надолго погружалась в воспоминания из собственной молодости и воспроизводила по памяти куски из прочитанных романов, зато уже не пыталась никого воспитывать.
Утром накануне дня святого Йоахаана, после которого старики советуют отгребать землю от луковиц на грядках, чтобы они наливались и росли больше и ядрёнее, Реналла и Анне тоже выбрались из замка на утреннюю прогулку. Собирать ягоды им не очень хотелось, поэтому они отпустили далеко вперёд селянок с корзинками, а сами набрали по горсти земляники и сели на излюбленное место — под дуб. Конечно, никаких единорогов или драконов отсюда видно не было, да и быть не могло — откуда они возьмутся, даже если говорить каждый вечер или писать в толстых книгах? Зато очень хорошо просматривался поворот дороги, излучина речушки, перелесок, откуда иногда выглядывали лани — осторожные и грациозные. Сидели, тихонько болтали о том, о сём. Вспомнили, что вчера Бринн попытался седлать первые шаги. До того малыш только ползал или ходил, придерживаясь руками за стены или мебель. А вчера, откликаясь на зов Реналлы, шагнул к ней, отпустив опору. Шагнул раз, другой, испугался, расплакался и уселся на пол. Фьета расхохоталась беззубым ртом и пообещала, что сегодня они вернутся, а мальчик будет уже бегать. Скоро и шпагу в руки возьмёт, как и подобает маленькому прану из знатного Дома.
Вдруг Анне схватила Реналлу за рукав.
— Тише!
На противоположном, обрывистом берегу шевельнулись кусты орешника. Сильно затряслись. Не лесные звери точно. Те умеют двигаться в чаще так, что ни единый прутик, ни единый листик не шевельнётся. И верно… Через несколько мгновений из подлеска появился человек. В чёрном камзоле и высоких — в самый раз для верховой езды — сапогах. На поясе — шпага и кинжал. Бордовый берет, из-под которого выбивались светлые, слегка вьющиеся локоны, надвинут низко на глаза. Издалека цвет глаз не рассмотреть, но угадывались едва заметные усики. Молодой, не старше двадцати лет. Его можно было счесть хорошеньким, если бы не перекошенные губы — то ли от брезгливости, то шли от презрения. Какое-то время он постоял, озираясь по сторонам, а потом бросил через плечо пару неслышимых слов. Тут же к нему присоединились ещё двое. В тёмной одежде, без каких-либо отметок, которые могли бы указывать на Дом, которому они служат. Зато при шпагах. Один нёс аркебузу, второй — сошку.
Чужие люди. Вооружённые. В землях Дома Ониксовой Змеи. Кто бы это мог быть? Мысли Реналлы заметались, как испуганные птички в клетке. Сыщики, отправленные герцогиней-регентшей? Наёмники праны Вельмы? Или просто грабители, решившие в преддверии войны половить рыбку в мутной воде? Из Роты Стальных Котов или из армии праны Кларины решили разжиться добром в землях Дома, не связанного вассальной присягой? А может, это разведчики той армии, которую столичная власть выдвигает к границам Вожерона?
— Замрите… — одними губами прошептала Анне.
Очевидно, ей в голову пришли те же мысли.
Не шевелясь и даже стараясь не моргать, они сидели под деревом.
Реналла молилась Светой Пергитте, чтобы их не заметили. Наверное, хорошо молилась. Искренне, от чистого сердца. Чужаки походили вдоль обрыва, переговариваясь и пальцами показывая на дорогу, протянувшуюся вдоль пологого берега. Двое с аркебузой подчинялись юноше, выказывая определённое подобострастие. Он же кричал на них, топал ногами, один раз даже замахнулся кулаком. Чувствовалось, кто здесь пран, а кто — прислуга.
Наконец-то, они выбрали место в густом подлеске. Установили сошку. Юноша в бордовом берете взял аркебузу — ему услужливо зажгли фитиль и насыпали пороха на полку — и скрылся в зарослях. Только чёрный зрачок дула глядел на дорогу. Спрятались и помощники.
— Святая Пергитта, на коленях заклинаю тебя, — беззвучно шептала Реналла. — Укрой меня плащом своим, защити от несчастий и зла, безумия и нищеты… Сохрани мои дни и ночи. Укрой меня, Пергитта Святая…
Страх завладел всем её существом. Кто эти люди? Грабители? Наёмные убийцы? Кого они ждут? Вдруг, человека благородного и достойного? И что тогда остаётся делать, если предупредить его нет ни малейшей возможности?
Тянулись бесконечные мгновения, растягивались каждое в стражу. Рядом хрипло дышала Анне. Наверное, от волнения. Реналла медленно отыскала руку подруги и накрыла её запястье ладонью. Ей самой мучительно хотелось почесать кончик носа. И это доставляло больше страданий, чем страх и затёкшие ноги. Ещё чуть-чуть и смерть покажется избавлением…
С юга послышался стук копыт об плотную землю.
Так и есть — приближается всадник. Его ещё не видно. Но топот становится всё громче и громче. Слышно, что конь бежит рысью.
Но вскоре он показался. Прекрасный караковый жеребец — шкура лоснится, шерстинка к шерстинке. Грива подстрижена и торчит «гребнем». Сбруя дорогая, с серебряными заклёпками.
Некстати всплыло воспоминание — прана Нателла рассказывает, что серебро отпугивает брух и ламий. Или только брух, а на ламий действует добрая сталь? Какие глупые мысли, когда нужно во что бы то ни стало предупредить всадника о готовящемся нападении…
А через несколько мгновений она его узнала. Тот самый юный знаменщик, который посещал их замок вместе с лейтенантом Пьетро альт Макосом из Роты Стальных Котов. Юноша из благородного кевинальского рода. И весьма богатого к тому же.
Как же его имя?
Ах, да! Толбо! Толбо альт Кузанн.
В прошлый приезд он не казался таким щёголем, хотя, несомненно, все представительницы слабого пола и тогда и сейчас назвали бы его красавчиком. Не сговариваясь. Просто такие мужчины всегда нравятся женщинам — утончённый, слегка загадочный и, несмотря на молодость, решительный и привычный к оружию. Это было хорошо заметно даже во время краткого знакомства. А то что юн ещё, так дело поправимое. Юность — единственный порок, который исчезает с годами, хотя люди этого или не хотят. Знаменщик Толбо альт Кузанн повзрослеет, возмужает и все красавицы Кевинала будут падать к его ногам…
Грохнул выстрел!
Над зарослями орешника взвилось облако белого дыма.
Всадник вскрикнул и повалился из седла, хватаясь слабеющими пальцами за гриву коня. Тяжело плюхнулся в пыль. К счастью, ноги кевинальца не застряли в стременах. Караковый взбрыкнул, но потом успокоился и порысил дальше.
На обрыве показались все трое.
Светловолосый юноша швырнул аркебузу в руки помощнику и, сорвав с головы берет, взмахнул им над головой. Даже через реку Реналла услыхала его радостный крик:
— Убил!
Проверять, так ли это на самом деле, они не стали. Скрылись в зарослях, будто и не было никого.
Реналла и Анне переглянулись. Осторожно поднялись на ноги.
— Посмотрим? — несмело предложила служанка.
— Сама посмотрю! Беги в замок за подмогой.
— Там кровь, — покачал головой Анне.
— Справлюсь, — упрямо сжала губы Реналла. — Расскажешь прану Уиллу всё. Он поймёт.
Анне чуть-чуть помедлила, но потом кинулась в сторону замка, только пятки засверкали. Может, она и не боялась вида крови, но Реналла знала, что падать в обморок точно не собирается. Дом Жёлтой Луны воевал всегда, во все века при всех герцогах. Конечно, воевали мужчины, а женщины помогали выхаживать раненых. Девушка меняла повязки на ранах отца, когда он вернулся после пограничного конфликта с Унсалой. Нога разрублена палашом рейтара почти до кости, а плечо насквозь пробито пикой пехотинца. С тех пор пран Вельз уже не вернулся на воинскую службу, зато девятилетняя дочь его получила необходимые навыки ухода за ранеными.
Она попыталась бежать, но ноги затекли и девушка упала, измазав зелёной травой домотканую юбку — выбираясь за ягодами, она одевалась не как прана, а как самая обычная крестьянка из южного Аркайла. Поднялась постояла немного, пока «иголочки» из икр ушли, а после пошла шагом, внимательно поглядывая по сторонам. Может, и правда, спешить не надо? Вдруг, убийцы ещё не ушли далеко? Но с другой стороны, если думать о них и только о них, то впору не к раненому бежать, а в другую сторону, прятаться в малиннике.
Знаменщик лежал на спине. Почему-то в Аркайле говорили, что если упал ничком, что не убит, а если навзничь, то всё — можно хоронить. Васильковый камзол почернел от крови, пропитался ею почти весь, за исключением рукавов. Чуть ниже правой ключицы зияла дыра с обожжёнными краями. Реналла могла бы запросто засунуть туда три пальца. Раньше она никогда не видела ран от аркебузных пуль, только от холодного оружия. Увечья, нанесённые свинцовым шариком показались ей ужаснее. Хотя, если подумать, получи Толбо удар палашом поперёк груди, выглядела бы рана лучше?
Кровь уже не хлестала, а выходила слабыми толчками, тут же впитываясь в тонкое сукно трагерское. Умер, наверное, как можно жить, если потерял столько крови?
И вдруг у юноши дрогнуло веко.
— Кто здесь? — едва слышно проговорил он и застонал от боли.
Не думая о том, что может измараться в крови и грязи, Реналла присела на корточки.
—Пран Толбо, вы живы?
Знаменщик не ответил. Видимо сил на хватало вести долгие разговоры, но веки его поднялись, опустились, снова поднялись.
— Сейчас я остановлю кровь, — торопливо пообещала Реналла. — Сейчас, сейчас…