На третий день хозяина никто не видел и не слышал. Гонец вернулся из дворца, нагруженный корзинами с фруктами и сластями. Владыка лично принял его и долго терзал вопросами, на которые неискушенный отрок отвечал уклончиво, чем, похоже, до крайности возбудил любопытство повелителя. Во всяком случае, всемилостивейший монарх приказал пареньку во что бы то ни стало пробиться к одру хозяина и вытянуть из него ответ на вопрос: не нужно ли прислать в дом первого советника дворцового лекаря? Или, может быть, пора побеспокоить самого придворного мага?
Но ни юный гонец, ни старик мажордом не сумели исполнить приказ владыки, хотя провели у переговорной трубы не один час и совершенно осипли. Кто-то из слуг предложил вышибить двери, но мажордом, поколебавшись, отказался от этой мысли. Во-первых, двери сладили на совесть, из мода тесали – самого твердого дерева на Плоскогорье, его не всякий топор возьмет. Во-вторых, Соф Омри никогда не отличался сдержанностью по отношению к провинившимся слугам, а старик вовсе не рвался испытать на себе силу хозяйской ярости.
День закончился, прошла ночь. Утром прибыл гонец от владыки, так и не дождавшегося весточки из дома своего первого советника. Гонца проводили к секретной комнате, научили пользоваться переговорной трубой. Посланник владыки тоже кричал в раструб до хрипоты и тоже не получил ответа. Так и отбыл ни с чем восвояси. Час тянулся за часом, время от времени кто-нибудь из слуг по знаку обезглашенного мажордома орал дурным голосом в переговорную трубу, но оттуда по-прежнему не доносилось ни звука.
После обеда к главным воротам особняка подъехал экипаж в сопровождении шести конных гвардейцев. Выскочивший на крыльцо эсхол качнулся в сторону парадного, мигом обернулся, шепнул одними губами: «Владыка!» – и рухнул на колени. Драивший дверные ручки мальчик прижал к груди щетку с тряпкой и помчался наверх с истошным воплем: «Владыка! Владыка пожаловал!». Услыхав этот вопль, мажордом побелел, задрожал крупной дрожью и со всех ног засеменил к секретной комнате.
– Господин, к вам пожаловал владыка, – из последних сил просипел старик в переговорную трубу.
Долгие три минуты он думал, что ответа не будет. Уже зазвучали по галерее неторопливые шаги двух… нет, трех пар ног, уже слышно стало позвякивание шпор, уже опустились на колени все домочадцы, которым случилось оказаться в этой части дома, а переговорная трубка все молчала. Но когда старик решил, что ждать больше не имеет смысла, и повернулся лицом к галерее, готовясь приветствовать повелителя, засов за его спиной лязгнул, дверь распахнулась и на порог ступил помятый, взлохмаченный, смертельно бледный, но живой первый советник.
Соф Омри не видел ни перепуганного мажордома, ни слуг, застывших нелепыми холмиками на полу галереи. Даже по ненавистному Кармалу, неспешно огибающему верноподданнические зады, советник едва скользнул взглядом. Его глаза были прикованы к высокой статной фигуре лорда Региуса, что вышагивал следом за владыкой.
Появление придворного мага означало катастрофу. Соф Омри почти воочию увидел, как пресекается нить его жизни – одно за другим обрываются тонкие волокна, и он повисает над пропастью на единственном, до предела натянувшемся волоске.
Особенно невыносимой была мысль, что свой бесславный конец он приблизил сам. Буквально подтолкнул Меура под меченосную руку. Сказавшись больным да еще укрывшись от людей, включая слуг и лекарей, Соф Омри немедленно возбудил у венценосного братца подозрения. Наверняка Кармал решил, что хворь Омри носит магический характер и порождена приступом ненависти или злым умыслом против владыки. Поскольку Кармал уже больше трех лет был лишен своего любимого развлечения – поиздеваться над единокровным братом, раздавленным болью и чувством собственного бессилия, – он, разумеется, не мог упустить такого случая. Бросил все свои дела и примчался к первому советнику, прихватив придворного мага. Не для исцеления недуга, как наверняка считают простодушные слуги, а для того, чтобы покопаться у страдальца в голове и выяснить, чем вызвана загадочная хворь.
И если лорд Региус, ознакомившись с сокровенными мыслями советника, не найдет причины его странного поведения, Кармал будет заинтригован сверх всякой меры. Он проведет самое тщательное расследование. Слуги Софа, возможно, и верны своему господину, но в таких обстоятельствах, из страха перед обвинением в государственной измене запираться не станут. Да и бессмысленно это в присутствии мага, видящего чужие мысли яснее собственных. Значит, и Кармалу, и его прихвостню сгорну станет известно о таинственных посетителях первого советника, равно как и об отлучке из дома в купеческом наряде и без сопровождения. Будет поистине странно, если после этого они не зададутся вопросом: отчего в голове первого советника не сохранилось ни единого воспоминания о событиях, предшествовавших его непонятной хвори?
Вряд ли сгорну потребуется много времени, чтобы обнаружить в голове злосчастного Софа потайной уголок, созданный лордом Хедригом при помощи Красного айкаса почти четыре года назад. И уж конечно, первый маг Плоскогорья сумеет этот уголок вскрыть. И все – погиб Соф Омри!
Его последний шанс на спасение – шанс призрачный, но единственный – дать исчерпывающие объяснения своему поведению, и притом такие, чтобы ни у Кармала, ни у лорда Региуса не возникло сомнений в его искренности. Возможно, тогда маг не станет рассматривать содержимое его мозгов чересчур пристально. Но придумать правдоподобную ложь Соф Омри не успевал: владыка и маг были уже в нескольких шагах.
Первый советник схватился за стену и начал сползать вниз, чтобы принять коленопреклоненную позу.
– Ну, ну, дорогой брат, к чему эти церемонии! – Кармал резво шагнул вперед и успел придержать советника под локоть. – Тем более теперь, когда ты поражен столь тяжким недугом. Говорят, ты так ослаб, что не мог даже шепнуть пару слов в переговорную трубу. Разве можно нас так пугать? Мы бросились к лорду Региусу и ввергли почтенного мага в расстройство требованиями немедленно выяснить, что происходит с нашим преданнейшим и ценнейшим из подданных. Представь же себе наше изумление, когда лорд Региус сообщил, что нутро твое наполнено вином по самые очи, а сам ты лежишь без сознания. Что стряслось, бесценный наш Соф? Насколько нам известно, прежде ты не предавался этому сомнительному пороку.
Первый советник незаметно перевел дух. Самого страшного пока не произошло. Теперь дело за ним. Если его объяснения удовлетворят Кармала, то, глядишь, все обойдется. Это даже хорошо, что на раздумья нет времени, так меньше искушение солгать. Лгать в глаза Верховному лорду – почти беспроигрышный способ покончить с собой. А спасти Софа Омри может только тщательно выверенная доза правды – достаточная для того, чтобы утолить любопытство и потешить злобное чувство юмора Кармала, но недостаточная для возникновения подозрений, ведущих к открытию всей правды.
– Прошу тебя, мой повелитель, не при слугах! – простонал Омри, прикладывая руку ко лбу. Притворяться почти не пришлось, голова действительно раскалывалась. – Окажи недостойному милость, пожалуй в эту жалкую конуру, откушай скромного угощения, освежись, отдохни с дороги. Прошу и тебя, высокороднейший из лордов! – Первый советник распахнул и придержал дверь секретной комнаты перед высокими гостями, а когда они шагнули за порог, ткнул носком домашней туфли в зад коленопреклоненного мажордома и рыкнул приглушенно: – Угощение! Быстро, олухи!
Его приказ был исполнен с замечательным проворством. Не успели гости с удобством расположиться на подушках и осмотреться, как низенькие столики подле них исчезли под многочисленными подносами и подносиками, уставленными яствами и напитками. Закрывая дверь за последним лакеем, Соф Омри поймал себя на мысли, что досадует на своих людей за эту неуместную расторопность. Стремясь угодить хозяину, они до предела сократили отпущенную ему передышку.
– Ну что же, любезный Соф, вот мы и укрылись от любопытных глаз и ушей, – заметил Кармал, лениво отщипнув две прозрачные ягоды от грозди винограда. – Теперь-то наконец ты откроешь нам, что за беда с тобой приключилась?
Первый советник упал на колени.
– Пощади, повелитель! Твой ничтожный слуга отчаянно виноват пред тобою. Три с половиной солнца назад ты милостивейше повелел недостойному отправиться в Горы и выкупить хворого ребенка, отмеченного печатью бесцветности. И цена выкупа была столь высока, что твоему рабу, этому шелудивому псу, запала в душу лукавая мысль: проведать, чем так ценна эта неказистая с виду девчушка. По подлости натуры своей раб твой не осмелился утолить любопытство самым прямым и честным образом. Вместо того чтобы спросить тебя, повелитель, негодяй тайно выследил твою наложницу до самого дома, куда она отвезла девочку, и подкупил соседей, наказав им известить его, если с девочкой произойдет что-нибудь необычное.
– Должно быть, тебе пришлось основательно потратиться, мой бедный Соф, – посочувствовал владыка с легкой усмешкой. – Денежки соседям, гостинцы старой Лане, камушки Хайне… Ну что ты застыл, как изваяние? Не надеялся же ты в самом деле, что наши ведьмочки позабудут рассказать Алмели о твоих визитах и подношениях! Или, может, ты думал, что Алмель из любви к тебе не выдаст нам твою маленькую тайну?
– Так ты знал?!
– Меур с тобой, дорогой Соф, не разочаровывай нас! Ты достаточно сообразителен, чтобы догадаться о нашей осведомленности. Так что не делай вид, будто это открытие поразило тебя в самое сердце. Лучше вернись к своему занимательному рассказу. Кстати (Кармал поморщился), не мог бы ты временно отойти от правил дворцового этикета и не говорить о себе в третьем лице? Да, и еще: мы были бы весьма тебе признательны, если бы ты сумел воздержаться от красочных эпитетов, вроде «шелудивого пса» и «подлого негодяя». Мы понимаем, это сильно обеднит твою речь, зато сбережет наше время. Итак, ты взял на содержание соседей Ланы. И каким же образом этот достойный поступок привел тебя к тяжкому недугу, безмерно огорчившему твоего повелителя?