«Она нарывается на неприятности?» — спросил Майкл. Он говорил тихо, почти шептал, в голосе слышалось беспокойство. Как будто независимо от того, искала она неприятностей или нет, он ожидал, что что-то произойдет.
«Средь бела дня?» — прошептала Скаут, — «И она… Она в квартале от ближайшего анклава. Ее анклава!»
«Что такое анклав?» — спросила я тихо. Не настолько тихо, чтоб они меня не услышали, но меня все равно проигнорировали.
Джейсон кивнул: «В квартале от ее, но слишком близко к нашему».
Я посмотрела на Джейсона, потом обратно на девушку, но она уже исчезла. На тротуаре никто не стоял, как будто там и не было никогда никого.
Я повернулась обратно и оглядела Скаут, Майкла и Джейсона.
«Может, кто-то хочет меня просветить?»
Я уже догадалась, что спрашивать бесполезно, так же бесполезно, как мои попытки разузнать у Скаут, где она было прошлой ночью, но и не спрашивать я не могла.
Cкаут вздохнула: «Это должен был быть тур, а не пресс-конференция. Я устала».
«Мы все устали», — сказал Майкл, — «Это было долгое лето».
«В смысле долгое лето?»
«Можно сказать, что мы были частью группы по улучшению общественной жизни», — сказал Майкл.
Мне понадобилось несколько минут, что бы осознать, что со мной опять разговаривают. Но ответ меня не удовлетворил, он был не слишком информативным. Я скрестила руки на груди.
«По улучшению общественной жизни? В смысле, вы избавляетесь от всякого мусора?»
«Да, неплохая аналогия», — сказал Джейсон, продолжая разглядывать место, где недавно стояла девушка.
«Я так понимаю, она — мусор?» — спросила я, показывая пальцем в том направлении.
«Это просто оборот речи, но да, это про нее», — сказала Скаут, потом взяла меня за поднятую руку и потянула ее вниз, — «Так, достаточно приятных воспоминаний и теорий о тайных заговорах для одного дня. Нам нужно на занятия. Повеселитесь в школе».
«MA это всегда весело», — сказал Джейсон, — «Удачи в Св. Софие».
Я кивнула, и Скаут подтолкнула меня к выходу из сада, но я решила оглянуться на Майкла и Джейсона. Они стояли плечо к плечу, Майкл на дюйм или два выше, и пристально наблюдали как мы идем к школе.
«У меня так много вопросов, даже не знаю с чего начать», — сказала я, когда мы вышли из их зоны слышимости и пошли по улице, — «Но давай для начала немного поболтаем. Ты сказала, что вы не встречаетесь, но похоже для Майкла это не столь очевидно как для тебя».
Скаут фыркнула, но это прозвучало как-то слишком пренебрежительно, наигранно.
«Я не просто сказала, что мы не встречаемся. Мы действительно не встречаемся. И это объективный, эмпирически доказанный факт. Я не встречаюсь с парнями из MA».
«Угу-угу», — согласилась я. Не сомневаюсь, что Скаут смогла бы подписаться под каждым сказанным словом. Но было что-то помимо этих слов, что-то между нею и Майклом, что-то большее, чем она могла себе позволить.
«И вы участвуете в общественных работах?»
«Ты слышала, мы убираем мусор».
«О да, в этом я тоже тебе полностью верю».
Это последнее, что мы сказали, прежде чем проскользнули между зданиями, потом прошлись по дороге и вновь попали в Св. Софию. Когда начали звонить колокола на левой башне, мы как раз ступили на лестницу главного входа. Я подумала, что нам нужно поспешить и чуть не врезалась в Скаут, когда та застыла в дверях главного входа.
«Я знаю, что тебе многое непонятно», — сказала она, — «но тебе придется довериться мне».
Я посмотрела на нее и приподняла бровь: «Наступит ли тот день, когда ты сможешь мне доверять?»
Она нахмурилась: «Честно говоря, Лил, я надеюсь, что этот день никогда не наступит».
Отличное окончание разговора.
Нам нужно было отсидеть еще три занятия: Британскую литературу, химию и историю Европы, прежде чем я закончу мой первый в Св. Софии учебный день.
Наверное, то, что у меня не было аппетита за обедом к лучшему, потому что слушать монологи учителей о кинетической энергии, Беовульфе и Фоме Аквинском на полный желудок — прямой путь к его расстройству. Это и на пустой желудок перенести нелегко.
Разве не странно? Я люблю факты, информацию и газетные сводки новостей. Но когда три занятия, каждое длительностью по часу стоят подряд — это ужасно тоскливо.
Но я не обращала на это внимания, я переживу первый день учебы, отвечу на кучу вопросов от моей сопровождающей и ее друзей, не смотря даже два часа домашней работы и волчий голод.
И к слову о голоде, ужин был таким же, как и завтрак — достаточно плотным, так что мы со Скаут могли не есть «грязный рис», который, очевидно, был комбинацией риса и всего, что осталось с ленча. Я оценила школьное безотходное производство, но «грязный рис» был для меня зеленоват. И это в прямом, а не в переносном смысле — в нем были зеленые частички, которые не поддавались опознанию.
С другой стороны, это определенно хороший повод быть бдительной во время еды.
Так как мы пришли вовремя и это был наш первый день в школе, мы, как истинные гурманы выбрали любимую в Чикаго смесь — классический чикагский стиль: «red-hot» хот-доги, чикагская пицца, итальянский сандвич с говядиной, и чизкейк из кафе Эли.
Когда мы взяли еду и заняли место, я сосредоточилась на своем томате и сыре-ладэн нарезанных лучшим «чикагским» способом, так что я не докучала Скаут расспросами о ее встречах с парнями, ее «группе по улучшению общества» или ее полуночных отлучках.
Вероника и ее фаворитки задолжали нам визит, который разбавил бы нашу атмосферу пиццы из пластмассовых тарелок, но они прислали нам хороший элегантный обед в комнату.
«Что за вражда?» — спросила я Скаут, накалывая кусок клейкой пиццы на вилку.
Скаут, кинув неприязненный взгляд на столик «красоток», пожала плечами: «Мы с Вероникой здесь с двенадцати лет. Пришли в одно время. Но она, я не знаю, как сказать, перешла на сторону? Она решила стать королевой новоиспеченных звезд, ей нужны были враги».
«Очень зрело», — сказала я.
«Это уже въелось в кожу», — сказала Скаут, — «Обычно, она остается на своей стороне столовой, а я на своей».
«Пока она не в твоей свите, развлекается с Эми», — указала я.
«Это так».
«А почему это место?» — спросила я ее, — «Почему твои родители поместили тебя сюда?»
«Я из Чикаго», — сказала она, — «по роду и племени. Мои родители — дети трастового фонда — мой прадедушка изобрел карусель для электрической цепи, а мои дедушка и бабушка получили деньги, когда он умер. Благодаря одному расточительному поколению моим родителям пришлось оставить приятный образ жизни».
«И они выбрали школу-интернат?» — удивилась я вслух.
Она остановилась, уставившись в пространство, и начала мять кусочек хлеба в руках. «Дело не в том, что они не любят меня. Я просто думаю, что они не вполне уверены, что им со мной делать. Они выросли в закрытых школах, к тому же, когда мои бабушка и дедушка получили свои деньги, у них появилось несколько действительно богатых друзей. Они думали, что закрытая школа, это лучшее из того, что можно дать своим детям, так что они послали туда моих родителей, а мои родители послали меня. Во всяком случае, они осуществили свои планы — Монте-Карло в это время года, Палм Бич в то, и так далее, и так далее. Закрытая школа дала им возможность путешествовать, выполнять свои социальные обязанности, соответствовать своему статусу».
Я не могла представить жизнь настолько отдельную от своей семьи, по крайней мере, до учебы.
«Это… тяжело?» — спросила я.
В ответ Скаут моргнула: «Я очень долго была сама по себе. Так что сейчас это уже не тяжело, понимаешь?»
Я не понимала, но кивнула в знак поддержки.
«Я имею в виду, что до Св. Софии была частная начальная школа, и нянечка, с которой я разговаривала чаще, чем с собственными родителями. Я была ребенком-ключем к их трастовому фонду, я так понимаю. Ты и твои родители близки?»
Я кивнула, и мне пришлось побороть неожиданно нахлынувшую волну слез, и внезапно возникшее чувство одиночества. Брошенности. У меня заболели глаза, от чувства, что плотина вот-вот сломается, и хлынут слезы.
«Да», — сказала я, сдерживая соленые капли.
«Прости», — сказала Скаут. Ее голос был тихим, мягким, наполненным состраданием.
Я пожала плечами: «Я узнала, что они уезжают незадолго до этого. В какие-то из тех дней все было нормально, но в некоторые, я чувствовала, что разрываюсь на кусочки», — я поежилась, — «Скорее всего, мне не нужно было злиться по этому поводу. В смысле, они же уехали в Германию не для того, что бы избавиться от меня, но это все равно не дает мне покоя. Меня не оставляет чувство, что они меня оставили здесь».
«Ну, хорошо», — сказала Скаут, поднимая стакан с водой, — «Я думаю, что ты должна поблагодарить своего ангела-хранителя, что нашла меня, потому что я не дам тебе пропасть. Меня тяжело сбить с намеченного пути, Паркер».
Я заставила себя выдавить кривую улыбку и подняла стакан.
«За дружбу!» — сказала я, и мы чокнулись.
Когда ужин закончился, мы вернулись в наши комнаты, чтобы умыться, поменять книги в сумке и запастись едой, прежде чем приступить к учебе. Я также сняла колготки и сменила мои невероятно красивые, но очень неудобные ботинки на пару более удобных шлепок. Мой мобильный телефон завибрировал как раз, когда я одевала второй изумрудно-зеленый шлепок. Я вытащила его из сумки, посмотрела на номер и улыбнулась.
«Что готовиться в Германии?» — спросила я, когда открыла телефон и прижала его к уху.
«В данный момент ничего», — ответил мой отец, его голос со скрипом раздавался в моей трубке, преодолевая четыре тысячи миль, — «У нас сейчас достаточно поздно. Как школа?»
«Обычная школа», — ответила я, ощущая тяжесть в груди от звука голоса отца. Я села на кровать и закинула ногу на ногу, — «Оказывается, высшие школы во всех городах одинаковые».
«А школьная форма?» — спросил он.
Я улыбнулась: «Ну да, форма разная. Как прошел ваш первый день творческого отпуска, или как там это называется?»