Рядом со мной Оликея подпрыгнула от неожиданности, когда Дэйси вдруг вмешалась:
— Захватчик хотя бы говорит правду! Танца мало, Кинроув! Его недостаточно, чтобы нас защитить. И в то же время танец слишком дорого обходится народу. Ты сидишь на своем троне и называешь себя величайшим из великих! Ты улыбаешься и утверждаешь, что спас нас, раз наши деревья еще стоят, словно нам следует забыть о тех, кто уже пал. Как и о тех, кто танцует, и танцует, и танцует, чтобы работали твои чары. Шесть лет назад, до того как магия коснулась меня, сделав великой, знаешь, кем я была, Кинроув? Я была ребенком, скорбящим о своем клане. Ведь в тот год ты наслал магию на нас, на собственный народ, чтобы те, на кого она укажет, явились и стали частью твоего танца. Шестнадцать человек откликнулись на твой зов: двое стариков, девять молодых женщин, четверо мужчин и мальчик. И этим мальчиком стал мой брат, лишь годом старше меня.
Она замолчала, словно ждала от него возражений, но Кинроув лишь смотрел на нее. А когда заговорил, в его словах не было жалости:
— Каждый клан посылал танцоров. Жертва твоего клана не больше прочих. Для танца нужны танцоры.
— Сколько человек из тех, кого забрали из моего клана шесть лет назад, еще живы? Сколько из них все еще танцуют для тебя?
Она прервалась, но не дала ему возможности ответить. Мальчик-солдат внимательно слушал, и я вместе с ним, поскольку чувствовал, что мы близки к разгадке тайны. Оликея стояла у него за спиной, по-хозяйски положив руки ему на плечи. При словах Дэйси ее кулаки медленно сжались, смяв ткань на его плечах. Он слышал напряжение в ее дыхании и ощущал его в ее позе. Что бы это значило?
— Я скажу тебе, Кинроув. Поскольку, прежде чем войти в твой роскошный шатер этим вечером, я стояла и наблюдала за твоими танцорами. Они трижды прошли мимо меня. Я изучила каждое лицо и ни на одном не увидела радости. Только страх. Или отчаяние. Многие выглядят так, как будто ожидают скорой смерти. Некоторые ненавидят тебя, Кинроув. Ты знаешь об этом? Ты когда-нибудь выходишь взглянуть в лицо тем, кого призвал на танец? Ты забыл, что когда-то твои танцоры принадлежали к народу?
В шатре воцарилась тишина. Слуги продолжали заниматься делами, но двигались медленнее, как будто хотели услышать ответ. Значимость ее вопроса висела в воздухе вокруг нас. Рокот барабанов, вой рожков и беспрерывный топот танцоров, казалось, зазвучали громче в наступившем молчании.
Ответ Кинроува прозвучал не так сурово, как мог бы:
— Танцоров призывает магия. Я лишь выпускаю ее. Каждый год, по очереди, она отправляется в новый клан. Она идет туда и призывает, и кто-то отвечает на зов. Я не могу повлиять на ее выбор. Я делаю лишь то, что требуется. А те, кто откликается на зов и приходит сюда, танцуют для всех нас. В этом нет ничего постыдного. Когда они умирают, их хоронят с почестями. Их жизни служат народу.
— У них не было жизней! — возразила Дэйси. — В особенности у тех, кто ответил на зов совсем юным. Их жизнь заканчивается в тот день, когда они приходят к тебе. Что они делают после этого, великий? Может, они смеются, или выбирают себе пару, или рожают детей, или охотятся, или болтают вечерами с соседями, собравшись у костра? Разве у них есть собственная жизнь? Нет! Они танцуют. Бесконечно. Они танцуют, пока не падают, и тогда их оттаскивают в сторонку немного отдохнуть, дают им еду и поят травами, чтобы снова наполнить их силой, а потом возвращают в танец. Они танцуют, пока не лишаются рассудка, превращаясь в движущиеся тела, словно веретена, прядущие твой магический танец. А потом умирают. Почему их смерти не важны для тебя? Почему они стоят меньше, чем смерть человека, оставившего тело сотню лет назад?
Я содрогнулся вместе с мальчиком-солдатом. Я знал, что призыв магии сделал с моей жизнью. И подумал обо всех этих танцорах, которых мельком видел по пути в шатер.
Я попытался представить себе, каково служить магии в бесконечном танце. Я знал, как магия управляла мной, и видел, что она сделала с Хитчем. Но что, если бы она потребовала от меня танцевать, бесконечно, круг за кругом? Что, если бы я знал, что этот танец подведет итог всей моей жизни? Каково это — подниматься каждый день после краткого отдыха, чтобы весь день танцевать, пока не свалишься от усталости? Был ли страх на их лицах искренним? Может быть, они танцуют в ужасе и черном отчаянии, чтобы таким образом создавать волны магии, окутывающей Геттис и Королевский тракт? Я не мог вообразить подобное существование, не мог представить, какой вождь обречет на него собственный народ. Даже каторжники, трудящиеся на Королевском тракте, знают, что их работе рано или поздно придет конец. Некоторые умирали раньше, верно, но эти смерти неизбежны. Многие получали свободу, а также обещанные королем землю и дом. Танцоры Кинроува должны были танцевать всю жизнь ради сохранения леса предков. И он явно не видел исхода этому танцу, не видел окончательного решения. Чтобы не пускать захватчиков дальше, танец должен был длиться вечно.
Я ужаснулся. Меня потрясло, что нашелся предводитель, потребовавший подобного от своих людей.
— Не один я считаю это чудовищным, — попытался я пробиться в мысли мальчика-солдата. — Взгляни на Дэйси, мальчик-солдат. Из-за нее и ей подобных Кинроув держит магическую преграду вокруг своего лагеря. Он может называть себя величайшим из великих, но далеко не все с этим согласны.
Как и прежде, я не получил никакого подтверждения тому, что он меня услышал. Я отстранился, чтобы тихонько кипеть от ярости в одиночестве.
— Я не склонен недооценивать своих танцоров, Дэйси, — наконец заговорил Кинроув. — Без них я не смог бы плести магию, которая защищает нас всех. Я трачу их жизни лишь потому, что должен, — как я трачу и себя самого. Мы с ними — лишь часть большей магии, какую тебе не дано постигнуть. Ты спрашиваешь, не стоят ли их жизни столько же, сколько жизни наших старейшин. Нет. Не стоят. Каждое дерево некогда было великим, избранным не людьми, но магией. А за годы, прожитые ими с тех пор, они накопили огромные знания. Они хранят наше прошлое и направляют нас в будущее. Те, кто умирает, чтобы защитить их, могут считать это честью для себя. И мы чтим их, пока они живы и танцуют. Мы заботимся о них, как только можем…
— За исключением того, чтобы вернуть им их жизни! — сердито перебила его Дэйси.
Я ощущал ее гнев. Не знаю, собиралась ли она расходовать магию, но она это сделала. Ярость изливалась из нее волнами, и мальчик-солдат чувствовал ее как неприятное тепло на коже. Ее кормильцы склонились вперед и принялись что-то настойчиво ей нашептывать, но она не обратила на них внимания.
— Ты использовал их годами, Кинроув. Использовал их, а творимую ими магию присваивал. Ты назвал себя «величайшим из великих» на груде их костей. Ты утверждаешь, что делаешь это, чтобы уберечь нас от гернийцев, но забираешь у нас больше, чем мы способны восполнить. Ежегодно танцоры умирают, а у нас рождается слишком мало детей им на смену. Ты убиваешь собственный народ танцем во имя его же спасения.
Кинроув выглядел опечаленным и рассерженным одновременно:
— Ты ругаешь то, что я делаю, Дэйси. Требуешь поступать иначе. Но что сделала ты сама, чтобы защитить свой народ и деревья предков? Ты хочешь остановить мой танец, но что заменит его? Ты стала великой лишь несколько лет назад, но, может, ты скажешь нам, что мы должны сделать, чтобы прогнать захватчиков?
Дэйси его слова не смутили. Она шагнула к нему:
— Я скажу тебе, что ты должен сделать, чтобы не убивать собственный народ! Позволь им жить дома, находить себе пары и рожать детей. Если через двадцать лет жизни великой я забуду об этом, как, похоже, забыл ты, надеюсь, кто-нибудь помоложе придет ко мне и напомнит. Зачем спасать деревья наших предков, если у них не останется потомков, чтобы чтить их и искать их мудрости? А что до захватчиков, да, у меня есть на это ответ. Мы должны их убить. Убить тех, кто уже пришел, и тех, кто придет следом, и убивать их до тех пор, пока они не перестанут приходить.
— Ты еще дитя, — откровенно заметил Кинроув, но таким тоном, что его слова прозвучали скорее как утверждение, а не оскорбление. — Ты не можешь помнить, что происходило раньше, поскольку тогда еще не родилась. Мы пытались обратить магию против захватчиков, пытались нести ее прямо в их дома. Нас останавливает их железо. Магия слабеет в их деревнях. Наши маги с трудом пробуждают искру в дереве, не могут убедить землю позаботиться о них, не в состоянии даже согреться. Единственная магия, действующая в их стенах, — это танец Пыли. Никто не знает почему. Но одного его мало. Он убивает их, но они лишь призывают с запада больше своих собратьев. Прежде чем ты стала великой, когда они только начали угрожать нашему лесу предков, мы пробовали сражаться с ними, как сражаются другие. Мы поднялись против них и пошли в бой под защитой магии великих, идущих с нами. Но они стреляли в нас из своих ружей, и железо проникало сквозь магию и вонзалось в тела, разрывая плоть, и кости, и внутренности. Великие, пытавшиеся защитить наших воинов, погибли в тот день. И много юношей. Слишком много. Поколение, Дэйси. Стоит ли говорить, сколько детей не родилось, потому что некому было их зачать? Ты говоришь, что годами мой танец пожирал народ. И это правда. Но все же мой танец за все эти годы отнял меньше жизней, чем то сражение.
Дэйси открыла было рот, чтобы заговорить, но Кинроув резким жестом ее остановил. Не знаю, прибег ли он к магии, или ее заставила замолчать сила его личности. Этот человек обладал могуществом, пронизывающим каждое его движение. Огромным могуществом. Оставалось еще что-то, что я упускал, но его слова отвлекли меня от размышлений.
— Я был там, Дэйси. Я видел, как они падали, и среди них мой отец и два старших брата. Тогда я еще не был великим, хотя уже начал наполняться магией. Никто еще не замечал ее во мне, и я сам едва отваживался в это верить. Но увиденное в тот день научило меня тому, в чем я убежден до сих пор. Мы не можем использовать магию как оружие внутри их стен. Нам мешает железо. Но магия может стать нашей стеной, которая остановит наступление захватчиков и защитит нас. Как только я стал достаточно велик, чтобы воплотить свой замысел, я сделал это. И лишь потому ты смогла вырасти в относительном спокойствии, в нашем собственном лесу и горах. Ты говоришь, что хочешь принести захватчикам войну и смерть? Дэйси, я твоя война!