Я добежал до тюрьмы и остановился перевести дыхание. Мое воображение населяло каждую тень на тускло освещенной улице притаившимися фигурами. Вздор. Надо сосредоточиться на существующих опасностях. Их будет две. Внезапность сыграет мне на руку. Я стоял в темноте, успокаивая дыхание и пытаясь изобрести правдоподобное объяснение тому, почему я оказался здесь с ключами. В голову ничего не приходило, и время утекало понапрасну.
Я бесшумно спустился по каменным ступенькам. Эта дверь должна вести к подвальным камерам. Дрожащими руками я нащупал скважину. Ключей было четыре. Третий по счету провернулся в замке с резким щелчком. Я замер, прислушиваясь. Ничего. Нет. Голос, приглушенный расстоянием или стенами, внутри здания. Мужской голос. Я приоткрыл дверь и скользнул внутрь, притворив ее за собой. Оказался я в вымощенном камнем коридоре, который до сих пор помнил слишком хорошо. На крюке горел одинокий фонарь, тускло освещающий помещение. Двери камер выходили в коридор в шахматном порядке. В каждой было прорезано небольшое зарешеченное окошко на уровне глаз и щель для подноса с едой внизу. Я прошел мимо своей бывшей камеры, даже не заглянув в нее. Эмзил там нет. По словам Спинка, ее посадили в «карцер», без окошка.
Я миновал шесть камер и остановился у двери в другом конце коридора. Она тоже оказалась заперта. Мне повезло — первый же ключ подошел к замку. Я повернул его и прижался ухом к двери. Мужской голос сделался громче, он монотонно что-то бубнил. Окошка в двери не было. Из-под нее лужицей сочился свет. Я вздохнул, обнажил саблю и распахнул дверь.
Еще один коридор, на этот раз освещенный целым рядом фонарей на стенных крюках.
Дверь в конце коридора была приоткрыта. Именно оттуда доносился мужской голос. Я на миг прислушался. Может быть, он поет? Нет, просто что-то повторяет снова и снова. Крадучись, я подошел поближе. К середине коридора мне удалось разобрать слова.
Это оказалась та же ночная молитва, какой учила меня мать. Мужчина твердил ее снова и снова жутковатым задыхающимся голосом, выдающим безмерный ужас. Мои волосы встали дыбом. Быстро и бесшумно, как степной кот, я пересек коридор и выглянул в приоткрытую дверь.
Еще несколько мгновений я осознавал, что происходит внутри. Это оказалась маленькая комнатка для охраны со столом и парой стульев, за которыми виднелась запертая дверь. Один из стражников сидел за столом, уронив голову на грудь. Второй напряженно замер на стуле. Именно он снова и снова повторял короткую безнадежную молитву. Все поверхности в помещении — стены, пол, столешницу и самих охранников опутывала сеть бледных корней. Нетронутыми остались лишь железные петли и скобы дверей. На моих глазах эта паутина взбиралась по обмякшему стражнику, словно окутывая его белым кружевным саваном. Корни впивались в него, сминая одежду и плоть, — так плющ опутывает каменную стену. Со всей определенностью он уже погиб.
Но второй столь же очевидно был еще жив. Корни притиснули его руки к телу и туго опутали ноги. Я задумался, как им удалось столь быстро и основательно одержать победу над людьми, но затем понял, что совершенно не хочу знать, действительно ли они могут расти с такой скоростью.
— О боже, боже, боже! — взвизгнув, забормотал глядящий на меня охранник.
Я с ужасом наблюдал, как корни зарываются ему в уши. Он снова завизжал, но вдруг затих.
— Он говорит, — неожиданно произнес он очень спокойным голосом, — он делает то, что следовало сделать тебе, прежде чем покинуть город той ночью. А она говорит, она говорит, она говорит, она хочет тебя всего, она всегда хотела тебя всего и плакала, когда старый бог украл часть тебя. Подойди к дереву снаружи, говорит она, и она нежно заберет тебя к себе.
— Я не хочу возвращаться к тебе, Лисана, — ответил я вслух. — Я хочу спасти Эмзил. И прожить столько собственной жизни, сколько мне еще осталось.
Охранник больше не заговорил. Он издал булькающий звук и затряс головой во внезапном яростном отрицании. Его рот открылся, и влажный клубок окровавленных корней вывалился, разворачиваясь, ему на грудь.
Из-за запертой двери послышался сдавленный женский крик.
— Эмзил! — в ужасе заорал я, но она вряд ли меня услышала.
В повисшей на мгновение тишине за моей спиной раздался тоненький голосок.
— Мамочка? — испуганным шепотом спросила Кара.
Я обернулся. Она стояла за моей спиной, в ужасе уставившись на двух опутанных корнями мужчин. На ней была лишь коротенькая белая ночная рубашка, а ноги остались босыми. Откуда она пришла?
— Назад! — рявкнул я. — Не позволяй корням к тебе прикоснуться, Кара. Иди назад! — Я окинул взглядом тесную комнатушку. — Не мешай мне, Лисана. Я не хочу тебе повредить, но я намерен здесь пройти!
Обнаженным клинком я коснулся каменного пола и провел острием вперед. Крошечные нежные корешки, опутавшие пол, раздались от смертоносного прикосновения железа. Один потолще сперва сопротивлялся, но потом с треском оборвался и, сворачиваясь клубком, откатился прочь. Тяжело дыша от страха, я двинулся по узкому проходу, открытому клинком. Казалось, тесная комнатушка растянулась на милю. Я добрался до двери и был вынужден освободить правую руку, чтобы подобрать ключ. Ничего не выходило.
— Мамочка? Она там?
Я оглянулся. Кара вернулась к двери. Я мысленно проклял идиота, не уследившего за ребенком, кем бы он ни был. Почему она пришла, как она добралась сюда? У меня не было времени об этом думать. Мелкие корешки разрастались по полу у меня за спиной, вновь затягивали проход и ползли к девочке, стоящей в дверях.
— Кара, вернись назад! — рявкнул я на нее. — Держись подальше от этой комнаты! Я приведу маму к тебе, но ты должна остаться там!
Она всхлипнула от страха и обиды в ответ на мой сердитый оклик, затем отступила, но, как я опасался, лишь на несколько шагов. Я отвернулся от нее и вставил в замок второй ключ. Он вошел, но не провернулся. Что-то вцепилось в мой сапог. Я посмотрел вниз и увидел корешки, взбирающиеся на кожаный мысок. Я чувствовал, как они впиваются в сапог, словно забрасывая крошечные якоря. Я оборвал их и сердито затопал ногами, а затем опробовал третий ключ. Он не вошел в замочную скважину. Равно как и четвертый. У меня не было ключа! А по ту сторону двери вопила от страха Эмзил.
— Я иду, Эмзил, я здесь, я иду! — крикнул я сквозь толщу дерева, но не знал, услышала ли она меня.
Я полоснул клинком по корням, и меньшие из них упали, отрубленные. Но сеть становилась все толще и крепче и не собиралась уступать. В отчаянии я вновь принялся перебирать ключи. Как и прежде, только второй вошел в замочную скважину. Я давил на него и тряс, а затем, в озарении, чуть-чуть вытащил ключ и снова его повернул. И он поддался. Я вырвал железный висячий замок из петель и швырнул его на пол себе за спину. Он упал на корни, и они отпрянули в стороны, словно я плеснул горячей водой на тонкий лед.
Я дернул за ручку двери, но она не сдвинулась с места. Корни, оплетшие створки, крепко ее держали. Я взревел от ярости и рубанул их саблей.
— Невар, они ее убьют? — снова послышался сзади голос Кары. — Эти веревки едят ее?
— Назад! — в который раз рявкнул я на нее и могучим рывком распахнул дверь.
Открывшаяся мне камера размерами не превосходила шкаф, вынуждая обитателя либо стоять, либо сидеть на корточках, и воняла застарелой мочой и страхом. Когда дверь распахнулась, Эмзил завизжала. Она забилась в угол крохотной комнатушки и пританцовывала, стараясь уберечь ноги от корней. Мелкие ранки на ступнях кровоточили, а белые корешки радостно извивались, когда капли падали на них.
— Ко мне! — взревел я, словно посылая свои войска в атаку. — Эмзил! Ко мне!
Не думаю, что она узнала меня, но она прыгнула ко мне на руки, а потом начала карабкаться мне на плечи. Она тихонько поскуливала, но эти стоны сменились воплем ужаса, когда раздался детский крик.
— Мамочка! — плакала Кара, — мамочка, помоги мне! Невар, помоги, помоги!
Я попытался повернуться, но не смог. Мои ступни словно приросли к полу, и я взревел от ярости, когда корешки пронзили кожу сапога и вгрызлись в мою плоть. Оглянувшись, я увидел маленькую Кару и бледное щупальце, оплетающее ее тонкую босую ножку. Внезапно оно начало розоветь.
— Спаси ее! — крикнул я Эмзил, сорвал свою возлюбленную со спины и вышвырнул из камеры.
Она приземлилась на пухлый клубок корней, взвизгнула от страха и буквально взлетела, словно кошка, прыгнувшая на горячую плиту. Казалось, она не касалась пола, пока бежала через проходную комнату к Каре. Я дергал ногами, но мои сапоги намертво приросли к камню. Корни казались мне белыми червячками, зарывшимися в мою плоть. Я рубанул по ним, но я слишком долго простоял неподвижно. Корни успели окрепнуть. Железо ранило их, но не могло разрубить.
— Кара! Кара! — причитала Эмзил.
Она вцепилась в дочь, но корень лишь туже обвился вокруг ее тонкой ножки, врезавшись еще глубже.
— Отруби его! — крикнул я и бросил Эмзил саблю.
Та поймала ее за лезвие и вскрикнула, порезав пальцы, но затем перехватила клинок за рукоять и замолотила жадный корень, покусившийся на ее дитя, словно выбивала саблей каменный пол. Когда корень лопнул, где-то в своем сознании я услышал возглас боли.
— Она тебя хочет, — вдруг отчетливо произнес внутри меня мальчик-солдат. — Понятия не имею почему. Я-то считаю, что мне без тебя лучше. Но Лисана хочет, чтобы ты стал частью нас, а значит, она тебя получит. Иди к нам, Невар!
— Нет! — воскликнул я и где-то вдали мне вторил женский голос, полный смятения.
Но мое отрицание не имело силы. Маленькие корни, пронзившие сапоги, уже вгрызлись в мою плоть, высасывая кровь и волю к сопротивлению. Так ли уж это плохо? Я вновь стану целым, рядом с женщиной, которую люблю и которая любит меня. Мы будем жить очень долго. Не этого ли я хотел? Я обрету покой.
— Все будет хорошо, — мягко пообещал мне голос Лисаны, и вялость начала разливаться по моему телу. — Ребенок уведет женщину туда, куда ей нужно идти. Они убегут вместе. А ты вернешься ко мне. Окончится твое раздвоение, твоя фальшивая жизнь. Ты окажешься там, где и должен быть.