— Вытяжка! — от меня не укрылось, как загорелись глаза у пацана.
Он явно думал, что я отвлёкся, и прыгнул к нам, вытянув руки за сумкой… чтобы со всего маху животом наткнуться на выставленный мной посох.
— А-а-а! Урод! Лунная гниль! — согнувшись на брусчатке, пацан не сдержался и теперь зарыдал вовсю.
Он ругался сначала на меня, потом на Бороду, потом на какого-то Огрызка. Когда же он в конце просто стал повторять: «мама, мама, мама…», я со вздохом понял, что мальчишеские слёзы всё-таки меня тронули.
Тем более, с его волос на мостовую уже натекло немного крови — камень-то я бросил со всей силы. Ему повезло, что рука у Василия ещё не набита достаточно, и снаряд вскользь прошёл. Так бы и некому тут было хныкать…
— Не ной, — буркнул я, — Тебе «вытяжка» нужна, что ли?
Пацан резко вскинул голову, с ненавистью разглядывая меня. Он больше не плакал, хотя в глазах и застыла влага.
Не верь, не бойся, не проси… Уже тысячи лет этому принципу жизни в обществе, где нет морали и главенствует только сила.
Понимая, что мальчишка ничего не скажет, я вытащил таблетку, чуть-чуть откусил себе, проглотил, и кинул ему.
— Вотри в рану, — хмуро сказал я, снова поднимая Эвелину.
Но пацан меня опять удивил. Он подскочил, схватив «вытяжку», откусил, разжевал, и, задрав грязную штанину, стал втирать слюну в ногу. Ту самую, которую он всё время похлёстывал прутиком.
— В голову же, — растерянно сказал я, показывая на кровь.
— К ссаной луне её, эту голову! Заживёт… — чуть ли не задыхаясь от волнения, ответил пацан.
Я не знаю, что случилось с его ногой когда-то, но на коленке у него красовались уродливые шрамы. То ли клинком рубили, то ли ещё чем.
Да уж, не пообтёрся я ещё в этом мире. Ведь эта мелочь, целительная «вытяжка», для кого-то обыденная вещь, а для кого-то — целое сокровище.
Пацан сунул оставшийся кусочек лекарства за пазуху, пару раз хлестнул прутиком по ноге. Поморщился, но потом расплылся в улыбке.
— Больно, — довольно сказал он.
— Давно б к целителю сходил…
Ответный взгляд говорил о том, что я ляпнул полную глупость.
— Кому мы нужны, мусорщики? — огрызнулся он, снова спуская штанину.
Убедившись, что рана Эвелины уже не кровит, я попытался пристроить сумку. Пришлось изловчиться, подвязывая ремень за петли штанов, а пацан же на всё это смотрел, поджав губы — что-то ему явно не нравилось в моих действиях.
Как назло, интуиция стала легонько покручивать меня за яйца, намекая, что надо их отсюда поскорее уносить. Время явно поджимало.
— Меченку не дашь? — деловито осведомился малолетний наглец.
— Ну ты и борзый, — возмутился я, — Вытяжки мало?
— А я тогда не скажу… — он оглянулся назад, посмотрел в сторону широкого канала, разделяющего половины города.
— Чего не скажешь?
— А что в Каменный Дар через старые катакомбы можно попасть… — вырвалось у пацана, и он тут же захлопнул себе рот, — Ой, блин!
Вот только я не поверил его актёрской игре. Уж больно картинно он оговорился…
— О-о-ох, — донеслось от Эвелины.
Я сразу же присел к ней.
— Идти сможешь?
Очнувшаяся чернолунница поморщилась, коснувшись лба, и покачала головой. Пришлось помочь ей подняться.
— Ладно, тут немного осталось, — сказал я, закинув её руку себе на плечо и рывком подняв девушку, — Ща, в канал спустимся…
— Канал… — повторила Эвелина, — Канал? Какой… — она замолчала и уставилась на посох, который я сунул ей в руки.
— Да, да, — пацан отскочил к стенке дома, прижавшись к каменному выступу, стал тыкать пальцем, — Туда вам, в Каменный Дар!
Я прищурился, рассматривая малолетнего прохвоста, уж больно мне не нравилось его поведение. Но мальчишка стоял, не пытаясь даже за нами идти.
— Шлёпни меня Незримая, — бурчала под нос Эвелина, едва переставляя ноги и пытаясь опираться на посох, — Всё гудит…
Я ей не завидовал. Мало того, что по голове получила не раз, так перед этим ещё здорово набралась в таверне. Судя по зелёному лицу, у неё и в желудке творилась лютая хрень.
Оставалось пройти ещё пару домов, и мы выйдем на каменную набережную. А там наверняка должна быть где-нибудь лестница, чтоб спуститься в этот канал.
— Что, и меченку не будешь просить? — бросил я за спину притихшему пацану.
Тот помотал головой, пристально глядя на меня. На лбу у наглеца выступила испарина.
— Точно нам в канал надо? — ещё раз спросил я, проверяя свою догадку.
Губы сопляка запрыгали, он шмыгнул носом и неуверенно кивнул.
— Канал, — всё повторяла Эвелина, — Ущипни меня Незримая…
Я сбавил шаг. Ещё чуть-чуть, и выйду на открытое пространство.
Неожиданно на меня нахлынуло острое ощущение, что впереди я могу умереть. Давно меня не посещало это чувство… Жжёный псарь, а ведь впереди зона обстрела!
— Стой, — вдруг донеслось от мальчишки, — Стой, чернолунник.
С облегчением выдохнув, я вернулся обратно, таща за собой Эвелину. Меня радовало две вещи: что интуиция не подвела, и стала ещё острее, и что в этом пацане осталась что-то человеческое.
— Ну, толчковый пёс, рассказывай, — я усадил Эвелину на землю и присел рядом с притихшим пацаном.
Тот сполз по стене, уткнулся лицом в коленки и всё-таки разревелся. Его пальцы разжались, и обломанное лезвие ножа выпало, со звоном стукнуло о камни.
Успокаивать я его не стал, настороженно оглядываясь. Слёзы, это конечно, очень трогательно, но задерживаться здесь нам было нельзя.
— Меня б там убили, так? — я махнул головой в сторону.
Не поднимая головы, пацан кивнул.
— А ты потом хотел сумку срезать с трупа и убежать, так?
Снова кивок.
Теперь-то мне стало понятно, почему ему не понравилось, как я подвязал сумку. Срезать лишние узлы — это лишние движения, а значит больше шансов поймать пулю.
— Незримая коснулась твоего сердца, малыш… — с глупой улыбкой сказала Эвелина, и вдруг выругалась, словно очнулась, — Чёрную Луну мне в Пробоину! Нам нельзя в канал!
— Да, это мы уж поняли… — усмехнулся я, — Тебя как звать, малой?
Пацан поднял чумазое лицо, явно раздумывая.
— Хромой, — наконец сказал он.
Насколько я понял, это была его кличка. Имя не назвал.
— Ладно, Хромой, есть у тебя такое место, где мы с госпожой Эвелиной могли бы пересидеть и подумать, как быть дальше?
Он отрицательно замотал головой, а я сунул руку в сумку. К счастью, нащупал монетку, и вытащил… рубль. Надо было видеть, как округлились глаза у мелкого.
— Это ж сто меченок, — прошептал он.
— Так-то наше общее богатство, — возмутилась Эвелина, намекая, что это часть добычи с дороги.
Говорила она так, будто это мы вдвоём завалили разбойников.
— Хромой, пятьдесят меченок твои, когда разменяем, — сказал я, и постучал по сумке, где загремели таблетки в коробочке с «вытяжкой», — И таблетку ещё одну получишь.
— Обманешь, лунная гниль, — с вызовом сказал малец.
— Короче, Хромой, тебе придётся поверить. Время на исходе, сейчас тут будут твои друзья, и тогда тебе вообще ни хрена не достанется.
Пацан надул губы, понимая, что я прав. Несколько секунд, и опять слеза покатилась по щеке.
Ой, да ну сколько ж можно ныть-то?!
Видимо, сопляк тоже понял, что это перебор. Он утёр нос, и прошептал:
— Огрызок и Борода меня всё равно убьют, когда поймут, что я помог тебе. А так бы я их привёл к трупу…
— У тебя всё отнимут, — сказал я, уже понимая, какие отношения царят в этом захолустье.
— А меченку я бы съел, — надулся Хромой, — А потом бы… ну, это…
Мне подумалось, что он бы скорее подавился монетой, но я ничего не сказал. Зато оживилась чернолунница:
— Я могу его к отцу Афанасию определить, в алтарники.
— К чернолунникам?! Они ж детей едят! — пацан шарахнулся, чуть не приложившись затылком об стенку, и рванул в сторону.
Я схватил его за руку, и тут же пришлось перехватывать его вторую руку, с подхваченным лезвием. Дикий волчёныш, он опять меня чуть не порезал.
— Погоди, мелкий. Ты госпожу-то послушай.
— Да чтоб Чёрная Луна сожрала эту дыру! — со злостью прошептала Эвелина, — Чего они тут детям рассказывают?!
Нам стоило огромных усилий успокоить пацана. Я применил все свои убеждающие таланты, пытаясь воспользоваться тем скудным запасом псионики, который был мне доступен.
Надо сказать, Эвелина в это время на меня косилась, что-то чувствуя.
Наконец, после уговоров Хромой всё-таки повёл нас в безопасное место. Придерживаясь тени домов, мы двинулись вдоль каменной стены, не выходя на открытые места.
Через несколько минут мы дошли до места, где стена здорово обвалилась с половиной дома, снова открывая проход наверх, в трущобы. Хромой нас остановил и показал, что впереди, за домами уже виднелись колонны какого-то моста.
— Дальше нельзя. Там сейчас пацаны Огрызка орудуют, — сидя за насыпью, он указал на мост.
— Чего они там делают?
— Как чего? Милостыню просят…
Как я и ожидал, мы поднялись по насыпи, но прошли всего несколько шагов.
Присев возле одной разрушенной избушки, подождали минут пять. Воровато оглядываясь, Хромой прокрался к куче мусора, разгрёб его, приподнял дощатый люк, и поманил нас.
Эту нору, судя по всему, пацан прорыл сам. Мы проползли несколько метров до небольшой пещерки, где можно было расположиться, только сев на корточки. Потолок из досок, одна стена сложена из камня, и в ней даже оказалась небольшая дыра — пара выбитых кирпичей.
Я устроился у импровизированного окошка, и удивился, когда увидел в нём тот самый канал. Если изловчиться, даже колонну моста можно было увидеть.
Шест Эвелины почти не помещался в пещере, и она оставила его лежать в проходе. А сама она самым наглым образом прижалась ко мне, и я заподозрил, что она опять включила свою магию.
Уж больно острым стало желание обнять её и защитить от любого злодея, который посягнёт. Даже мальчишка осторожно подвинулся, сев чуть ближе к чернолуннице — наверняка и на него подействовало.