Упырь крутанул копье, подбросил его, ловко поймал и вонзил в бедро вожака. Царь Зверей зарычал и бросился на врага, выдрав из его груди очередной клок мяса.
Боно вскрикнул и отскочил. Кожа мгновенно покрыла прореху.
Внезапно мои ноги подкосились. Я упала. Металлический шарик выпал из кармана и куда-то откатился.
«Ну, Кейт, ты просто молодчина».
Повернув голову, я наблюдала за схваткой, которая для меня разворачивалась вверх тормашками.
Даже от летящей во все стороны крови уклониться не могла.
Сражающиеся устали. Оба. Не звучали ни издевательские насмешки, ни горделивый рев. Шел бой, жуткий, кровавый, беспощадный.
Боно опять легко отскочил. Кэрран глухо заворчал и вдруг заметил меня. Оборотень поглядел в упор. Я поняла, что означает этот взгляд.
Упырь сделал выпад. Вожак отбил копье, попытался цапнуть врага за ногу и промахнулся, двигаясь нарочито неуклюже.
Копье взлетело серебряной дугой. Остро заточенный наконечник вошел в живот оборотня, пригвождая того к земле. Боно подался вперед, поднажал, вкладывая в удар всю силу, – но мощные руки схватили его за плечи. Могучие мускулы напряглись, Кэрран натужно завыл. Треснули кости, лопнули сухожилия, в груди кровососа появилась дыра.
Лев разорвал упыря пополам – до пояса. Какое- то время обе половины продолжали стоять прямо, шея с головой изогнулась под немыслимым углом, затем упырь повалился в грязь.
Кэрран осел на копье. Изо рта хлынула кровь.
– Нет, – услышала я собственный шепот. – Прошу тебя, не надо.
Боно дернулся, медленно поднялся на колени, упал и пополз ко мне по засыпанной пеплом земле.
Я видела, как корежится тело твари: упырь пытался исправить нанесенный львом ущерб.
Наши с Боно лица оказались на одном уровне. В разорванной груди, за губчатым легким пульсировало сердце.
– Хорошая драчка, – произнесли окровавленные губы. – Будет что вспомнить в наш медовый месяц.
Правый глаз Боно непрерывно моргал.
Я напряглась и вонзила костяной нож вампиру прямо в сердце.
Он заверещал. От его визга здание тюрьмы затряслось, из оконных рам вылетели стекла.
Руки заскребли грудь в безнадежной попытке схватить крошечное лезвие, после чего вцепились мне в горло. Я ничего не чувствовала. Все это не имело значения. Я не промахнулась. Оставалось только беспомощно лежать.
Хотелось одного: увидеть перед смертью, как подохнет упырь.
Боно повалился на спину и прохрипел:
– Не желаю умирать…
Его тело задымилось. Вампира окутал туман цвета индиго, заклубился, выбрасывая извивающиеся усики, быстро исчезавшие в ночном небе.
– Моя сила… меня покидает, – выдохнул Боно.
Туман сгустился. Кровосос заговорил на языке силы. Слова звучали для меня полной тарабарщиной. Молился ли он или читал заклинание, пытаясь удержать ускользающую жизнь, я не знала.
По изуродованному корпусу пробежала судорога, речь оборвалась. Пятки впечатались в землю. Синий дымок исчез, как будто кто-то задул свечу. Немигающие глаза упыря смотрели в ночь.
Кончено.
Подползти бы к Кэррану. Может, умри мы вместе, удалось бы подраться с ним вволю на том свете… Скрепить, так сказать, поцелуем договор с корыстной смертью?
Меня накрыла тьма.
Эпилог
Тот свет оказался чертовски похож на мой родной дом.
Я была укрыта одеялом, которое выглядело как мое собственное. Я лежала на кровати, и она тоже была точь-в-точь как моя – на Земле.
В боку отдавало тупой болью. Значит, люди и после смерти чувствуют боль?
Я заметила на тумбочке стакан с водой. Поняла, что мучаюсь от жажды.
Потянулась и обнаружила, что обе кисти плотно забинтованы. Тупо посмотрела на бинты, затем на воду.
Рука в митенке подняла стакан и поднесла к моим губам.
– На миг мне почудилось, что я жива, – пробормотала я, глядя в небритое лицо Ника. – Но теперь все встало на свои места. Я – в аду, а ты – моя нянечка.
– Полагаешь, искрометно пошутила? Напрасно. Пей.
Я так и поступила. Но даже глотать было больно.
В конце концов рыцарь забрал у меня стакан и выпрямился во весь рост. Пола плаща мазнула по одеялу.
– Микробов мне тут не напусти, – сказала я.
– Мои микробы должны беспокоить тебя в последнюю очередь. – Он провел пальцами по моему предплечью, внимательно вгляделся в сияние. – Прежде светилось тусклее. И исчезало быстрее.
Он обозрел обстановку: старый просиженный диван, поцарапанная тумбочка, вытертый ковер, корзина с чистыми футболками и джинсами.
Взмахнул рукой.
– Видишь? До сих пор мерцает.
Я приподняла забинтованную руку и стерла свечение с его пальцев. Сколько же людей из-за меня умерло… Всякий раз, когда я думала об этом, сердце щемило.
Схватить бы кого-нибудь за шкирку и вытрясти обещание, что все будет в порядке.
То же самое хотелось сделать на похоронах отца. Никого не осталось. А если бы кто и принялся теперь утешать, это было бы ложью.
Я всегда разбиралась с чужими бедами. Незнакомые люди нанимали меня для решения своих проблем. Годами я прятала голову в песок, скрываясь от себя самой. Увы, не помогло. Столько времени потрачено, и ради чего? Ради горы трупов?
– Ответственность – паскудное слово, – вымолвил крестоносец.
– Ага.
Он убрал мою руку со своей. Его кожа тотчас вновь засияла белым светом.
Ник изумленно покачал головой.
– Если бы я был один на один с такой силой и по какой-то причине не хотел, чтобы меня обнаружили, наверное, я бы тоже залег на дно. Однако всегда бы держал в голове, что рано или поздно придется покинуть берлогу и вступить в игру. Ведь тот, кто ищет, со временем обязательно меня найдет. Я бы начал налаживать связи. Волк-одиночка… да, звучит гордо. Беда в том, что когда его загоняют в угол, ему некуда бежать.
Положив на одеяло картонный прямоугольник, рыцарь прошествовал к двери. Я перевернула карточку. Номер телефона. Ни имени, ни адреса. Сунула под подушку.
– Кэрран? – спросила я вслед.
– Он справился.
Потом меня навестил Дулитл. Сменил повязки, помог доплестись до ванной и сообщил, что Мэхон, несмотря на запрет вожака, отправил за ним спасательный отряд. Разведчики потеряли нас из-за чар, наложенных на Ред-пойнт, и если бы Ник не выбрался за ворота, мы бы все полегли в том дворе.
В тюрьме обнаружили шестнадцать изнасилованных, замученных до полусмерти женщин. Для остальных семерых жертв помощь опоздала: они покинули Ред-пойнт в черных пластиковых мешках.
Дерека нашли запертым в тесной комнатушке.
Кто-то позвонил в полицию. Паранормальщики накинулись на заброшенное здание, как оголодавшие псы на жратву.
В подвалах лежало столько костей и скелетов, что морг будет обеспечен работой на год вперед.
Запретив мне трогать повязки еще сорок восемь часов, Дулитл ушел. Сказал напоследок, что пришлет медсестру.
Но начался магический прилив, и я битых два часа заговаривала руки и чинила защитные заклинания. К тому моменту, когда явилась обещанная медсестра, стражи были установлены, и войти в дом она не смогла. Поорав за дверью минут двадцать, женщина свалила.
Я никого не хотела видеть. Мне требовалось одиночество.
Валялась в кровати. Сумела совершить героический поход в ванную. Много думала. Делать-то, по существу, было нечего.
А позже меня навестили копы из Отдела паранормальной активности. К сожалению, этих ребят охранные заклинания не смутили. Два сыщика в штатском, поочередно запугивая и улещивая, заставляли меня дать показания в отсутствие представителя гильдии. Через сорок пять минут мне они осточертели, и я притворилась, что уснула.
Копам пришлось убраться восвояси.
На следующее утро я встала с постели. Ноги, конечно, подгибались, но подчинялись. Оценив свои успехи на ниве выздоровления, я сняла бинты. Ногтей не было, в остальном руки выглядели нормально. Разве что кожа очень бледная. Если бы не магия, щеголять бы мне в повязках несколько месяцев.
С другой стороны, если бы не магия, я бы вообще в подобную переделку никогда не угодила.
Позвонила Анна. Наша беседа делалась все нервознее, и, наконец, она произнесла:
– Ты изменилась.
– В каком смысле?
– Словно бы старше стала лет на пять.
– Столько всего навалилось…
– Расскажешь?
– Не сейчас.
– Понимаю. Помощь требуется?
Она бы мне не помешала, но я почему-то не хотела, чтобы Анна приходила.
– Нет, спасибо.
Она не стала настаивать, за что я была ей очень благодарна.
Следующим вечером явился Дулитл и скулил под дверью до тех пор, пока я его не впустила. Он снял повязку с ребер.
Под бинтами обнаружился длинный неровный рубец. Док принялся убеждать, что постепенно он рассосется.
Сомневаюсь. А хоть бы и рассосалось. Нанесенный мне урон столь велик, что никакой магией дело не поправишь.
Прошла неделя. Новостей не было. Когда я смогла держать ручку, накорябала отчет с подробным описанием хода расследования, свернула трубочкой, обвязала очаровательной голубой ленточкой и отправила в орден, присовокупив просьбу переслать копию гильдии.
Ногти начали отрастать, за что я была им крайне признательна. Пальцы без них выглядели жутковато. В корзинке у двери росла кучка невскрытых конвертов, которые я старательно игнорировала. Где-то там должны находиться и письма из банка, грозящие карой небесной, если я немедленно не покрою перерасход.
Только банкиров мне сейчас не хватало.
Днем я грелась на солнышке, потягивала чай со льдом и размышляла, а вечером пила кофе и читала. Еще раз позвонила Анна, но сообразив, что я не в настроении разговаривать, быстро попрощалась.
В один из таких безмятежных деньков я совершила набег на свой бар и вылила в раковину все запасы вина, оставив только сангрию. Для особых случаев.
Ранним воскресным утром меня разбудил грохот, гулким эхом разнесшийся по дому. Пару секунд я прислушивалась, желая убедиться, что стук мне не приснился, после чего неохотно поднялась с постели и отправилась на разведку.