— Я продолжаю удивляться, как я это пропустила, — пробормотала я.
— Что?
— Джордж и Эдуардо.
— Они были очень осторожны, — сказал Кэрран. — Джордж любит своего отца. Она не хотела, чтобы они с Эдуардо поссорились. Мэхон — палач Стаи и у него больше опыта, но Эдуардо моложе, на пятьсот фунтов тяжелее в звериной форме, и он очень замотивирован. Не имело бы значения, кто победит. Когда они закончат, один из них будет мертв, а другой при смерти.
— Он действительно стал бы драться с Эдуардо?
— Зависит от обстоятельств. Марта большую часть времени может вразумить Мэхона, но иногда у него отказывают тормоза.
— Но почему? Чего бы это дало, кроме того, что сделало бы несчастными всех, кто в этом замешан?
Кэрран вздохнул.
— Проблема Мэхона в том, что у него есть некоторые очень определенные представления о том, каким должен быть мужчина и каким должен быть мужчина медведь-оборотень. В его голове это звучит великолепно, и он увлекается этим. Он не стесняется делиться своей медвежьей мудростью. Когда же его взгляды сталкиваются с реальностью, и они в большинстве случаев не выживают. По сути, Мэхон не злой. У него добрые намерения, и он хочет, чтобы его считали хорошим человеком, поэтому, когда люди плохо реагируют на чушь, исходящую из его уст, он шокирован и вынужден приспосабливаться. Например, когда тетя Би впервые пришла на Совет Стаи, он взял на себя смелость прочитать ей лекцию о том, что мужчины должны быть мужчинами, а женщины — женщинами, и альфа клана должен быть мужчиной, которому помогает женщина, а не наоборот.
Я рассмеялась.
— Что она сделала?
— Она погладила его по плечу и сказала: «Благослови тебя господь, ты, должно быть, ужасен в постели».
Ахахаха!
— Затем она повернулась к Марте и сказала ей, что если ей когда-нибудь понадобится мужчина, который будет уважать женщин настолько, чтобы считать их человеческими существами, у нее в клане есть несколько свободных.
Это было похоже на тетю Би.
— Мэхон побагровел и не сказал больше ни слова за все заседание Совета. — Кэрран ухмыльнулся. — Никогда больше не поднимал эту тему. Однажды я примерно на месяц оставил его за главного, потому что мне надо было уехать с нашей территории, и вернулся к настоящему бунту. Дело было не в том, что он сделал — он действительно хорошо управлял, пока меня не было, а в том, что он сказал на Совете Стаи. Он сказал, что только пытался дать другим альфам руководство, и был озадачен, почему все хотели перегрызть ему глотку. То же самое было бы и с Эдуардо. Его первоначальной реакцией была бы ярость и, вероятно, подстрекательство Эдуардо к нападению на него, потому что он любит Джордж и хочет быть хорошим отцом. По его мнению, лучшее, что можно сделать в такой ситуации — это увести ее от этого, потому что он считает их ужасной парой. Он, вероятно, убежден, что если бы Джордж смотрела на вещи только с его точки зрения, она бы согласилась с ним.
— Я почти уверена, что он так думает обо всех. — Меня мудрость Мэхона не обошла стороной, что заставило меня пофантазировать о насилии.
Кэрран вздохнул.
— Мэхон обожает своих дочерей. Если бы Джордж прямо сейчас пошла к своему отцу, заплакала и сказала, что ей плохо без Эдуардо, и она чувствует себя ужасно, Мэхон бросил бы все и побежал искать Эдуардо.
Я моргнула.
— Серьезно?
Кэрран кивнул.
— Но она этого не сделает, и я с ней согласен. С ее точки зрения, почему она должна манипулировать своим отцом? Она не просит у него щенка. Она говорит ему, что вот мужчина, которого она любит, и ожидает, что он справится с этим, как и подобает любящему родителю. Она его дочь, и она такая же, как он. Они бодаются столько, сколько я их знаю. Она всегда будет любить его, но иногда она ненавидит его. Это один из тех случаев.
Должно быть, интересно было расти в такой семье.
— Ты манипулируешь им?
— Я знаю, что версия Царя Зверей Мэхона должна говорить и делать. Когда я хочу, чтобы он что-то сделал, я представляю ситуацию в таком свете. С Мэхоном иногда достаточно зарычать и заявить, что он сделает это, потому что я — Царь Зверей. Он ожидает диктатуры, потому что, по его мнению, именно так должен поступать хороший Царь Зверей. Если бы я попробовал ту же тактику с Джимом, он бы сказал мне, что вернется позже, после того как мне осмотрят голову.
— Царь Зверей Мэхона — суровый человек, который принимает трудные решения, да?
— Мм-хм. И у которого нет времени на глупости. — Кэрран поднял глаза. — Машина.
Мгновение спустя я тоже услышала ее — глухой рев водяных двигателей. Он зашипел и затих. В дыру просунулась белокурая голова Джули.
— Привет.
— Хай, — сказала я.
Голова Джули исчезла, ее заменила нога в петле веревки. Веревка двинулась вниз, опуская Джули на пол пещеры. На ней была ее рабочая одежда: старые джинсы, черная водолазка и ботинки. Тактический топорик покоился в петле на ее поясе. Топорик «Кестрел» длиной тринадцать дюймов весил восемнадцать унций. Его широкое бородатое лезвие сужалось к острому шипу, который загибался вниз, заточенный до узкого острия. Он был задуман как инструмент, который иногда можно было бросить в гнилые бревна для развлечения. Джули решила сделать его своим любимым оружием. Ни одно из моих объяснений универсальности и легкости мечей не произвело на нее никакого впечатления.
Я вздохнула. У меня было много отличных мечей, сбалансированных и сделанных специально под нее. Когда она впервые начала носить топор, я пыталась подтолкнуть ее к мечу, но она воспротивилась, пока я, наконец, не спросила ее, почему она повсюду таскает его с собой. Она ответила: «Потому что я могу проделать дыру в чем угодно». Я решила, что для меня этого достаточно.
Если бы мертвые могли судить живых, Ворон, мой приемный отец, вероятно, перевернулся бы в могиле из-за топора. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы научить меня обращаться с мечом. Он рассматривал его как идеальное оружие. Но Ворон был давно мертв, и я изгнала его призрак из своей памяти. Он все еще время от времени общался со мной, но его голос больше не направлял меня по жизни.
Джули поморщилась.
— Это машина Эдуардо?
Я кивнула. Дерек соскользнул вниз по веревке.
— Хорошо. — Она повернулась к наполовину раздавленному «Тахо». — Уродливые желтовато-оранжевые… Упыри. Много их.
Она медленно обошла машину и посмотрела вверх, ее взгляд был прикован к точке примерно в шести футах над автомобилем. Ее глаза расширились. Она слегка улыбнулась, словно смотрела на что-то прекрасное.
— Похоже на пламя, — пробормотала она. — Прекрасное пламя. Не оранжевое и не желтое, больше похожее на бронзовое.
— Бронзовое? — Какое, к черту, еще бронзовое?
— Ну, золотистое, такой серебристый оттенок бронзы, — сказала она. — Прямо там произошел взрыв. — Она указала на «Тахо». — Как розовое золото. Очень красивое. Я никогда не видела такого раньше.
Синий цвет означал человека, серебряный цвет означал божественное, слабый желтый означал животное… Я никогда раньше не сталкивалась с золотисто-серебристой бронзой. Что, черт возьми, мне с этим делать? Это даже не звучало правильно. Существо оставило розово-золотистый цвет… Надо мной бы посмеялись.
Джули наклонила голову.
— Это не так уж странно.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Кэрран.
— Магия обычно не бывает одного цвета, — сказала она.
— М-сканеры печатают ее в одном цвете, потому что они на самом деле не такие точные, — добавила я.
— Настоящая магия меняется и меняет оттенки, — сказала Джули. — Магия упырей выглядит желто-оранжевой, но это больше похоже на смешивание оливкового и оранжевого с чем-то светло-коричневым. Даже у вампиров есть следы красного и синего в их пурпуре. — Она подняла глаза. — Что бы это ни было, оно очень однородное. В нем очень мелкие вкрапления золота и серебра, но большая часть из них одного цвета.
Единая магическая сигнатура означала, что все, что ее создавало, излучало очень концентрированную специфическую магию.
— Синий есть?
Джули покачала головой.
Синий цвет означал человеческую магию. Любой вид человеческого производного, например, у упыря или оборотня, показывал синий цвет в их магической подписи. Они никогда не могли полностью избавиться от следов своей человечности. Что бы это не было, оно изначально не значилось как человек.
Я потерла лицо. Информация не дала мне никаких новых идей.
— Где примерно находится эта бронза?
Джули нахмурилась.
— Примерно в четырех футах над машиной.
Я встала на капот «Тахо» и забралась на его крышу.
— Что ты задумала? — спросил Кэрран.
— Еще не знаю. Я просто пытаюсь разобраться в происходящем. — Я встала.
— Хорошо, ты на месте, — сказала Джули.
Я ничего не почувствовала. Я смотрела на небо, ожидая, что с небес упадет подсказка мне на голову. На данный момент я бы приветствовала удар.
Отсюда мне была видна вся пещера, два туннеля, вся местность, из которой мы пришли, земляной пол, о который ударился «Тахо», рыхлая почва, взрыхленная упырями, когда они карабкались к нему. Мой взгляд привлек блеск справа. Что-то блестящее отражало свет на земле. Идентичная искра светилась слева, на точно таком же расстоянии. Хм. Я медленно повернулась. Больше искр, пробивающихся из-под земли.
Я соскользнула с «Тахо». Отсюда блеск был невидим. Я вытащила из кармана немного марли, опустилась на колени в том месте, где, как мне показалось, я его видела, и смахнула грязь. Рыхлая почва отодвинулась, обнажив узкую ленту полупрозрачного блестящего песка. Он выглядел хрупким, но не крошился, словно какой-то сильный жар коснулся песка и наполовину расплавил его до состояния стекла.
Джули опустилась на колени рядом со мной и протянула руку, чтобы смахнуть еще больше земли.
— Не трогай. — Я дала ей марлю. Первое правило выживания в Атланте: если ты видишь что-то странное — держись от него подальше.
Мы начали счищать землю, я с Джули с одной стороны, Кэрран и Дерек с другой. Через двадцать минут мы расчистили место, и я снова взобрался на «Тахо». Идеально лента из стеклянного песка, шириной около восьми дюймов, окружала автомобиль, лежа поверх земли, как тонкая корка грязного льда на поверхности пруда после первых заморозков. Кто-то, возможно упыри, пытались скрыть ее, но не тут-то было.