– Как ловко они колдуют в паре, – заметил некромант, глядя на Шадека и Бивилку с такой гордостью, словно это он их обучал. А может, и правда гордился: во какая смена нам выросла – красота!
– О, это у них всегда получалось, – рассмеялся Дорал, – загляденье, а не парные заклинания выходили, с самого первого занятия, без всякой притирки, представляешь? Редкостный случай. Только в детстве они больше соперничали, чем дружили, а собачились как – просто чудо, во всей Школе звон стоял! – Дорал разломал на куски ковригу. – А потом этот звон расцвел нежной дружбой, разумеется.
Гасталла проследил, как опускается на полянку «ладонь», подсмотренная каким-то самоучкой в каких-то Картах, и спросил:
– А тебе не кажется, что магических Карт не должно существовать? А то, что они существуют, – очень подозрительно?
– Отчего это?
– Оттого это. У нас, получается, одна и та же магия с магонами. А ведь даже с эллорцами мы колдуем по-разному: мы – заклинаниями и пассами, а они – образами и сосредоточением. Как получается, что с эллорскими эльфами, которые недалеко, мы по-разному используем магию, а с магонами, которые в других мирах, – одинаково? У нас что, больше похожести с магонами, чем с эллорцами?
Дорал потер лоб.
– Может, у магонов и все прочее такое же, как у нас? – бубнил Гасталла. – Почему бы не быть прочему, а? Что вообще творится у тех магонов в Азугае? Откуда они происходят на самом-то деле? Ведь не сто лет назад появился Азугай, ведь и раньше там жили магоны? Может, они – наши повторения или вроде того? Может, и говорят похоже – те, которые не свихнутые? Почему бы им не говорить на общей речи, а?
– Ты еще скажи, что они в Божиню верят, – отмахнулся Дорал и полез в котомку за ложками.
Подошли Бивилка и Шадек, повеселевшие и немного взъерошенные, сели у костра.
Некоторое время было тихо, только сыто плюхала похлебка и поскребывали ложки по стенам котелка, а на поляне протяжно зевали грифоны. Потом подал голос Гасталла:
– Я понял, что не так в орочьих поселениях. Божемольни заперты. Во всех селеньях, которые мы проезжали.
Размашистыми движениями посоха брамай чертит решетку в груде золы. Легкая серая пыль танцует в колючем, почти зимнем воздухе.
– Трудно будет искупить сотни лет отречения.
Орки сидят вокруг кострища и тихонько покачиваются из стороны в сторону. Между ними пластается по земле дым от веток котошовника. Открытые румяные лица на дикарский манер разрисованы бурыми полосами – смесь жира, пепла и крови. Полсотни пар покрасневших глаз смотрят на брамая с надеждой.
– Изничтожим все чуждое и наносное.
Орки перестают раскачиваться и начинают кивать. Брамай стучит посохом, и птичьи черепа на нем подпрыгивают и постукивают друг о друга. Белые косточки отражаются в мертвых глазах лохматой собаки, прибитой к жертвеннику.
– Все чуждое будет выжжено огнем. Все, на что падают наши взгляды. Без раздумий и жалости.
Орки разевают рты, издавая звуки, похожие на ворчание большой кошки. Они согласны, что нужно выжигать все наносное и не испытывать жалости.
В прошлой жизни Гижука, когда брамай был жрецом Божининым, орки не должны были ничего жечь и никого прибивать к жертвеннику. Но тогда орки не помнили, что путь Божинин привнесен в Гижук извне насильно, что он чужд орочьей природе.
Путь Серой Кости требует неизмеримо большего рвения.
Орки счастливы, что смогли ступить на этот путь.
Лиственные леса южного Гижука сменились глинистыми и каменистыми равнинами. Они были исчерчены трактами, там-сям их прорезали серые реки и приземистые хвойные лесочки, и подле рек всегда находились селения – деревеньки, фермы, хутора, а то и небольшие города. В равнинной местности трудно было найти хорошее место для ночевки, а у грифонов, судя по недовольным мордам, не складывалось с охотой.
Потом путники забрали восточнее, и под грифоньими брюхами снова стали появляться озера и густые леса, потом зачастили поля с коричнево-серой землей и большие деревни.
Воздух становился холодней и прозрачнее, по ночам подмораживало. Животные все неохотнее двигались на север и старались держаться на высоте одного-двух полетов стрелы – выше воздух был совсем уж продрогшим. Маги по самые глаза укутывались в теплые куртки и старались поменьше шевелиться, чтобы сохранить хоть какое-то тепло под порывами сизого ветра. От долгой неподвижности немело тело, от колкого воздуха слезились глаза и дубела кожа на лице. Маги тоскливо шептали ругательства обветренными губами и старались не думать, скольких жителей Гижука они переполошили, держась так близко к земле.
Когда на горизонте показалась огромная заброшенная каменоломня, на которую велела нацеливаться Дефара, даже Шадек впал в уныние и беспрерывно ворчал.
Грифонов приземлили на подъеме холма, у самой вершины. Нужная деревенька была прямо за ним: ночница очень точно описала место, и маги не сомневались, что прибыли куда надо. Каменоломня – позади, по левую руку – низина с овражками, справа – еще два таких же холма, поросшие соснами. Сама деревня – за склоном, отсюда уже можно разглядеть, как поднимается над нею дымок.
– Прилетели, – зачем-то сказал Дорал.
Шадек молча принялся развьючивать грифонов. Его движения после долгой неподвижности были неловкими. Рукавицы Шадек сунул за пояс куртки, и пальцы сразу замерзли.
Грифоны ворчали, таращили желтые глаза, сердито скребли землю лапами. Последние дни дались им особенно трудно, звери замерзли и были голодны, хотя и сыты Гижуком по горло.
Порыв ветра донес запах жареного мяса, и серый грифон жадно клацнул клювом возле уха Шадека. Тот пригнулся и громко выругался.
– Богато живут, – недовольно сказала Бивилка, принюхиваясь к мясному духу и растирая замерзшие руки.
– Живут они так, как положено в этих местах. – Дорал был так благодушен, словно сидел в классной комнате с кружкой малинового отвара. – Это у нас в Ортае можно возиться в земле по полгода, а на юге – и того дольше. А тут, в северном Гижуке, что? Четыре месяца, если даст Божиня. Огородики если заводят, так махонькие. Получается, главная пища в этих краях какая? Позимая птица и живность, рыба еще. Орехи всякие, ягоды, грибочки… Ячмень растят, овес, еще рожь, если повезет. Пшеницу из Ортая сюда никто не потащит.
– А в Недре чего едят? – спросил Шадек. – Недра-то еще холоднее!
– Да кто их знает – Дорал задумался, пощипывая мочку уха, и решил: – Что-то едят! Как-то живут. Не знаю, не любопытствовал никогда. Недричане всегда были такие, обособные. Даже в этих краях о них мало что известно. Но можем спросить этого кузнеца, как его там – Голвер?
Бивилка состроила гримасу. Она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, засунув руки в рукава тяжелой меховой куртки, подбородок прятала в жесткой шерсти воротника.
– Неча ныть, скоро согреемся и пожрем, – сердито сказал ей Гасталла.
– Я и не ною, – огрызнулась магичка. Полускрытые короткими волосами уши ее покраснели.
– В голос-то не ноешь, а рожа такая, словно тебе пряники медовые обещали, а не дорогу на север. Чего уставилась на меня? Обещали тебе медовые пряники, а?
Прищурив ореховые глаза, магичка оглядела некроманта с головы до ног, задержала взгляд на добротных, но изрядно поношенных башмаках, и процедила сквозь зубы:
– Какие уж тут пряники.
– С поганками разве что. – Шадек бросил наземь последнюю котомку. Серый грифон с облегчением поднялся и потянулся, выставив лапы. – Эй, магистр, может, не стоит пока отпускать животных? Вдруг этот Голвер не справит нам лошадок, что тогда?
– Дефара сказала, справит, – помолчав, ответил магистр. – А если будем у каждого поворота осторожничать и щупать тропку пятками, так что получится? Что мы никуда не успеем, вот что!
– А может, этот орк в отъезде, – упрямствовал Шадек. – А может, помер или всех лошадей распродал. Вот отчего искатели такие привередные, а? Если б эта поганка могла два образа в голове держать – и кузнеца, и драконского стража, так было бы поспокойней, попонятней!
– А вот бы маги еще и летать умели, так нам бы и грифоны не понадобились! – рассмеялся Дорал. – Или если б можно было открывать порталы куда угодно, без разрешения и на любые расстояния – вот жизнь пошла бы, да? Не жизнь, а пряник медовый!
– С поганками, – протянула Бивилка. Белый грифон за ее спиной мотнул головой и дернул крылом, словно хотел положить его магичке на плечо.
Шадек закатил глаза. Он, конечно, помнил, как в Школе магистры торочили: дескать, была бы магия такой сильной – мир бы давно уже разделился на два сорта людей: магов, которые всем заправляют, и остальных, которых ни про что ни спрашивают. И что было бы хорошего в таком мире? – спрашивали школьные магистры и обводили глазами учеников, ожидая прочесть на их лицах озарение и понимание. Но Шадек неизменно опускал голову: он считал, что такой мир был бы куда интересней нынешнего. Для него, для мага – уж точно.
Дорал вытащил из-за пазухи костяной свисток.
– Даже если с Голвером не сложится – грифоны на север не полетят, а обратно поворачивать у нас права нет. Так что будем разбираться на месте.
Магистр подошел к серому грифону, постоял перед ним пару вздохов, потом неловко потрепал животное по плечу. Под длинными грудными перьями упреждающе заурчало.
Дорал высоко поднял костяной свисток, и желтые глаза обоих грифонов уставились на него недоверчиво и жадно. Магистр протянул руку, и серый грифон, по-кошачьи переступив передними лапами, медленно наклонил голову, потянулся клювом к свистку – нерешительно, ожидая сердитого окрика.
Кракс! Осколки прыснули во все стороны, и Дорал едва успел отдернуть пальцы. Грифоны взмыли в небо стремительно, почти без разбега – только мягко и мощно оттолкнулись от земли большие лапы, оставив небольшие комья вывороченной земли в жухлой траве.
– Даже не попрощались, – обиделась Бивилка. – Свиньи, а не грифоны. Мы ведь через столько прошли вместе!