Чаттан был изумлен. Про лича-то он знал, но это...
Чудище, очертаниями напоминающее коня, носилось по залу, грохот его копыт заглушал звон клинков, крики и топот ног. Зал освещался десятком факелов, вставленных в торчащие из стен короткие железные трубки; свет плескался под сводами, будто море в бурю, фигуры людей беспорядочно перемещались, все вокруг двигалось, мигало, извивались тени, то и дело ярко-желтым светом вскипали заклинания теплых чаров, навстречу им выстреливали льдистые пики — заклинания чаров холодного цеха...
Коричневая шкура была забрызгана кровью, темные потеки тянулись по железным фрагментам, которых хватало на туловище чудовищного скакуна. Тускло поблескивала металлом шея, длинные челюсти то сжимались, то расходились, и тогда становилось видно, что внутри них что-то вращается. Глаза горели огнем — яростным и одновременно холодным.
Буга Тэн заглянул в зал. Глазки на заплывшем лице сузились, когда он увидел, что там происходит. Несколько мгновений Тэн раздумывал, затем присел и за ногу подтянул к себе лежащего навзничь человечка — судя по одежде, не северянина, скорее всего, одного из чаров. У него не было половины головы.
Тэн снял кафтан с мертвеца и с превеликим трудом втиснул в него свои телеса. Достал саблю, глубоко вздохнул и помчался вдоль стены.
Над головой в камень врезался шар огня, но Тэн лишь пригнулся и ускорил бег. Потом впереди справа возникла спина и бритый затылок Хуго Чаттана, сражающегося с двумя противниками. Буга свернул было к нему, чтобы на бегу рубануть по шее, но передумал. Пусть себе живет. К тому же в узком кафтане неудобно орудовать саблей.
Он мчался дальше, на поясе его позвякивал полный монет кошель. Едва избежав столкновения с чудовищным конем из колодца, Буга пронесся мимо лича, увернулся от щупалец и выскочил в пургу, бушующую на площади. Служба службой, а умирать Буга Тэн в ближайшие года не собирался. Да и крикливый хозяин ему давно надоел.
К Чаттану подкатилась лысая черная голова. Хуго ударом ноги отправил ее в сторону двух врагов, что приближались к нему. Побежал вдоль стены, наткнулся на сражающуюся пару, поднырнув под эспадон кверемора, палашом пырнул в бок черного. Пронзительный скрежет и лязг металла огласили зал — это заржал чудовищный конь.
В существе, невесть откуда появившемся здесь, присутствовали человеческие черты. Спереди на могучей шее виднелись полукружья груди и черные пятна сосков, задние ноги сгибались не как у обычных лошадей, а коленями вперед. Длинная морда — обтянутая кожей, но с губами, похожими на металлические валики, — напоминала лошадиную. А лоб — человеческий.
Хуго побежал наискось через зал. Сразу несколько черных оказались перед ним; он завращал палашом, отбивая удары сабель. Длинный бич обвился вокруг ноги, дернул — Чаттан полетел на пол, сильно ударившись правым локтем, но, не выпуская оружия, откатился в сторону, вскочил.
Он очутился неподалеку от лича: человеческое тело, обвитое клубящимися космами мглы. Из этой мглы в грудь Хуго выстрелило щупальце, состоящее из серых дымовых клубов, где угадывались смутные очертания мертвых лиц. Чаттан отшатнулся, упал на спину. Щупальце пронеслось над ним, обвилось вокруг торса пробегающего сзади кверемора и дернуло вверх. Сбоку, ревя во всю глотку, подняв над головой меч, вылетел Торонкан. Он прорубил мглистый жгут и запрыгал по полу, уворачиваясь от змеящегося обрубка. Тот северянин, которого лич успел ранить, упал, выпустив эспадон, упираясь ладонями в пол, поднялся на колени. Из тела шамана выстрелило еще одно щупальце и вонзилось в его лицо. Хуго, со всей возможной поспешностью отползавший в сторону, увидел, как голова кверемора разлетелась, будто большая репа, которой кто-то с размаху швырнул о мостовую из окна второго этажа. Торонкан уже куда-то подевался.
От северян осталась едва ли половина, но черных было еще меньше — тела, изломанные копытами, челюстями и щупальцами, убитые или покалеченные человеческим оружием, лежали со всех сторон. Лич находился ближе к проломленным воротам и двигался медленно, хватая тех, кто оказывался рядом. Конь, оставляя за собой фонтаны искр, носился по всему залу. Вот-вот они неминуемо должны были встретиться, и Чаттан гадал, что произойдет тогда: чудовища сцепятся или, наоборот, объединятся против людей?
Когда он добрался до стены, вылетевший из дымного полумрака черный с размаху рубанул саблей по основанию палаша и выбил оружие. Чаттан, подскочив, выдернул из трубы факел, ткнул им в лицо противника, ударил по затылку второго, стоящего вполоборота к стене и сражающегося с северянином. Нагнувшись, подсвечивая факелом, нашел палаш, схватил его, а когда выпрямился — скакун уже стоял перед личем.
Грудь четвероногого тяжело вздымалась, из ноздрей выстреливали струи пара. Два чудовища замерли друг напротив друга. Вокруг еще стоящие на ногах люди продолжали драться, но монстры не шевелились. Это длилось несколько мгновений, а потом из лича выстрелили сразу несколько мглистых жгутов и впились в голову коня.
Шелестели зеленые мясистые стебли, бутоны размером с человеческую голову роняли на Сола Атлеко крупные радужные капли. Под ногами камень исчез, его сменила стелющаяся, плотно переплетенная трава. Похожая на толстый ворсистый ковер, она жестко пружинила под ногами.
Чар шел быстро, но не бежал. На ходу он с любопытством крутил головой, разглядывая окружающее. Ровный теплый ветер дул в спину. Только огромные цветы и трава — больше ничего живого, никаких насекомых, птиц, животных. Гранитного основания Горы Мира вверху Атлеко тоже не видел. Там изумрудный свет сгущался; казалось, что цветочный лабиринт накрыт толстой крышкой из мутного стекла. Чар прошел уже много и давно должен был достичь противоположной стороны колодца, даже несмотря на то, что двигался не по прямой, а следуя прихотливым изгибам растительных коридоров.
Оно ждало Сола. Атлеко ощущал его эманации, идущие из центра, от того места, к которому дул ветер. Оно готово было встретить любого, кто сможет проникнуть сюда.
— Мы идем, — бормотал Сол. — Мы уже близко.
Озноб прошел, он чувствовал себя лучше, но руки все так же двигались сами собой, щелкали пальцами, жестикулировали, терлись ладонью о ладонь.
Коридор изогнулся крутой дугой, Атлеко ускорил шаг, наконец, побежал.
И вылетел в открытое круглое пространство на середине колодца.
Неглубокую воронку с пологими склонами кольцом окружала зеленая стена стеблей. Диаметр воронки достигал двадцати шагов, по вертикали ее центр был ниже уровня пола примерно на высоту человеческого роста.
Сол встал на ее краю. Ветер дул в спину чара, трепал волосы.
— Да! — сказал он, с восторгом разглядывая ландшафт у своих ног: плесень болот, крошечные елочки, нить дороги, домики... перед ним распростерся центр Зелура. Игрушечный пейзаж был напоен покоем и теплом, озарен мягким светом невидимого солнца.
Сразу за болотами, там, где должно было быть покатое углубление центра воронки, на месте Шамбы, не моргая, вверх смотрел большой равнодушный глаз.
Идеально круглый, он напоминал стеклянную полусферу, в глубине которой застыл чуть размытый зеленый зрачок. Солу доводилось бывать на побережье, он видел населяющих море диковинных тварей, которых рыбаки называли медузами. Глаз напоминал плоть медузы — будто жидкое холодное стекло, покрытое прозрачной осклизлой пленкой. Неподвижный, он смотрел точно вверх, и Атлеко вдруг понял, что глаз принадлежит живому существу. Просто разум этого существа слишком огромен и странен, слишком отличается от человеческого.
— Так Ты живое? — воскликнул Атлеко с восхищением. — Мы думали, Ты лишь магическая формула, очень сложная, потому что Тебя составили не люди, но Духи. Изощренная, конечно, но все же простая неодушевленная структура... Нет, Ты — живое!
Глаз не моргал, зрачок не шевелился, но Атлеко знал, что его услышали. Что-то неразборчиво прошелестели стебли, ветер, дующий к центру воронки, стал сильнее. Заволновались ветви крошечных елей. Игрушечный ландшафт ожил: плеснулись мелкие волны на глади озера, по холмам и крышам домиков скользнули тени незримых облаков.
— Величайшее! — произнес Сол, складывая ладони перед грудью. — То, при помощи чего Духи хотели уничтожить друг друга, то, что раскрыло Раковину. С тобой я буду повелевать миром!
Он сделал шаг на склон. Зеленый свет мигнул, на мгновение воцарился непроглядный мрак. Сол Атлеко сделал второй шаг. Под ногами медленно проступили ярко-белые линии вложенных одно в другое колец, побежала сужающимися кругами, высвечивая на пути крупные мерцающие бусины, и в центре, далеко впереди, загорелась во тьме мягким светом осклизлая полусфера.
— Что это? — произнес Сол, и слова его поглотила мгла.
МИРЫ, — произнес бесполый голос из тьмы, и око заклинания в центре кругов, соединяющих разрозненные пространства, мигнуло.
— Миры? — повторил Атлеко, делая третий шаг.
ПЕРВЫЕ ЛИШЬ ДЕТИ ПЕРВЕЙШИХ. АКВАДОР ЛИШЬ МИРОК, САДИК В ТИШИ НА ОКРАИНЕ, СОЗДАННЫЙ ДЛЯ ИХ ЗАБАВ. ОДНО ИЗ ПРОСТРАНСТВ, ДАЛЕКОЕ И КРОШЕЧНОЕ, ПЛАВАЮЩЕЕ В ОКЕАНЕ ХАОСА. ИЗ ЭТОГО ОКЕАНА, ОКЕАНА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО, ДУХИ СГУСТИЛИ СОЗНАНИЯ ЛЮДЕЙ И ПОСЕЛИЛИ ИХ ЗДЕСЬ. ЭТО ИГРА. ДУХИ ИГРАЛИ В ЛЮДЕЙ ТАК ЖЕ, КАК ПЕРВЕЙШИЕ, ИГРАЮЧИ, ТВОРИЛИ МИРЫ.
Речь Полномастии была подобна вселенскому прибою, выплескивающему на космические берега слова-звезды. Они вспыхивали сияющими бутонами, выпячивали вокруг огненные лепестки и медленно угасали. Мерный рокот солнечных слов сотрясал мироздание, и рассудок Сола оказался слишком мал, чтобы вместить смысл, всеобъемлющий, как время, тот смысл, что наполнял речь заклинания. Чару мерещилось, что Полномастия говорит совсем об ином, о чем-то неизмеримо более сложном, а мозг его улавливает лишь остатки смысла, лишь накипь, выплескиваемую бурлящими созвучиями, оттенками и намеками.
— Но Ты? — спросил Атлеко. — Что Ты такое?
Я — КРУТ. Я СОЗДАНО ПЕРВЕЙШИМИ ДЛЯ ОБЛЕГЧЕНИЯ ПУТЕШЕСТВИЙ МЕЖДУ ПРОСТРАНСТВАМИ. Я — ТО, ЧТО ПРОЧЕРТИЛО ПУТЬ МЕЖДУ БУСИНАМИ МИРОВ, Я — ВЕЛИКИЙ ОБРУЧ. Я СУЩЕСТВУЮ В КАЖДОМ ИЗ МИРОВ, И В КАЖДОМ Я ПРИНИМАЮ ТУ ФОРМУ, КОТОРАЯ ЕСТЕСТВЕННА ДЛЯ ЭТОГО МИРА. Я — ПУТЬ. Я — ВСЁ. Я — ПОЛНАЯ МАСТЬ.