шь пройти весь путь так же быстро, как я, мы будем вместе и никогда не расстанемся...
— Мы уже расстались, — сказала Риджи.
Некрос запнулся, потом встряхнул ее, заставил поднять к нему лицо. Вдруг он вспомнил, что когда-то, еще в спальне башни Расширенного Зрачка, видел свет, нежный молочный свет, расходящийся от девушки, — и после, когда он забрал ее из Наледи, и даже тогда, когда они ехали в фургоне, в начале пути этот свет еще был... Чар напряг память, и черви по всему телу едва ощутимо шевельнулись... Нет, он не мог припомнить дня или ночи, когда теплый белый свет, видимый лишь ему одному, исчез.
Он новым взглядом оглядел женщину на своих руках. Риджи изменилась. Дело было не в том, что лицо ее осунулось, что в уголках глаз появились едва заметные морщинки. Нет. Раньше, подумал чар, раньше она была как новенькая, поблескивающая на солнце, сияющая золотая монетка, веселая и сердитая одновременно, полная чувств, — а теперь поблекла. Потускнела и будто бы истерлась.
Чар расправил над ней темный полог: начинающийся от его сердца и расходящийся в воздухе незримый капюшон из переплетшихся темно-зеленых тел.
— Ты ошибаешься. Мы вместе навсегда, — сказал он.
В склон Горы вдалась глубокая узкая лощина, и на склоне ее лежал ковчег. Борт проломлен, емкость почти сдулась, — перебивая запах папоротников, от нее расходился дух стухших яиц. Чермор остановился, не выпуская Риджи из объятий. Ковчег напоминал лежащую на боку огромную мертвую рыбу с вывалившимся из брюха пузырем. Сквозь местами вздувшуюся, местами проломленную обшивку-чешую виднелись покореженные ребра переборок. Измятый, перекрученный хвост придавил папоротники.
Чар подошел ближе, увидел нескольких мертвецов, часть из них — обглоданные, изувеченные до неузнаваемости. Заглядывать в кормовые каюты или обходить корпус, чтобы разглядеть палубу, он не стал: здесь не было никого живого, команда вместе с Владыкой покинула рухнувший эфироплан.
Некрос повернулся к Горе, ощущая след, тянувшийся от ковчега к ее склону. След вел вдоль лощины, туда, где папоротники заканчивались и между двумя каменными столбами, накрененными так, что верхушки их соприкасались, темнело отверстие входа. Позади раздалось фырканье, чар оглянулся. Сквозь заросли к ним бежал пес-демон.
— Тасси! — позвал Чермор. Плечи Риджи вздрогнули, она отстранилась от его груди и выглянула через плечо.
Только твой зверь остался с тобой.
— Нет, — ответил Чермор. — Ты тоже со мной.
Когда пес-демон догнал их, чар направился к столбам.
— Видите эту Гору? — произнес он, обращаясь и к Тасси, и к женщине на своих руках. — Пирамида — лишь копия ее, созданная как надгробие для Полномастии. Тринадцать Первых Духов было в Аквадоре, и лишь трое из них остались, когда остальных выбросило наружу. Люди нашли Мир и с его помощью сомкнули Створки, а Духи, страшащиеся, чтобы никто не отыскал заклинание, спрятали его в Шамбе, поставили Кибара охранять и возвели пирамиду. Но Универсал и все то, что скрыто в Шамбе, — лишь жалкое подобие истинной Горы и истинного Лабиринта, к которому мы подходим сейчас...
Тасси остановился, присел, глядя в черный проем. Хрипло кашлянул, припав к земле, потерся о нее брюхом.
Некрос Чермор с Риджи на руках вступил в Гору Мира. Широкий коридор тянулся вниз под крутой уклон, и чар пошел вперед, озаренный мерцанием мха. Этот мох двигался — пятна и полосы его медленно ползли по стенам, извиваясь, меняя форму, сливались и распадались, льющийся от него бледный свет менялся, накатывая ленивыми сонными волнами.
А Тасси хотел есть. Собственно, он почти всегда хотел есть, даже когда спал — беспорядочные, рваные сны его чаще всего были связаны с погоней за пищей, умерщвлением и пожиранием оной. Сейчас, однако, есть хотелось особенно сильно. Ноздри пса-демона ощущали запах еды, которая прошла здесь некоторое время назад. Следом направился тот, кого Тасси, за неимением лучшего понятия, в своем маленьком, злобном сознании соотносил с неким песо-демоническим эквивалентом слова «хозяин».
А еще он ощущал другие запахи: впервые, быть может, со щенячьего возраста чуял дух себе подобных. В багровом мозге его пробудилось что-то вроде любопытства, а кроме того — желания отыскать самку.
Но есть хотелось больше.
Пес-демон оглянулся. Можно было догрызть трупы, оставшиеся на краю лощины. В том месте запах своих, и самцов и самок, за которых еще нужно побороться, был особенно силен. Подраться Тасси сейчас не отказался бы, но свои уже ушли оттуда. Когда у него был выбор, Тасси предпочитал догнать еду, загрызть, а после съесть — во-первых, это потворствовало его свирепости, во-вторых, свежее мясо и кости с теплым мозгом вкуснее, чем то, что умерло раньше, да к тому же без его, Тасси, непосредственного участия. В любом случае там для него остались лишь жалкие объедки...
Звуки шагов «хозяина» уже смолкли. Он тоже шел за едой, и еды там было много, очень много, причем такой еды, которая еще могла сопротивляться... Зверь громко кашлянул, хрипнул и харкнул, будто человек, говорящий что-то вроде: «Пес с ним, пойду и убью их всех, а потом сожру вместе с костями», — и нырнул в темный проход.
Глава 8
— Нет, никого не вижу! — объявил Дикси.
— Не кричи, — Гарбуш глянул на Ипи, но она пока что вела себя нормально, и ничто в ней не свидетельствовало о приближении очередного припадка.
От того места, где рухнул ковчег, они шли уже долго — Гарбуш теперь не знал, день еще или уже наступила ночь.
Они догнали Владыку у начала длинной пещеры, даже не пещеры — широкой полости, идущей наискось вниз, под гору. Вступив туда, Октон будто позабыл про тех, с кем летел на ковчеге. Владыка оглянулся лишь однажды, чтобы назвать Гарбушу место, куда они направляются, и больше не оборачивался, ни разу не дал понять, что знает о толпе гноморобов, поспешно идущих за ним. Он уже почти бежал, полы его пальто развевались. Гарбуш, а потом и другие несколько раз окликали его, но Владыка не слышал. Он снял свой берет — золотистое свечение Мира облизывало своды, помогая не потерять фигуру Октона среди мерцания пятен бледного мха, что медленно ползали по сводам.
Но теперь Владыка исчез. В гулкой высокой пещере на них налетела стая хлопающих крыльями летучих мышей, и пока гноморобы с криками бегали туда-сюда, отмахиваясь руками, мечами и топорами, Октон куда-то подевался. К тому же в пещере была глубокая длинная ложбина, по которой быстро тек журчащий поток воды, — несколько карл, оступившись, упали и исчезли в отверстии под стеной, куда втекала подземная речка.
Из пещеры вело несколько ходов, и теперь крики доносились со всех сторон. Когда Дикси попробовал дозваться до кого-нибудь, эхо разнесло голос по всему лабиринту, смешало с остальными; некоторое время звуковой прибой бился о камни, а после стих.
— Идем, — сказал Гарбуш, беря Ипи под руку. — Главное, нам втроем не теряться. Октон говорил про пещеру в виде ротонды. Тут, наверно, кроме мышей, никто и не живет, но, если вдруг что, у нас топоры...
— Что такое ротонда? — спросил Дикси, когда они углубились в узкий коридор, тянувшийся с небольшим уклоном дальше под гору.
Гарбуш принялся объяснять, то и дело поглядывая на Ипи — им-то с Дикси пещеры привычны, а ей нет. Девушка шла, глядя перед собой, и карле почудилось, что в глазах ее мелькает легкий интерес, — иногда она бросала взгляд на своды туннеля или вдруг начинала приглядываться к мерцающим пятнам мха. Это был хороший знак. Во-первых, Ипи не боялась; во-вторых — она понимала, пусть и смутно, что происходит.
Голоса других гноморобов смолкли. Туннель влился в новую пещеру, куда меньших размеров, и Дикси, ухитрившийся не потерять в суматохе факел, поднял его повыше.
— Что это там такое? — спросил он. Факел догорал, но впереди виднелся свет.
Пространство, в которое они вскоре вышли, не было ни пещерой, ни коридором — скорее пустота, широкая, с низким потолком, полость. На равных расстояниях друг от друга здесь высились холмики высотой в половину роста гномороба. Путники подошли к ближайшему, с удивлением разглядывая его. Как если бы кто-то зачерпнул рукой мокрый речной песок и выпускал его струйкой на одно место, пока, падая слой за слоем, он не образует коническую волнистую горку... Но только холмик состоял из чего-то вроде хрусталя — или, подумал Гарбуш, какого-то подземного кристаллического вещества — и светился трепетным, чуть подрагивающим зеленоватым светом. И еще там были буквы, выдавленные на неровной поверхности, темные, образующие надпись на непонятном языке.
Они пошли вперед между холмиками, туда, где на другой стороне полости виднелось отверстие очередного туннеля.
— Да что же это такое? — Дикси оглядывался в недоумении. Над каждым холмом свет поднимался конусом, и под потолком они сливались, образовывая бледно-зеленую плоскость, которой почти достигали головы путников.
— Кладбище, — сказал Гарбуш.
Малец чуть ли не подскочил, услыхав это. Он огляделся с еще большим изумлением, окидывая взглядом безмолвные ряды... могильных памятников.
— Ага, точно!
Ипи тихо хихикнула, и Гарбуш повернул голову, с оторопелой радостью уставился на нее. Девушка шла, подняв руку и глядя вверх. Повернутая вперед кисть со сведенными вместе изогнутыми пальцами была погружена в зеленоватую плоскость — будто птичья голова на длинной шее, она скользила «клювом» вперед. Мельчайшие искорки возникали у кончиков пальцев, танцуя, струились вдоль руки, образуя позади запястья едва заметный шлейф свечения более яркого, чем вокруг, и медленно угасали.
Девушка опустила руку — еще мгновение та была окутана гаснущими искрами, — поглядела на Гарбуша и улыбнулась.
Гномороб улыбнулся в ответ. Они достигли края полости, остановились, глядя назад, на безмолвное подземное кладбище и застывшие конусы света.
— Выходит, тут поселение у них было, — сказал Дикси. — Знать бы только, у кого «у них». А вон, впереди, галерея...