Схема имен Бога в «Эдипе Египетском» Афанасия Кирхера
1652–1654. Biblioteka Narodowa
В итоге епископ Роберт получил во владение замок Шерборн без магии и поединков. Дело было улажено через соглашение между спорящими сторонами, по которому граф Уильям отказался от своих притязаний в обмен на 2500 марок, или 1666 фунтов стерлингов, — примерно миллион фунтов стерлингов в пересчете на сегодняшний день[49]. Епископ Роберт не понес наказания за то, что снабдил своего защитника заклинаниями: единственным зафиксированным последствием стала клятва, которую Шоуэла заставили принести. По правде говоря, к XIV веку для разрешения споров о праве имущества поединки устраивали все реже, поэтому стороны могли надеяться, что соглашения получится достигнуть до начала сражения. Задержка, вызванная заранее разработанной тактикой Роберта, могла даже подтолкнуть их к мирному урегулированию вопроса. Как бы то ни было, не стоит упускать из виду этот случай и связанную с ним магию. Епископ Роберт явно гордился победой: она даже попала в список достижений на его надгробии. На медной мемориальной доске, которая до сих пор украшает его могилу в Солсберийском соборе, он изображен молящимся в окне замка, а в дверном проеме под ним стоит готовый к бою защитник. Надпись переводится с латыни следующим образом:
Здесь покоится Роберт Уайвилл… Среди прочих бесчисленных заслуг он, подобно бесстрашному воину, вернул упомянутой церкви Шерборнский замок, более 200 лет удерживавшийся военным насилием[50].
Несмотря на поэтическую вольность, с которой Роберт уподобляет себя воину, нанятому им для своей защиты, упоминание в надписи подтверждает, насколько серьезно епископ отнесся к вызову, брошенному церковной власти, и как гордился своим достижением. Это также показывает, что ради победы даже важные персоны готовы были прибегнуть к грязной тактике. Роберт прекрасно знал, что использование заклинаний противоречит правилам честного поединка и запрещается его религией. То, что он все равно решился так поступить, подтверждает, что судебная система подвержена коррупции. Дополнительные доказательства этому можно найти на примере дел Алейна, главы приората Бодмина, и Томаса Лейка.
Монументальная бронза Роберту Уайвиллу, епископу Солсберийскому, в соборе (1375 г.). Серия монументальных бронз, охватывающая период с правления Эдуарда I до правления Елизаветы
1840. Waller, I. G; Waller, L. A. B. A series of monumental brasses, extending from the reign of Edward I. to that of Elizabeth
Заклинания использовались не только в судебных делах, решавшихся через испытания. В магических писаниях и сборниках рецептов средневекового периода перечислены амулеты и талисманы, которые могли помочь апеллянту или ответчику во время судебного процесса. Они различались по сложности и доступности. Один из рецептов предписывает собирать растение гелиотроп, только когда на небе видно созвездие Девы, и заворачивать в лавровые листья вместе с волчьим зубом. Считалось, что если носить такой сверток на себе, то никто не сможет злословить о вас. Другое заклинание заключалось в том, чтобы трижды прочитать «Отче наш» и «Аве Мария», — тогда враги перестанут злословить, а если все равно продолжат, то носитель оберега сумеет им противостоять. Гораздо более простым обычаем было держать при себе веточку омелы, чтобы защититься от проигрыша в суде[51].
Каждый из этих методов, по-видимому, основан на предположении, что можно повлиять на мысли или мнение противника и таким образом заполучить преимущество. К сожалению, нам не известно, как именно это должно было произойти. Возможно, подобные меры делали человека более приятным, чтобы никто не захотел с ним судиться (даже если он был виновен). Возможно, чары должны были сделать его более устрашающим, чтобы враги не захотели вставать у него на пути. Включение лавра в первый рецепт могло быть связано с признанием свойств этого растения в классической литературе и указывать на то, что амулет дарует своему обладателю мудрость и красноречие.
Однако большинство рецептов не вдавались в такие подробности. Например, в обереге, найденном на Федьке Попове, заключенном в московской тюрьме в 1649 году, просто указан желаемый результат. На амулете виднелись слова: «Ивашка Роспопа прочетчи то письмо говорил что де то письмо учнет на себе носить и на суде де бывает виноватой прав а правой виноват», к которым позже добавили: «Да в том ж письме написано хто с тем письмом умрет, и тот человек избавлен будет муки вечные»[52]. Второе заклинание было навеяно страхом, что первая часть не сработает. Если бы Федьку признали виновным, то встроенная в заклинание защита спасла бы если не его жизнь, то хотя бы его душу. Известно, что Федька не умел читать, и потому, возможно, он полагался на магическое свойство самого предмета, а не на написанные слова. Это говорит кое-что важное о заклинаниях и о магии в целом: именно вера в их действенность в конечном счете подпитывала их силу.
Однако существовали и более прямые — и зловещие — методы победы в суде, которые применяли либо совершенно бесчестные, либо действительно отчаявшиеся. Один из таких случаев вновь изобличает неэтичное поведение отдельных церковнослужителей в борьбе со светскими соперниками. История переносит нас в 1440 год, в самое сердце Корнуолла.
Алейн был влиятельной фигурой — главой августинского приората в Бодмине, возведенного в честь Пресвятой Богородицы и святого Петрока. Происхождение этого монастыря действительно древнее: он уже существовал к моменту нормандского завоевания в 1066 году. Считается, что название Бодмин происходит из корнского языка, от словосочетания Bod-meneghy, и означает «обитель монахов». К середине XV века, когда настоятелем был Алейн, Бодмин мог похвастаться тем, что стал одним из крупнейших и богатых поселений в Корнуолле. Приор был крупным землевладельцем в этом районе и обладал как духовной, так и светской властью над многими жителями. Аббаты и приоры (а также их коллеги-женщины в женских монастырях), как правило, были хорошо образованными, исключительно способными, умеющими договариваться о пожертвованиях земли и строений с лордами, переживающими за свои бессмертные души и надеющимися, что их щедрость будет вознаграждена в следующей жизни[53]. Они также знали цену полученной земли и умело использовали это. Монастыри часто по примеру мирских землевладельцев собирали с арендаторов ренту и налоги. Сборы составляли десять процентов от их продукции и назывались десятиной. Огромные десятинные амбары, которые до сих пор усеивают ландшафт Северной Европы, свидетельствуют о том, какой доход приносило подобное управление землей. Однако такое богатство не означало, что религиозные институты были защищены от критики. Еще до Реформации в первой половине XVI века по всей Европе широко распространялось недовольство чрезмерной властью, которой обладали аббатства и монастыри. Обвинения раздавались и в адрес отдельных священнослужителей, злоупотреблявших ею, и приор Алейн, похоже, был одним из них.
Церковь Святого Петра в Бодмине, Корнуолл
Tim Knight / Shutterstock
Что именно послужило причиной спора, свидетелями которого мы станем, неясно, но из петиции в Канцелярский суд известно, что в 1440 году или ранее Алейну предъявили иск по «разбирательству против него». По сути, это было указание суду присяжных приступить к расследованию уголовного преступления. В роли священнослужителя Алейн в значительной степени освобождался от соблюдения светского законодательства, поэтому можно предположить, что он нарушил закон как светский землевладелец. В суд на него подал эсквайр по имени Ричард Фламанак, он же привлек адвоката, джентльмена Генри Хойгеса «из Бодмина, из графства Корнуолл». Алейн, в свою очередь, похоже, не обращался за юридической помощью. Вместо этого он обратился к священнику Джону Гарри, который в судебных документах значился «слугой упомянутого приора». Хотя Джон не был подкован в вопросах юриспруденции, он обладал другими ценными навыками. Он мог предложить своему господину «злые и коварные умыслы» и знания об «изощренных ремеслах колдовства, магии и чародейства». Удивительно, но ни Алейн, ни Джон не скрывали, что намереваются уничтожить Генри Хойгеса и тем самым разрушить судебный процесс Ричарда. И похоже, заклинания Джона подействовали: судя по всему, из-за него Генри «сломал ногу и испытывал такую сильную боль, что из-за этого стал переживать за свою жизнь». Но физическая боль лишь ознаменовала начало. Джон дал понять, что если адвокат продолжит тяжбу, то исход будет фатальным, так как он направит магические усилия на то, чтобы Генри «свернул шею»[54].
Генри считал, что его жизнь в опасности и что Джона необходимо остановить. Однако интересно то, как он сформулировал свое прошение в Канцлерский суд. Будучи истинным юристом, Генри сделал акцент на том, что Джон пытается воспрепятствовать правосудию, и подчеркнул, что если это останется безнаказанным, то Джон с Алейном подорвут верховенство закона. В своем обращении он просил лорда-канцлера «принять во внимание тот вред и ущерб, который [Джон Гарри] наносит вашему вышеуказанному просителю; а также тот вред, который может постигнуть после этого его, а также всех других, включая самого истеца и адвокатов в пользу нашего светлого властителя Короля и его клиентов во всех делах в случае необходимости»[55]. Хотя, как и следовало ожидать, он жаловался на жестокое обращение и поступавшие ему угрозы, поразительно, что Генри, похоже, был искренне обеспокоен тем, что заклинания могут повлиять на исход других судебных процессов в будущем: это поставит под угрозу верховенство закона и порядка. Подобные прошения, а также церковные запреты на поведение такого рода показывают, насколько серьезно воспринималась магия: ее считали могущественной силой в системе правосудия. Но Генри тоже, должно быть, сильно испугался: его тело и разум пострадали от заклинаний, и он, похоже, не сомневался, что его жизнь подвергнется опасности, если Джона никто не остановит.