Как и во многих других делах Канцлерского суда, копия прошения сохранилась, а то, что за ней последовало, — нет, поэтому неизвестно, как отреагировал канцлер. Приорат Бодмина продолжал процветать, пока его не распустили в 1539 году в рамках Реформации, начатой Генрихом VIII, но оставался ли Алейн его настоятелем или был смещен с должности в результате очевидной коррупции, остается загадкой. Возможно, как и епископ Роберт Уайвилл, Алейн легко отделался и ему позволили продолжать исполнять свои обязанности. Однако в чем мы можем не сомневаться, так это в том, что Алейн и Джон Гарри были не первыми и не последними, кто использовал магию для того, чтобы одержать победу в судебном процессе. Беспокойство по поводу применения колдовства в суде продолжалось и в раннее Новое время, достигнув апогея в XVII веке. Похоже, никто не был застрахован от коррупции и магического вмешательства в судебные процессы — даже сам король.
К каким последствиям может привести попытка запутать монарха? В 1619 году человек по фамилии Пикок узнал об этом на собственном опыте. Подробности о жизни Пикока скудны: большая часть того, что нам известно, взята из письма лорда-канцлера Фрэнсиса Бэкона Якову I и слухов королевского двора. Оттуда можно почерпнуть, что Пикок был «очень деловитым парнем с мозгами», работал школьным учителем и служителем церкви, прежде чем привлек внимание сэра Томаса Лейка, младшего министра по внутренним делам и до недавнего времени доверенного фаворита короля[56]. Похоже, что отношения Пикока и Лейка начались, когда последний находился в самом разгаре кризиса. Но чтобы понять важность услуг Пикока, необходимо окунуться в сложный и полный опасности мир политики и аристократии.
Томас Лейк поднялся до государственного чиновника и королевского фаворита, обладая относительно скромным происхождением. Он родился в шумном портовом городе Саутгемптоне в 1567 году в семье мелкого таможенного чиновника и окончил местную среднюю школу. Как и печально известный Томас Кромвель за поколение до него, он поднялся по лестнице сначала тюдоровского, а затем и стюартовского общества, благодаря своим способностям талантливого управляющего. Когда в 1603 году Яков VI Шотландский сменил Елизавету I на посту правителя Англии (став таким образом Яковом I Английским), Томас был в составе приветственной делегации, отправленной на север, чтобы познакомить Якова с его новым королевством. Ему быстро удалось добиться расположения новоиспеченного короля и даже получить должность в правительстве. В 1591 году Томас женился, связав себя узами брака с великолепной Мэри Райдер, дочерью олдермена и впоследствии мэра Лондона, и у пары родилось как минимум трое детей. В течение следующего десятилетия семейство Лейк, казалось, уверенно шло к успеху, кульминацией которого стал чрезвычайно выгодный брак их дочери Энн с Уильямом Сесилом, шестнадцатым бароном де Рос. Уильям был правнуком фаворита Елизаветы I Уильяма Сесила, лорда Бергли. Сесилы сохранили свое положение и при Стюартах: сын Бергли Роберт в разные годы правления Якова I занимал посты государственного министра, лорда-хранителя печати и лорда-казначея Англии. Объединившись с Сесилами, семейство Лейк породнилось с одной из главных династий в стране.
Король Англии Яков I. Гравер — Карел ван Маллери Нидерландский, натурщик — Яков I, король Англии, Шотландии и Ирландии Британской
Около 1603. The Metropolitan Museum of Art
К сожалению, то, что хорошо выглядело на бумаге, оказалось куда менее удачным на деле. Уже через год стало очевидно, что молодожены, Энн и Уильям, не вызывают друг у друга ничего, кроме презрения. Судя по тому, что выяснилось в ходе расследования в 1619 году, можно допустить, что не обошлось и без измены. Более того, предполагаемый роман был решительно неприемлем: Энн утверждала, что ее муж прелюбодействовал со своей приемной бабушкой Фрэнсис, герцогиней Эксетер. Обвинение не настолько необычно, как может показаться: Фрэнсис, вторая жена Томаса Сесила, дедушки Уильяма, была младше мужа на тридцать восемь лет. Независимо от того, были слухи о романтической связи правдой или нет, она производила впечатление умной женщины, которая, несомненно, активно интересовалась делами своего приемного внука. Тем не менее в раннее Новое время семейные узы, установленные с помощью брака, приравнивались по своей значимости к кровному родству, поэтому мысль о том, что Уильям мог переспать с женой своего деда, казалась вопиющей и расценивалась как кровосмешение.
По какой бы причине изначально ни произошел разрыв между Энн и Уильямом, семья Лейк не была готова признать, что их проект полностью провалился. Энн вернулась в родовое поместье в 1617 году и принялась вместе с родителями искать способы использовать неудавшийся брак в своих интересах. Уильям заложил недвижимость, богатое поместье Уолтемстоу в Эссексе (ныне на севере Лондона), своему тестю, чтобы помочь финансировать дипломатическую миссию в Испанию в 1616 году, и семья Лейк давила на него с требованием переписать имущество на Энн, предположительно в обмен на развод. Возможно, Энн и ее мать, Мэри, также угрожали публично заявить об импотенции Уильяма, если он не откажется от поместья. Лорд Рос уже был готов смириться с потерей своих земель, лишь бы все поскорее закончилось, но информация дошла до Фрэнсис и его деда. Теперь Фрэнсис принялась делать все возможное, чтобы помешать этому плану, подставляя себя под прицел Лейков. Именно тогда появились обвинения в неподобающих отношениях между ней и Уильямом.
В 1618 году вся эта ситуация была доведена до сведения короля Якова. Фрэнсис и Томас Сесил заявили о шантаже и коррупции; семья Лейк утверждала о прелюбодеянии, кровосмешении и покушении на Энн (якобы спланированном Уильямом и Фрэнсис после того, как Энн узнала об их интрижке). Уильям не смог дать показания в свою защиту, сбежав в начале того же года в Италию, чтобы порвать отношения, и спустя недолгое время там скончался. Вскоре стало очевидно, что предоставленные Энн и Мэри доказательства связи между ним и Фрэнсис в лучшем случае были сомнительными, а в худшем — подложными. Письмо с собственным признанием в измене, якобы написанное Фрэнсис, которое предъявила Энн, оказалось сфабрикованным, как и показания служанки Энн, Сары Свортон. Сара утверждала во время расследования Звездной палаты[57], что стала свидетельницей того, как Фрэнсис призналась во всем в доме Уильяма и Энн в Уимблдоне, но, когда король сам приехал туда, оказалось, что занавеска, за которой служанка якобы пряталась, слишком коротка, чтобы ее скрыть. После этого положение семьи Лейк стремительно ухудшилось[58].
Должно быть, в этот момент Лейки почувствовали, что их загнали в угол и дело обречено на провал. И аристократия, и жители Лондона с интересом следили за скандалом. Падение влиятельной семьи, увлечение непристойными подробностями и искренняя озабоченность моральным разложением в самом сердце правительства Стюартов превратили это дело в предмет всеобщего обсуждения. На улицах распевали баллады, большинство из которых были шокирующе неприличными и женоненавистническими, они клеймили Мэри Лейк и Энн Рос настоящими злодейками[59]. Когда их репутация пошатнулась, а расследование обернулось против них, семья Лейк была готова на отчаянные шаги. Сэр Томас предложил 15 000 фунтов стерлингов Джорджу Вильерсу, герцогу Бекингему и неизменному фавориту Якова I, чтобы тот ходатайствовал перед королем от его имени. Это была невероятная сумма, эквивалентная сегодня примерно 2 миллионам фунтов стерлингов, но, несмотря на такое предложение, Вильерс изначально отказался ввязываться. В том был и тактический смысл: чем меньше фаворитов в окружении короля, тем выше вознаграждение для избранных, но, вероятно, Вильерс также понимал, что дело проигрышное и не стоит его времени. Однако в конце концов мать Джорджа уговорила его побеседовать с королем, но беседа не дала плодов. Сумма, которую Томас был готов потратить, и неудача этой попытки показывают, насколько плачевным представлялось положение Лейков. Теперь, учитывая этот контекст, вернемся к нашему персонажу — Пикоку.
Как ни странно для XVII века, общественность почти не придавала значения использованию магии в этом деле. В дошедших до наших дней балладах имя Пикока вообще не встречается, как и в пьесе 1650-х годов, где упоминается этот скандал. Тем не менее нет причин сомневаться в том, что Пикок существовал и представлял реальную угрозу правительству короля Якова. О серьезности, с которой относились к ведуну, говорит письмо королю от сэра Фрэнсиса Бэкона: нам он известен прежде всего как философ, но в 1619 году он был лордом-канцлером Англии. Щепетильный и компетентный юрист, до того он в течение двух лет занимал пост генерального прокурора. Бэкон и возглавил расследование дела Пикока вместе со знаменитым адвокатом сэром Эдвардом Коком. Бэкон прославился как уравновешенный человек, избегавший таких крайних форм допроса, как применение пыток. Поэтому вызывает еще больше удивления тот факт, что Пикока он рекомендовал пытать.
Фрэнсис Бэкон. Уильям Маршалл
1640. National Gallery of Art
В письме от 10 февраля 1619 года дается уклончивый комментарий относительно того, что именно совершил Пикок, при этом ощутима тревога, охватившая Бэкона. Кок и Бэкон сообщают: «Мы продолжаем допрос Пикока… но, правда, еще не добрались до сути; и тот, кто не приложит все силы, чтобы распутать дело, подобное этому, не может иметь отношения ни к чести, ни к безопасности Вашего Величества… Если нельзя поступить иначе, то следует подвергнуть Пикока пытке. Он заслуживает этого так же, как и Пичем»[60].
Эдмунд Пичем был пуританским пастором, которого в 1614 году уличили в написании язвительной проповеди, осуждающей Якова I и предсказывающей его смерть и последующее восстание. Проповедь рассматривалась как измена и свидетельство заговора, и для выяснения его масштабов применялись пытки. В конце концов пришли к выводу, что Пичем действовал в одиночку, но его признали виновным в том, что он лично выступал за смерть короля. Тот факт, что Бэкон настолько серьезно отреагировал на предполагаемые преступления Пичема, показывает, насколько опасными их считали.