. Поэтому черные посты в целом не считались чем-то необычным или вызывающим порицание, особенно до Реформации. Проблема заключалась в том, что Элизабет использовала их силу в неблаговидных целях. Превратив черный пост в форму симпатической магии, она хотела спроецировать свои страдания на Эдмунда. В то время как ее тело испытывало боль, его чувствовало бы то же самое, но в десять раз сильнее. В то время как она слабела от недостатка пищи, он тоже заболевал и начинал угасать.
Предполагаю, Элизабет решилась на черный пост, так как ей казалось, что нет другого способа возместить причиненный ей вред. Хотя почти ничего не известно ни о маге, ни о жертве, совершенно очевидно, что в соотношениях сил наблюдался перекос. Эдмунд был мужчиной, судя по всему, со множеством родственников в округе, и он пользовался достаточным авторитетом, чтобы обратиться в местный церковный суд. Элизабет — женщина, вдова, которая не смогла отыскать шести соседей, выступивших бы в ее защиту. Однако это не значит, что у нее не было друзей: все, что требовалось от шести свидетелей, — честно подтвердить, что Элизабет не планировала черный пост. Если она публично заявила о таком намерении, как утверждал Эдмунд, значит, тот факт, что она не сумела найти шесть человек, которые бы опровергли это, просто означает, что никто не хотел идти на лжесвидетельство. Впрочем, Элизабет, похоже, была в относительной изоляции: либо она мало с кем дружила, либо, возможно, имела славу человека, способного причинить вред соседям. Проще говоря, она находилась на социальном дне, где добиться справедливости с помощью судебных или общественных инструментов оказалось сложно. Наверное, она считала, что выход остается лишь один — месть, а лучшим средством для этого представлялась магия.
Саймон Бенинг. Ecce Homo (букв. «вот человек»)
Около 1525–1530. The J. Paul Getty Museum, Los Angeles, Ms. Ludwig IX 19, fol. 164v, 83.ML.115.164v
Элизабет была далеко не единственной, кто пытался причинить кому-либо вред подобным образом. Двадцатью годами ранее в Мейдстоуне, в графстве Кент, ведунья Элис Хэвин попала под следствие за «празднование постов святых Ниниана и Георгия», чтобы наказать кого-то за кражу у ее клиента. Святой Ниниан (иногда встречается как святой Триниан) был ранним христианским миссионером в Шотландии, чей праздник 16 сентября ассоциировался с полным голоданием. Аналогично в 1507 году женщина из Фолкстона, также расположенного в Кенте, предстала перед судом за «соблюдение определенного поста, называемого черным постом, для отмщения врагам»[66]. Примечательно, что все постящиеся были женщинами. Хотя нанесение магического вреда не относилось к исключительно женским занятиям (как показал Джон Гарри в предыдущей главе), вполне логично, что многие женщины обращались к подобному способу. Как и в случае с Элизабет, к магии мести обычно прибегают те, кто ощущает себя бессильным или на волоске от гибели; те, у кого нет других вариантов или кто сомневается, что жалобы будут удовлетворены или хотя бы услышаны. Повсеместная мизогиния, присущая обществу Средневековья и раннего Нового времени, означает, что женщины ощущали все это чаще мужчин и искушение обратиться к менее традиционным средствам у них было сильнее. Само голодание также пользовалось большой популярностью среди женщин. Исследование показало, что, поскольку в Средневековье именно они, как правило, отвечали за приготовление пищи, влияние на питание стало их главным средством контроля — будь то в общине, в семье или в собственной жизни[67]. По этой причине религиозные женщины часто выбирали пост, чтобы выразить свою приверженность. Кажется логичным, что те, кто оказался в тяжелой ситуации и искал выход из нее с помощью сверхъестественных сил, прибегали к уже знакомой практике.
Антонио Виварини. Святой Петр Мученик изгоняет беса из женщины
1440–1455. The Art Institute of Chicago
Однако самым удивительным кажется тот факт, что ни одну из упомянутых женщин не обвинили в колдовстве и даже не подвергли суровому наказанию. Элизабет сначала отрицала обвинение в том, что она планировала черный пост, и, как мы видели, ей дали больше месяца, чтобы привести шестерых соседей, которые выступили бы в ее защиту. Найти их она, похоже, не смогла, а потому не явилась на следующее слушание. Хотя это кажется довольно очевидным признанием вины, суд остановил рассмотрение дела. Вместо сурового наказания он только лишил ее права посещать церковные службы. Как бы мы ни относились к церкви сегодня, тогда такое наказание совсем не считалось безобидным: оно означало, что Элизабет не могла причащаться или получать отпущение грехов, выходить замуж или иным образом принимать участие в религиозной жизни общины. Однако изгнание не носило постоянный характер: если она признавалась и каялась в содеянном, ее принимали обратно.
Отстранения от служб были стандартным наказанием, к которому обращались церковные суды, когда подозреваемый отказывался явиться. За год до этого тот же суд отстранил от служб Джона Стэнворта, потому что тот не ответил на обвинение в том, что он отец незаконнорожденного ребенка. Когда Стэнворт все-таки предстал перед судом и признался в «блудном сожитии» с любовницей, ему разрешили вернуться в церковь после четырех недель покаяния[68]. Это включало в себя участие в церковной процессии по воскресеньям; ее полагалось возглавлять «босиком и в льняной одежде, не более чем в платье, с восковой свечой стоимостью 2 пенса, которую после этого должно отдать в руки викария Бернли [его местной церкви]»[69]. Элизабет за черный пост полагалась похожая епитимья, возможно, количество дней варьировалось в зависимости от тяжести проступка.
Предположим, что одной из причин, по которой Элизабет не наказали более сурово, является именно эпоха, когда она совершила проступок. В 1519 году в Англии занятие магией не считалось светским преступлением, только моральным. В то время как церковные суды отвечали за преступления, порочащие душу, светские суды — под председательством представителей монарха, а не церкви — занимались материальными делами, но не имели достаточной юрисдикции в отношении колдовства. Более того, только светские суды могли назначать телесные наказания и конфисковывать имущество, поэтому, пока магия Элизабет не причиняла физического вреда, ей они не грозили. Церковные суды обычно назначали наказания, основанные на чтении молитвы (чаще всего Розария), физических нагрузках (например, разгрузка шифера с двух вьючных лошадей в местную церковь) или ритуальном унижении (наподобие процессии, описанной выше). Это были вовсе не легкие наказания: они изнуряли как тело, так и психику, потому что влияли на положение человека в обществе. Однако оставались явно предпочтительнее, чем тюремное заключение, четвертование и казнь, к которым могли приговорить светские суды. Эдмунд Паркер должен был знать возможные последствия доноса на Элизабет и, вероятно, считал их незначительными, учитывая намерения соседки. Однако публичного порицания и религиозного исправления, которым подверглась бы Элизабет, могло оказаться достаточно, чтобы удержать ее от новых попыток навести на кого-нибудь порчу.
Только после того, как в 1530-х годах английская церковь разорвала отношения с Ватиканом, магия стала светским преступлением. В рамках Реформации, начатой Генрихом VIII, власть церкви радикально сократили, а вместе с ней сократилась и ее судебная юрисдикция. Хотя церковные суды продолжали работать вплоть до XIX века, к светским властям переходило все больше их обязанностей. Первый светский Билль против заговоров и колдовства, чародейства и заклинаний был принят в 1542 году, в конце правления Генриха VIII. Билль объявил вне закона ряд магических практик — раньше к ним относились терпимо или лишь незначительно за них наказывали. В их число входили многие действия, о которых мы говорим в этой книге: например, поиск потерянных вещей и зарытых сокровищ, склонение людей к «незаконной любви» с помощью «призывов и обращений к духам, колдовским чарам или магии». Теперь смертная казнь назначалась за каждое из этих преступлений, как и за (несомненно, более ужасное) деяние, заключающееся в попытке «извести или уничтожить человека телесно или нанести вред ему или его вещам»[70]. За подобное казнили еще до 1542 года, но смертный приговор редко выносился за само заклинание. Например, когда в 1538 году Мейбл Бриггс казнили за черный пост, это произошло потому, что она пыталась убить короля и Томаса Говарда, герцога Норфолка; именно ее изменнические намерения стали причиной ее казни, а не метод, который она для этого использовала. В действительности, несмотря на то что билль 1542 года предусматривал казнь за использование магии, он никогда не применялся в полной мере. Никого не казнили по закону о колдовстве Генриха VIII; фактически он был отменен пятью годами позже, после прихода к власти Эдуарда VI. Но в 1563 году, при Елизавете I, колдовство и магию снова причислили к светским преступлениям.
Акт Елизаветы «Против колдовства, заклинаний и ворожбы» был одновременно и более суровым, и более мягким, чем закон Генриха. В нем смертная казнь применялась только к тем, кого уличили в причинении вреда с помощью колдовства, а за другие виды магического воздействия полагался год тюремного заключения. Тем не менее он соблюдался гораздо строже, чем предыдущий закон, — возможно, потому, что риск казни ведуна, если на него донести, был меньше. Важно помнить, что в сознании людей раннего Нового времени, в том числе и судей, практические маги имели мало общего со злобными ведьмами. В то время как ведьм боялись и часто приговаривали к смертной казни — повешению в Англии, сожжению в Шотландии и других частях континентальной Европы, — с ведунами этого почти не случалось