Тем временем заклинание подействовало на Пейдж так, как она и опасалась. Ей хватило сил справиться, но теперь она открыто объявила девочку своей дочерью: «Это мое дитя, ибо она была мертва, а я нет». Она дала ей жизнь, как мать, подарив ей будущее, которого иначе та бы лишилась. Неизвестно, как отнеслась к ее заявлению Райт, но, рискнув всем ради спасения девочки, Пейдж явно установила с ней прочную связь. Она так гордилась успехом, что не могла не похвастаться им в своем окружении. Возможно, именно благодаря ее огласке история дошла до церковных властей, и именно потому она добралась и до нас.
Этот случай открывает ряд фактов о работе ведунов. Принцип переноса лежал в основе методов как Элизабет Пейдж, так и ведуньи, которая ухаживала за Фердинандо Стэнли. Забрать недуг у пациента и поместить его в другое живое существо — распространенный прием в целебной магии, особенно в борьбе со сверхъестественными болезнями. Возможно, он берет начало с истории об Иисусе и гадаринском бесноватом, когда Иисус изгнал из одержимого человека бесов, говоривших о себе «имя мне легион, ибо нас много», и кинул их в стадо свиней. Свиньи, обезумев, бросились в море и утонули, уничтожив тем самым легион, а одержимый полностью исцелился. До этого он постоянно мучился, блуждая «среди могил и по горам, и ночью и днем, завывал и рассекал себя камнями». Но после того, как легион оставил его, он снова смог одеваться, разговаривать и спокойно общаться с другими людьми[95].
Чудо гадаринских свиней. Иллюстрация из Евангелия
1000. The J. Paul Getty Museum, Los Angeles, Ms. 9, leaf 1, 85.MS.79.1.recto
Бессмысленно пытаться определить, какой диагноз ему поставили бы современные медики: лекари в XVI веке согласились бы с автором Евангелия, что он был одержим. Важно то, что они повторяли действия Иисуса, используя одну и ту же формулу. И Пейдж, и безымянная ведунья считали своих пациентов заколдованными, полагая, что в них вселились дьявол или бесы, насланные недобрым колдуном. Ведуньи использовали собственное тело в качестве сосуда, чтобы запереть в нем злых духов, и затем искали способ очистить его от них. Либо с помощью молитвы — что, по сути, представляет собой экзорцизм, — либо передавая демонов, обычно какому-либо животному. Использование животных как хранилища для болезней было распространенной практикой среди ведунов XVI–XVII веков. Так, Кэтрин Томпсон и Энн Невельсон, целительницы из Нортамберленда, предпочитали прикладывать ко рту больного клюв белой утки и читать заклинания до тех пор, пока оно полностью не вытягивало недуг[96]. Другие брали мочу заколдованного пациента, смешивали ее с мукой и скармливали получившийся «мочевой пирог» бродячей собаке. Таким образом проклятие переносилось с человека на животное: если заклинание срабатывало, то, к сожалению, собака умирала, а пациент выздоравливал.
Другой любопытный факт, который можно извлечь из дела Пейдж, заключается в том, что, хотя она явно прославилась как целительница, ее муж, судя по всему, не одобрял ее занятий. То, что ей пришлось дожидаться, пока мистер Пейдж ляжет спать, прежде чем приступить к колдовству, говорит либо о том, что он был требовательным супругом и заставлял ее работать до полуночи, либо о том, что ей приходилось скрывать от него свое занятие. Учитывая, что это происходило в середине 1550-х годов, когда в европейском обществе уже прочно укоренилось представление о зловредности колдовства, возможно, мистер Пейдж не одобрял занятий жены, потому что та рисковала попасть под обвинение. Однако, как мы видели в предыдущей главе, закон Генриха VIII о борьбе с колдовством был отменен в 1547 году, так что светского наказания опасаться не приходилось. К тому же Пейдж не очень-то сохраняла все в тайне после того, как заклинание сработало. Возможно, скрытность от мужа была необходима потому, что он беспокоился о ее здоровье: зная, как много требуют от нее эти заклинания, он не хотел, чтобы она страдала.
В то время как об истинных причинах, по которым муж Пейдж пытался помешать ей заниматься магией, остается только догадываться, совершенно очевидно, что Элизабет Райт сильно переживала за жизнь дочери, а Пейдж сострадала ей достаточно, чтобы согласиться помочь. Нежность и любовь не были чужды людям прошлого. Историк-специалист по Средневековью Филипп Арьес в 1960-х годах предположил, что семьи эпохи Средневековья и раннего Нового времени старались не привязываться к младенцам, не желая эмоционально в них вкладываться, так как те могли быстро уйти из жизни. Это предположение основано на приблизительной оценке смертности детей до десяти лет, составлявшей тогда 40–50%. При таких показателях (они могли быть еще выше во время голода или эпидемий) вполне понятно, что люди привыкли к смерти. Эмоциональное отключение части себя до тех пор, пока не появится шанс, что ребенок выживет, возможно, имело смысл и было необходимо для психики.
Однако история Райт и Пейдж наглядно показывает, что такие предположения ошибочны. Даже в мире, где царили болезни и нестабильность, люди оставались людьми: они любили и заботились друг о друге, даже если рисковали друг друга потерять. Сохранилось достаточно записей о том, как обеспокоенные родители обращались к магии, чтобы вылечить детей, что подтверждает: они испытывали то же чувство привязанности, которое знакомо нам[97]. В 1538 году отец по фамилии Хампер из города Рай в Суссексе обратился за помощью к местному викарию, поскольку его ребенок заболел коклюшем[98]. В результате на викария был составлен протокол за нелегальную практику, но это не помешало ему три раза напоить ребенка святой водой из церковной чаши. А Джон Уэйд и его жена в 1590 году совершили двадцатимильное путешествие из Коггешелла в Колчестер, чтобы посоветоваться с ведуном по поводу своего больного ребенка. По всей видимости, чародей, некий мистер Шереман, дал им рецепт волшебного средства, чтобы помочь. Есть свидетельства того, что некоторые ведуны специализировались на детских болезнях, о чем говорит постоянный приток обеспокоенных родителей, ценивших их знания.
В этих историях все действия родителей диктуются не только привязанностью, но и сильным отчаянием. Несмотря на то что в рассматриваемый нами период понимание человеческого тела развивалось, по-прежнему существовали множество болезней, которые не поддавались объяснению и лечению. Самые эффективные лекарства снимали симптомы, а не лечили основную причину, поэтому, хоть больного лихорадкой и можно было успокоить или облегчить его судороги, в конечном счете оставалось лишь надеяться, что организм сам справится с болезнью. Люди ощущали себя беспомощными, наблюдая за страданиями близких, и не стоит удивляться тому, что в попытке найти лечение они были готовы обращаться к колдовству.
Вторым по частоте после поиска медицинской помощи для детей было обращение к ведуну для своего супруга. В этой книге встречается несколько несчастливых браков, но наряду с ними хватало и тех, в которых муж и жена были друг к другу привязаны, нуждались друг в друге. Действительно, смерть одного из супругов могла означать физические сложности для второго. Традиционное разделение труда в Европе сводилось к тому, что женщины вели хозяйство, выполняли домашнюю работу и занимались кустарным производством вроде пивоварения или прядения; мужчинам отводились занятия за пределами дома, например торговля или тяжелое сельское хозяйство. Несмотря на определенные ограничения, разделение имело практические основания. Те приспособления, которые сегодня облегчают нам жизнь и кажутся сами собой разумеющимися, в прошлом просто не существовали. Это может показаться очевидным: во времена до электричества, конечно, не было ни пылесосов, ни стиральных машин. Но представьте и то, что отсутствовала элементарная инфраструктура. К домам не была подведена вода: ее приходилось набирать из близлежащих ручьев, колодцев или озер. Не было возможности в два счета нагреть дом или печь: приходилось разжигать и поддерживать огонь в открытых очагах и готовить на них. Топливо для костров собирали: рубили дрова, выкапывали торф из земли, сушили навоз животных. Пища редко поступала в дом в готовом виде — например, кур, если их не выращивали в собственном хозяйстве, приносили живыми, затем убивали, ощипывали и готовили. До XII века, когда ветряные мельницы наконец-то появились в Северной Европе (к тому моменту такая технология использовалась на Ближнем Востоке уже сотни лет), все зерна, прежде чем превратить их в хлеб, нужно было вручную перемолоть в муку. Даже после того, как мельницы ускорили трудоемкий процесс, все равно следовало добраться до ближайшей, чтобы перемолоть пшеницу или полбу. И не стоит забывать, что злаки сеялись, выращивались и собирались вручную.
Это означает, что в то время одинокому человеку оставалось лишь выживать. Некоторые религиозные люди выбирали уединение, но даже они сводили концы с концами только благодаря милостыне путников и исповедников. Распространенным способом выживания представлялось объединение в хозяйства и семьи. «Женская работа» — кормить, одевать и обслуживать семью — была постоянной и тяжелой, без нее не могли обойтись ни муж, ни престарелые родители, ни дети. Ровно так же была необходима и «мужская работа» — вспашка полей, уход за крупным скотом, строительство и ремонт зданий. Таким образом, потерять супруга или супругу в то время значило почти то же, что потерять руку. Хозяйство, в котором недоставало человека, умеющего прясть или шить, поддерживать огонь, выращивать урожай и животных, рисковало перестать существовать.
Врачи пускают кровь из руки женщины в комнате, заставленной аптечными банками. Картина маслом Эгберта ван Хемскерка
XVII в. Wellcome Collection