Такие произведения, как лэ Марии Французской, явно предназначались для развлечения аристократии. Поэтесса, жившая в XII веке, Мария Французская, возможно, пользовалась покровительством короля Англии Генриха II. Ее лэ — короткие рифмованные сказания, в основном о потерянной и обретенной любви, в которые часто вплетены фантастические элементы, такие как оборотни и мужчины, способные превращаться в птиц. Эти истории, вероятно, придумала не она — как и легенды о короле Артуре из Уэльса и Корнуолла, они были частью давней бретонской устной традиции. В разных версиях они нашли отклик во всех слоях общества и звучали как у скромных домашних очагов, так и в больших залах рыцарей и лордов. Дошедшие до нас письменные версии — это лишь оттиск, лишь одно представление, запечатленное во времени. Сложно сказать, отражают ли они более широкую традицию повествования в Средние века; также остается неизвестным, разделяли ли люди более низких социальных слоев позицию по отношению к магии в этих историях. Но, учитывая, насколько часто они обращались к ведунам, можно предположить, что во многих сказаниях магия рассматривалась в положительном свете.
Такое же пересечение придворных и народных развлечений мы находим и в произведениях Джеффри Чосера. Сын преуспевающего лондонского виноторговца, Чосер работал писарем и посланником при королевском дворе. Он совершал дипломатические миссии в Италию от имени Эдуарда III и пользовался покровительством как Эдуарда, так и его преемника Ричарда II. В «Кентерберийских рассказах» содержится множество историй, почерпнутых из различных источников, таких как произведения Джованни Боккаччо и Петрарки, жития святых и легенды о короле Артуре. Многие из них имели народные варианты, а разнообразный социальный состав кентерберийских паломников отражает широкий разброс взглядов на средневековую жизнь.
Якоб Хоубракен. Портрет Джеффри Чосера
1741. The Rijksmuseum
Как и следовало ожидать, в нескольких «Рассказах» присутствует служебная магия. Один из моих любимых — история Франклина, повествующая об отношениях между бретонским рыцарем Арвирагом и его женой Дориген. Они искренне любят друг друга, но, как и положено средневековым военным сословиям, Арвираг вынужден отправиться в Британию, чтобы показать себя в сражении, а Дориген остается дома. Она становится одержимой острыми скалами, огибающими побережье Бретани, и убеждена, что корабль Арвирага разобьется о них, когда он попытается вернуться к ней. Тем временем оруженосец по имени Аврелий вожделеет Дориген и уговаривает ее переспать с ним. Дориген твердо намерена хранить верность Арвирагу, но при этом опасается нажить себе врага, и потому ставит перед Аврелием невыполнимую задачу: если он сможет убрать все камни с береговой линии, она поклянется, что отдастся ему. Стремясь овладеть ею, Аврелий ищет мага. Один молодой образованный человек утверждает, что способен совершить такое чудо, но взамен требует непомерную плату в тысячу фунтов. Оруженосец соглашается, и маг приступает к делу. Используя силу астрологии, он поднимает уровень моря настолько, что скалы полностью исчезают под водой. Дориген убита горем: она не ожидала, что обещание придется исполнить, и попала в ловушку.
Тут становится ясно, что появление в истории ведуна не предвещает ничего доброго. Его магия разрушит влюбленную пару, а сам он настолько алчен, что его гонорар разорит клиента. Но именно здесь и происходит поворот сюжета. Аврелий, до сих пор изображавшийся бездушным, самонадеянным и черствым по отношению к женщине, которая явно не хочет иметь с ним ничего общего, наконец понимает, что Дориген не разделяет его страсти. Ему становится стыдно за свои действия, и он освобождает ее от клятвы, а затем переключает внимание на то, как рассчитаться с магом. Во время визита к ведуну он рассказывает ему обо всем, и тот в свою очередь проявляет жалость и соглашается отказаться от платы. Сказание завершается вопросом: «Скажите, самым благородным вам кто показался?»
По современным меркам «Рассказ Франклина» не отличается особой романтичностью. Однако для XIV века он поразителен тем, какой властью наделяется главный женский персонаж, а также выводом, что любой может быть добрым и благородным. Более того, проблема здесь не в магии, а в том, что Аврелий намерен сделать с ее помощью.
Трагическая история жизни и смерти доктора Фауста
1620. Wellcome Collection (по лицензии CC BY 4.0)
Такое спокойное отношение к магии куда реже встречается в XVI и XVII веках, судя по тому, как она представлена на лондонской сцене. Это не значит, что маги изображались исключительно в негативном свете: не каждая пьеса была столь пессимистичной, как «Макбет» Уильяма Шекспира с его «черными, полуночными ведьмами» или «Доктор Фауст» Кристофера Марло. Большинство драматургов сочли необходимым высказать различные мнения о том, действительно ли человек, занимающийся магией, может быть хорошим, или же он, из-за самого факта соприкосновения со сверхъестественными силами, обязательно должен быть злом.
Неоднозначный образ ведунов в пьесах, на которых я сосредоточила свое внимание, скорее всего, — прагматичное решение авторов. Они писали в период между 1580 и 1610 годами, когда судебные процессы над ведьмами в Англии достигли пика. Общественный интерес к силе ведьм и других магических практиков был высок, что подогревалось как страхом, так и жаждой сенсационных развлечений. Драматурги ориентировались на разнообразную, преимущественно лондонскую публику, чьи взгляды на служебную магию варьировались. Некоторые зрители раньше посещали ведунов, и поэтому откровенное высмеивание магов и тех, кто к ним обращается, могло оттолкнуть часть аудитории. В то же время другие воспринимали подобную магию в лучшем случае как шарлатанство, а в худшем — как союз с дьяволом, сродни тому, что заключают ведьмы. Им был бы столь же чужд спектакль, однозначно представляющий ведунов в положительном свете. Успех или провал пьесы полностью зависел от одобрения публики: если зрители отвергали премьеру, то вряд ли ее бы поставили снова — по крайней мере, без существенной переработки. Вот почему тот факт, что в большинстве пьес с участием ведунов представлены оба взгляда на допустимость магии, говорит, что это была необходимая уступка в угоду зрителям.
Хотя в нашем представлении о драматургии раннего Нового времени доминируют произведения Шекспира и Марло, в свое время они были лишь двумя из многих авторов, утолявших жажду развлечений массовой аудитории. В конце XVI и начале XVII века выпускались сотни пьес, и в десятках из них в основе сюжета лежала магия. Я остановлюсь на двух произведениях, написанных в наиболее активный период творчества Шекспира, которые — что важно — давали ведунам ведущую роль. Пьесы Джона Лили «Матушка Бомби» (ок. 1594) и Томаса Хейвуда «Мудрая женщина из Хокстона» (ок. 1604) пользовались большим успехом, их ставили «множество раз» в Лондоне и, возможно, в других местах, а затем напечатали для чтения и исполнения дома[204]. В пьесах затрагиваются вопросы, как работают ведуны, обладают ли они теми силами, о которых заявляют, и значат ли что-то для общественного блага или зла. Более подробное изучение этих произведений позволяет понять, что население думало о служебных магах, поскольку здесь отражены некоторые из противоречивых взглядов и непрекращающихся споров вокруг колдовства.
Обе пьесы — легкомысленные романтические комедии. В них есть сбитые с толку личности и конфликт любовных интересов, глупые соседи и остроумные слуги, а в финале — грандиозное разоблачение со счастливым концом. Их отличает то, что все персонажи объединяются вокруг ведунов, чьи имена легли в название пьес. Матушка Бомби — застенчивая, хрупкая женщина, явно списанная с кого-то из реальной жизни, она постоянно помогает решать проблемы своим соседям — от служанки, потерявшей серебряную ложку, до дочери джентльмена, которая просит погадать ей по руке. Мудрая женщина из Хокстона (ее не называют по имени) также соответствует реальности, хотя она гораздо более напыщенная и коварная, чем Бомби. Она живет в доме в Хокстоне, в деревне к северу от Лондона, которая когда-то была популярна среди любителей однодневных поездок в сельскую местность. Пользуясь незаметным, но удобным расположением недалеко от города, она предлагает целый ряд услуг: например, предсказывает мужчине, сможет ли он завоевать любимую, а женщине — сколько мужей у той будет. Но она занимается и другими общественными задачами, в том числе принимает беременных и подыскивает дома для их незаконнорожденных детей после появления на свет. Есть также намек на то, что она содержала бордель[205]. Предсказания Мудрой женщины, как и подобные услуги матушки Бомби, отражают деятельность реальных магов и озвучивают мнение о том, кто они такие и чем занимаются.
Несмотря на похожий материал для работы, драматурги явно не совпадают в своем отношении к ведунам. Матушка Бомби Джона Лили говорит загадочно, но всегда правдиво и искренне. Она преследует интересы своих клиентов и, очевидно, пытается лишний раз не вмешиваться в их дела. Это в основном положительный образ, в котором на первый план выведены доброта и простота магических практиков. В голосе Томаса Хейвуда между тем звучит скептицизм. Он ставит под сомнение благопристойность и искренность Мудрой женщины, всячески подчеркивая, что, хотя по всему Лондону практиковали ведуны, большинство из них — мошенники. Хейвуд вставляет речи, где, подобно Реджинальду Скоту в «Разоблачении колдовства», развенчивает мнимые уловки, которыми чародеи обманывали клиентов. Например, в следующем отрывке Мудрая женщина объясняет секрет своего сверхъестественного предсказания в делах клиентов.
Люси. Но зачем ты соорудила этот маленький чуланчик рядом с дверью, где можно сидеть и слышать каждое слово, сказанное всеми, кто тебя спрашивает?