*** *** ***
Мы пятеро лежали на койках в медицинском крыле Крепости. Когда, хромая, мы все же добрались до замка с залитой кровью чешуей, грязные и облаченные в восхитительный аромат падали, смешанный с бензином и копотью, Дулиттл чуть не получил аневризму при виде нас.
Нас силой забрали в больничное крыло и заставили лечь в кровати. Даже Асканио, который отделался легче остальных. Дулиттл со своими помощниками осмотрел нас и быстро определил, что у Рафаэля — ожог второй степени, у меня — перелом плечевой кости, у Романа — обезвоживание и сотрясение мозга, а у Кейт — два сломанных ребра, ушиб бедра и ее колено снова вышло из строя. А потом в дверном проеме появился Кэрран.
Гнев Царя Зверей был поистине ужасным зрелищем. Кто-то орал, кто-то разбивал предметы, Кэрран же погружался в это холодное, леденящее кровь спокойствие. Его лицо превращалось в плоскую маску, а глаза становились раскалённой преисподней чистого золота. Если вы смотрели на него дольше двух секунд, ваши мышцы напрягались, колени начинали дрожать, и вам приходилось бороться с желанием свернуться в клубочек. Было проще отвести взгляд в пол, но я этого не сделала. Кроме того, он не злился на меня. Он даже не злился на Кейт. Он был зол на Анапу. Я не сомневалась, что, если бы он мог схватить бога в этот момент, он бы разорвал его пополам.
— Это всего лишь ребра, — сказала ему Кейт. — И они же не сломаны навсегда. Просто перелом.
— И бедро, — добавил Дулиттл. — И колено.
Вот так. Не ждите пощады от медового барсука.
— Как долго тебе нужно, чтобы она оставалась тут? — Кэрран посмотрел на Дулиттла.
— Она может отправиться в свои апартаменты, если не покинет их, — сказал Дулиттл. — Я больше ничего не могу сделать, пока магия не вернется. Она должна оставаться в покое, пока я не вылечу ее.
— Она будет. — Кэрран потянулся к Кейт. — Эй, детка. Ты готова?
Она кивнула. Кэрран просунул руки под нее и осторожно приподнял, как будто она ничего не весила.
— Нормально? — спросил он.
Она обняла его за шею.
— Как нельзя лучше.
Он забрал ее и ушёл.
— Итак, юная леди, как вы сломали себе руку? — спросил меня Дулиттл.
— Она пыталась уберечь Кейт от того, чтобы быть съеденной, — ответил за меня Рафаэль.
— Достойное дело. — Дулиттл посмотрел мне в глаза. Я сидела, как на иголках, ожидая, что же последует дальше.
— Ты знала, что у тебя сломана рука? — спросил он.
— Да.
— И ты, случайно, не делала перевязку на указанную руку, пытаясь удержать ее на месте?
О боже.
— Нет. Я была слишком занята.
— Что ты делала этой рукой? — спросил Дулиттл.
— Копала. — И было чертовски больно, но тогда убийство драуга было важнее.
— Ты находилась в состоянии стресса? — уточнил Дулиттл.
— Я пыталась закопать останки гиганта-нежити, чтобы не дать ему неистовствовать в загородной местности и поедать случайных людей на своем пути. Было бы намного проще, если бы вы просто сказали мне, к чему вы клоните, чтобы мы могли двигаться дальше.
Дулиттл кивнул одному из своих помощников. Невысокая хрупкая женщина подошла к койке Романа.
— Мы собираемся поместить вас в вашу личную палату.
— Это специальный код для убийства меня? — спросил ее Роман. — Потому что меня будет не так-то легко убить.
Она хихикнула и выкатила его кровать вместе с ним.
Медмаг посмотрел на Асканио.
— Ты тоже можешь идти.
Мальчик спрыгнул с кровати и помчался, как будто он был в огне.
Дулиттл пододвинул стул и сел рядом со мной. Его лицо было таким мягким.
— Однажды я лечил мальчика, — сказал он. — Он был крысой-оборотнем из неблагополучной семьи. Отец неоднократно избивал его. Это был не человек, а полный ненависти никчемный отброс человеческого существа. Изменение формы мальчика дало ему повод для гнева.
В горле образовался ком.
— Хм-м.
— Lyc-V — очень адаптивный вирус, — продолжил Дулиттл. — Если тело неоднократно, систематически подвергается травмам одинаковым образом, оно начинает реагировать. Оборотни в более холодном климате отращивают густой мех. Оборотни в климате с частым пребыванием на солнце вырабатывают меланин с высокой скоростью.
— Да. — Я все это знала.
Дулиттл немного наклонился ко мне.
— Мальчик, которого я упомянул, развил свой собственный механизм преодоления: его кости заживали очень быстро. Его тело продолжало пытаться давать ему инструменты, чтобы избежать следующего избиения.
— Что случилось с мальчиком? — Спросила я.
— Нам не к чему сейчас об этом беспокоиться, — ответил Дулиттл. — Я собираюсь задать тебе несколько личных вопросов. Ты хочешь, чтобы Рафаэль ушел или ему можно остаться? Скажи слово, и я его выпровожу за дверь.
Рафаэль оскалил зубы.
— Он может остаться, — сказала я.
— В твоем детстве было физическое насилие, Андреа? — мягко спросил Дулиттл.
Я сглотнула.
— Да.
— На протяжении какого-то периода?
— Одиннадцать лет.
Дулиттл взял меня за ладонь и слегка сжал.
— Твои кости очень быстро заживают при стрессе. Тело присоединяется к ним так быстро, как только может, независимо от того, правильно они встали или нет. Оно просто пытается снова заставить тебя двигаться.
Я посмотрела на свое плечо. Оно выглядело не совсем правильно.
— Вам придется сломать мне руку.
— Мне очень жаль, — сказал Дулиттл. — Рука искривлена. Попробуй поднять ее до упора.
Я подняла руку. Острая боль пронзила мое плечо прямо по центру кости.
— Чем дольше мы откладываем, тем труднее будет все исправить, — сказал доктор.
Женщина-оборотень прикатила тележку, набитую инструментами.
— Вы собираетесь использовать молоток? — Спросила я. В моём воображении Дулиттл приложил мне к плечу монтировку и ударил по ней молотком.
— Нет. Я воспользуюсь узкой пилой. Тебе нужно будет принять успокоительное. Обещаю, ты ничего не почувствуешь.
— Хорошо. — Что тут еще можно было сказать?
*** *** ***
Воды Нила плескались по моим лодыжкам. Я вышла из прохладной воды на берег. Ветер принес острый, как бритва, запах крови. Где-то поблизости ждала свежая добыча.
Шуршали темно-зеленые кусты. Шакал вышел, волоча за шею мертвого быка. Он стал больше с тех пор, как мы встречались в последний раз. Теперь он был выше лошади с массивной головой и янтарными глазами размером с десертную тарелку.
Шакал бросил быка передо мной.
— Ешь
— Нет. — Еда имела значение для оборотней. Влюбленные преподносили ее друг другу, альфы — членам своего клана. Предложение еды иногда считалось признанием в любви, но чаще предлагало защиту в обмен на преданность. Поэтому я не приму от него никаких подношений.
— Тебе надо набираться сил. — Шакал укусил быка за мягкий живот.
— Мы тебе помогли. Почему бы тебе не отпустить ребенка?
Шакал поднял окровавленную морду от трупа.
— Зачем мне сдавать заложника? Она так хорошо мне служит.
Я села в траву. Солнце снова садилось, и тихая вода мерцала на свету, испуская слабый пар. Хлюпающие неряшливые звуки поедания добычи большим хищником портили впечатление от красоты пейзажа.
— Почему ты делаешь это? — Наконец спросила я.
— М-м-м?
— Почему ты играешь в эти игры? Ты мог бы помочь нам с драугом, но не стал. Ты мог бы позволить Стае присоединиться. Победа была в твоих интересах.
— Нет. В моих интересах вернуть себе божественность. Шакал подошел ко мне и лег рядом — громадный холм из меха и тьмы.
— Ты знаешь, с чего начинается божественность?
— Нет.
— С мифов. — Шакал вздохнул. — Все начинается с легенды, рассказанной у огня. История волшебных подвигов и славной победы над злом. Я был там, когда это началось для меня более шести тысяч лет назад. Я помню.
— Кем ты был?
— Вождем племени, — ответил он. — У меня была жена и много детей. Однажды я спас от наводнения выводок щенков шакала, и они преследовали меня всюду, куда бы я ни шел. Они привели за собой себе подобных и никогда меня не кусали. Однажды я порезал ногу на охоте, но стая ее зализала. Это был настоящий дар.
В голове сложились кусочки пазла.
— Ты стал оборотнем?
— Я был Первым, — сказал он. — Первый получатель дара, во мне неиссякаемая его сила. Тогда мы, люди, были другими. Мы были полны магии. Она текла через нас, через нашу кровь, через наши кости. Мы рождались пропитанными ею.
— Как ты стал богом?
Шакал пожал плечами.
— Эти воспоминания туманны. О моих свершениях рассказывалось перед вечерними кострами, о моих победах и подвигах. Они поддерживали во мне жизнь. Мои потомки сделали меня святыней из кости и камня и молились о моем лидерстве. Мое племя процветало, и чем больше они поклонялись мне, тем больше силы я приобретал, пока, наконец, не возродился снова.
— Просто так?
— Просто так. Люди умоляют о помощи более могущественных. Год за годом они умоляют небо о дожде, они возводят святыню магу, который однажды вызвал дождь, или инженеру, который орошал их поля несколько десятилетий назад, и, если они достаточно усердно помолятся, их новое божество оживет и наберет силу.
Шакал посмотрел на реку.
— В этом новом веке есть поговорка: «Историю пишут победители». Это правда. Посмотри историю Апопа. Сет, который был с нами и сражался так же храбро, как и любой из нас, стал воплощением тьмы. Бастет превратилась в убийцу паразитов. А я? Я стал олицетворением заботы о мертвых, почитаемым, но не таким могущественным, как раньше. Даже моего брата Собека, повелителя крокодилов, боялись больше, чем меня. Я ненавижу его за это, а Собек порицает меня за мои знания, которые даровали мне почет. Когда время моего народа подошло к концу, пришли греки. Они глумились над всем. Они прозвали меня Баркером. Но насмешки обернулись им боком — я пережил их, а затем и римлян, но никогда не забывал обиды.
Он замолчал.
— Стая, — догадалась я.
— Позволь мне рассказать тебе, как будет развиваться мой новый миф, — сказал Шакал. — В новый век магии, когда он был ещё совсем молод, появился мерзкий змей, угрожающий благополучию всех людей. Могущественный Бог Инпу и его безликие слуги сразились с ним, убили его и победили. Все, кто не желал быть съеденным змеем безумия, благодарили могущественного Инпу. Просили его благословения. Просили его мудрости. Возносили ему свои молитвы, чтобы он мог защитить их своей мощью. Он могучий воин и внушающий страх убийца.