Я напомнила себе, что у нее есть заколдованные куры, которые гарантированно будут нести по шесть яиц в неделю. Вязанка дров магическим образом возникала во дворе нашего дома каждый месяц. Чары еще одного фейри раз в две недели приносили нам жирного гуся; и странным образом – из-за неловко сформулированного соглашения – каждый раз, когда на дереве пел дрозд, на крыльце появлялась кучка из ровно пятидесяти семи каштанов. Близняшки, конечно, заставят ее попотеть, но она будет в порядке. Не так ли?
В нескольких шагах от меня Грач, наконец, сподобился сесть. Он устроился на земле, элегантно положив руку на колено. Возможно, принц догадывался, что я за ним наблюдаю, и поэтому выбрал наиболее выигрышную позу. Впрочем, нет, он думал, что я уснула. Я поняла это, когда он снял с воротника свою брошь с вороном и начал рассеянно вертеть ее в руках. Над его головой в лунном свете кружились в воздухе алые листья – как лепестки роз, озаренные светом через посеребренный витраж.
«Эмма может решить, что я сбежала с ним специально», – удрученно подумала я. Всего несколько часов назад она доказала, как хорошо знает меня. А если так, то тетя должна была понять, что, несмотря на мое настороженное отношение к фейри, я больше всего на свете мечтала увидеть Грача вновь. Возможно, ее всю жизнь будет мучить предположение, что именно ее слова, полные сожаления, вдохновили меня на побег. Что я решила, что забота о семье все-таки была невыносимым бременем. Что я бросила ее и близняшек, не удосужившись даже попрощаться.
Я понимала, что мое воображение создает с каждым разом все более нереалистичные и слезливые сценарии, но была бессильна остановить этот процесс, по уши погрязнув в жалости к себе. Я представила, как Эмма с горя перебарщивает с настойкой и умирает. Я представила, как близняшки перерывают всю мою комнату в поисках малейших улик, куда я могла бы податься, и находят в шкафу портреты Грача. По щеке потекла горячая слеза. Я силилась дышать ртом, чтобы Грач не услышал, как я хлюпаю сопливым носом. Я плакала, пока, в конце концов, не выбилась из сил совсем. Перед глазами поплыло, веки стали закрываться. Я не помню, как заснула.
Когда я очнулась, все вокруг было как в золоте. Свет, падающий мне на лицо, был золотым; таким же было и тепло, окутывавшее мое тело. Казалось, что меня погрузили в мед или янтарную смолу. Меня окружил, поглотил осенний аромат с оттенком того дикого, мужского, но не совсем человеческого запаха, который когда-то казался мне успокаивающим; как жидкое золото, он проник мне под кожу, растаял и закружился, как зелье в котле.
А еще кто-то расчесывал мои волосы пальцами.
– Прекрати! – вскрикнула я, подскакивая на месте. Плащ Грача свалился с моих плеч. Я заозиралась вокруг, пока не увидела его за своей спиной с очень самодовольной улыбкой на лице. – Что ты творишь?
– У тебя в волосах запутались веточки, – пояснил он, вновь протянув ко мне руку.
Я перехватила ее своей, той, на которой было надето кольцо. По крайней мере, попыталась, потому что он отскочил от меня прежде, чем я к нему прикоснулась, вперив в меня яростный взгляд.
– Грач, – сказала я, стараясь говорить спокойно, – прежде, чем я встану, ты должен пообещать мне никогда больше не трогать меня без моего разрешения.
– Я могу трогать кого захочу.
– Ты никогда не задумывался о том, что если ты что-то можешь, это еще не значит, что тебе следует это делать?
Его глаза сузились, превратившись в щелочки.
– Нет.
– Что ж, это одна из таких ситуаций. – Мне стало ясно, что он просто не понимает. – Мы, люди, считаем это элементарной вежливостью, – добавила я твердо.
Он стиснул зубы; улыбка исчезла с его лица.
– Звучит очень неблагоразумно. Что если на тебя кто-то нападет и мне нужно будет прикоснуться к тебе, чтобы спасти твою жизнь, но я не смогу этого сделать, потому что сначала должен буду получить разрешение? Дать тебе умереть будет не очень-то вежливо.
– Хорошо. В подобной ситуации ты можешь дотронуться до меня. Но в любом другом случае ты должен сначала спросить.
– И почему ты думаешь, что я приму во внимание эти твои абсурдные человечьи претензии? – Он раздраженно схватил свой плащ и накинул его на плечи, не удосужившись продеть руки в рукава.
– Потому что по дороге к осеннему двору я могу превратить твою жизнь в кошмар, и ты это прекрасно знаешь, – ответила я.
Он сделал несколько шагов прочь от меня. Я почувствовала, что без вспышки гнева он не сдастся. Разумеется, очень скоро он развернулся ко мне с яростным выражением лица; и земля вокруг него начала меняться. Мох поблек и пожух, и из него поползли вверх шипастые ветви ежевики. Я правда не ожидала ничего настолько драматичного: жутковатый куст рос, пока не превратился в заросли высотой мне по пояс, а каждый шип был где-то с палец длиной и такой острый, что кончики их мерцали в утреннем свете. Инстинктивно хотелось вскочить и броситься бежать, прежде чем шипы настигнут меня. Но именно этой реакции добивался Грач, поэтому я осталась сидеть на месте.
Ежевика обвилась вокруг моего тела, вытянув кривые, подрагивающие ветви; шипы угрожающе потрескивали. Я смерила их суровым взглядом. Мне не стоило труда распознать блеф. В конце концов ежевика обиженно поникла, и ветви замерли на месте. Грач стоял надо мной, окруженный этим ежевичным морем; его сжатые от возмущения губы побелели – последнее доказательство моей победы.
– Ну? – спросила я.
– Я даю слово, что никогда не прикоснусь к тебе без твоего разрешения, за исключением тех случаев, когда мне нужно будет уберечь тебя от опасности, – объявил он. К его чести, он произнес клятву с истинно королевским достоинством, без тени того раздражения, которое я ожидала услышать.
Я облегченно выдохнула.
– Спасибо, Грач.
– Не стоит благодарности, – автоматически ответил он и тотчас нахмурился. Это было как с поклонами: он вынужден был отвечать любезностью на любезность, нравилось это ему или нет.
Он справился с унижением, театрально подняв руку. Два дерева подняли корни и потеснились в сторону – поспешно и встревоженно, будто парочка испуганных матрон, в которых он запустил бильярдным шаром. Их стволы склонились, образовав арку, за которой расстилалась лесная чаща.
– Тогда поторопись. – Он двинулся к арке. Какой-то корешок учтиво сдвинулся в сторону, освобождая дорогу. – Подозреваю, что расстояние, которое твои крошечные человечьи ножки смогут покрыть, будет разочаровывающе невелико. К тому же мы уже задержались на целый час.
«Ну и кто был в этом виноват?» – подумалось мне.
И тем не менее, пробираясь следом за ним сквозь заросли ежевики, рассыпающиеся от малейшего прикосновения, я бросила взгляд на аккуратную кучку листьев и веточек, которые он вытащил из моих волос, и невольно улыбнулась.
Мы шли мимо тонких белоствольных берез, чьи желтые листья мерцали и потрескивали на ветру, как золотые монеты. Мы шли мимо вьющихся между мшистыми холмиками ледяных ручьев, чья вода была молочного цвета от талого снега. Мы шли мимо ясеней, опавшие листья которых собрались у их корней, как сорочка, сброшенная девушкой. Олень и лань остановились, чтобы смерить нас взглядом и снова скрыться в светлом тумане, отбрасывая на него воздушные тени.
Первым неприятным зрелищем на этом пути стал расщепленный дуб. Когда-то давно в него ударила молния, и ствол был весь испещрен черными пятнами; куски коры вздувались и блестели бусинками застывшей смолы. Несколько темных листочков все еще цеплялись за нижние ветки. Грач остановился перед деревом. Среди берез оно казалось неуместным, зловещим и как будто наблюдало за нами. Мне стало тревожно, и я не решилась подойти к нему ближе.
– Это врата к тропе фейри? – спросила я, обходя дерево стороной по хрустящей листве.
Грач взглянул на меня, потом зашагал дальше.
– Да. Но мы туда не пойдем.
– Вам запрещено брать туда людей?
– О, нам это вполне разрешено. Но я не нахожу это целесообразным.
Под этими словами он мог иметь в виду что угодно. Возможно, дополнительное усилие истощило бы его силы; или он не хотел оповестить о нашем присутствии других, недружелюбных фейри. Он не выглядел готовым отвечать на расспросы, и я не видела, как ответы могли бы помочь моему делу, поэтому не стала допытываться.
Время перевалило за полдень. Солнечный свет пробивался сквозь листву, покрывая землю пятнами и узорами, которые я бы нашла очаровательными, если бы не была так озабочена растущим чувством дискомфорта. После вчерашней скачки у меня болели бедра и ягодицы. Я была вся грязная; ноги покрывал слой глины, а к юбкам, затвердевшим от конского пота, пристали колючки. Пахло от меня отвратительно. И, боже, как мне хотелось есть.
Тем временем Грач выглядел все так же, как ночью, когда он только появился на пороге моего дома. Его сапоги сверкали, и на плаще не было заметно ни единой складки. Только его волосы были взъерошены, но они выглядели так всегда, так что не стоило брать это в расчет.
Мы подошли к длинной насыпи, сразу за которой начинался овраг. Грач грациозно спустился вниз, пока я шуршала листвой, скользя по краю. Не особенно преуспев, я уже нахмурилась и решила съехать вниз на заду, когда краем глаза вдруг заметила, что Грач протянул мне руку. Я не очень хотела прибегать к его помощи, но это все равно было лучше, чем выставить себя на посмешище. Я вложила свою ладонь в его. Мы, судя по всему, могли касаться друг друга без лишних слов, если инициатива исходила от меня.
Его кожа была холодной, а хватка – обманчиво легкой. Он помог мне спуститься по насыпи, а потом – подняться наверх с другой стороны оврага, как будто я была не тяжелее перышка. Когда мы оба добрались до вершины, у меня вдруг заурчало в животе. К моему ужасу, это было не просто урчание: мои внутренности издали поистине громогласный рев, закрепив сообщение серией тягучих, визгливых завываний.
Грач обернулся и посмотрел на меня испуганно. Потом, осознав, в чем дело, понимающе улыбнулся. Это было занятно: большинство фейри не понимали концепта нашего голода, во всяком случае, не до конца. А раньше он говорил, будто когда-то уже пытался взять человека с собой на тропу фейри. Неужели он уже путешествовал с людьми?